К ноябрю инструкция была готова. Орлов выделил для эксперимента семь каторжников, только что присланных по этапу. У стен Симонова монастыря был дом, где все погибли от чумы. Самойлович окурил его, развесив оставшиеся от умерших вещи из меха, шерсти и хлопка, пропитанные гноем и язвенной сукровицей. После восьмикратной обработки подопытные уголовники надели эти вещи и, не снимая их, прожили в том доме 16 суток. Потом противочумная комиссия повторила опыт, переведя их в том же платье в другой окуренный дом, где они благополучно провели еще 15 дней. Все остались живы и по уговору получили свободу. После этого в течение зимы всю Москву обработали квартал за кварталом. Окуривание спасло от сожжения 6000 домов — половину всего жилого фонда. Теперь в карантины и больницы шли уже с охотой: там каждому полагалось на день два фунта хлеба, фунт мяса и 120 граммов водки. Выздоравливающим Орлов давал подъемные — женатым по десять рублей, холостым по пять, и это в городе, где три рубля считались неплохим месячным жалованьем. Появились даже симулянты, желавшие поболеть в такой роскоши. Эпидемия прекратилась в апреле 1772 г., унеся, по официальным данным, 56 672 жизни. Из лекаря Самойлович стал штаб-лекарем и ведущим сотрудником противочумной комиссии при сенате. Фактически он три года координировал борьбу с чумой во всех концах империи. Осенью 1774-го ему довелось иметь дело с отдаленным последствием чумного бунта. В Москву доставили пленного «государя Петра Фёдоровича». Это был Емельян Пугачёв, который решил использовать слухи и выдать себя за убитого в Ропше царя. Прокурор вызвал Самойловича в застенок на монетном дворе, где содержался самозванец, из опасения, что Пугачёв не доживет до казни. Вождь крестьянской войны явно умирал от воспаления легких. Запертый в холодном подвале, он не мог прилечь в своей тесной клетке. Пугачёв висел на короткой цепи как распятый. Самойлович распорядился перевести его в теплое помещение, выписал лекарства из сенатской аптеки и на две недели запретил допросы. Когда пациент пошел на поправку, к нему перестали допускать врача. Совершенно здоровый Пугачёв был публично четвертован на Болотной площади. Штаб-лекарь Самойлович стоял у самого эшафота и наблюдал, как государь Пётр Фёдорович умирает в последний раз. ОБСУЖДЕНИЕ В ГРУППЕ Иван Мосин: Так и непонятно, как боролись с чумой в итоге? Т. е. до настоящих прививок еще добрая сотня лет, а что Самойлович понял и делал? Ответ: Организовал работу больниц, исходя из предположения, что заражение при бубонной форме чумы происходит только при контакте с больным либо его вещами — это было весьма важно для опровержения теории миазмы и позволило всю энергию исследования направить на дезинфекцию. Показал, что при заражении чумой она проявляется самое большее за 16 дней, что позволило отказаться от утомительного и разорительного традиционного 42-дневного карантина. Добился замены сожжения вещей и жилища больного на дезинфекцию. Это было важно не только для пациентов, которым теперь не грозило полное разорение, и для международной торговли, но и для больниц: гораздо накладнее сжигать больничную одежду, чем ее обеззараживать. Стал первым сортировать больных, переводя выздоравливающих из общего отделения. Подобрал для выздоравливающих специальную диету, что увеличило долю тех, кого удавалось выхаживать. Когда Самойлович показал, что при бубонной чуме надо избегать контакта с больными, стало ясно, как быть с гигиеной. Несомненно, при любой эпидемии в городе здоровые должны почаще мыться, чисто механически удаляя с себя возбудитель инфекции. Сохранился письменный ответ Самойловича на вопрос, заданный Орловым 30 сентября: «Какие суть средства надежнейшие к предохранению?» Самойлович высказался за «чистоту в доме, частое обмывание тела холодною водою и, если кто может, уксусом; открытый воздух, пищу кислую как можно из земляных овощей, а меньше всего употребление мяса». Это не самый полный ответ из тех 23, которые дали собранные врачи, но с ним многие согласились. Другое дело, что мыться рекомендовали индивидуально, не в общественных банях. Их открыли, когда прекратились смерти от чумы, в мае 1772 г. Алина Лесоводская: Очень интересно, но хотелось продолжения истории с открытием вакцинации. Ответ: Наука того времени не позволила отобрать по-настоящему «доброкачественный» гной, где возбудитель гарантированно ослаблен. Поэтому продолжения в техническом смысле при жизни Самойловича его мысль не получила, но как идея она произвела тогда огромное впечатление. Прежде знали только о вариоляции оспы, и всех поразила сама мысль, что можно привить другую инфекцию, что в принципе любой возбудитель можно ослабить (точнее, не возбудитель, а «яд», как называли тогда заразное начало инфекций). На работу Самойловича можно найти огромное количество ссылок в европейской медицинской литературе XVIII — начала XIX в. Французская книга Самойловича о чуме прославила автора, он стал членом 12 иностранных академий. Такая известность вызвала ревнивое отношение лично Екатерины II, отчего несколько лет Самойлович был безработным. Его не приняли в Российскую академию наук. Когда Потемкин стал строить новый город Херсон, там началась эпидемия чумы, и пришлось вспомнить Самойловича. Он был главным карантинным врачом всего Причерноморья, пока Потемкин не узнал, что в доме доктора смеются над организацией тех самых «потемкинских деревень». Опять отставка, опять прошение о месте. Новый фаворит Платон Зубов назло Потемкину и из уважения к науке (Зубов, которого знают как юного любовника старухи-императрицы, вообще почитал ученых и помогал им) организовал карантинную службу от Одессы до Тамани и дал Самойловичу как следует там развернуться. Это обошлось дорогой ценой: наездив 30 тысяч верст по плохим дорогам, Самойлович умер в командировке от холецистита, оставив молодую вдову и двух детей, четырех и семи лет. Lidia Sukhova: Сколько интереснейших подробностей о том событии, которое обычно описывается в несколько строк. Ответ: Событие было интересное. По большому счету московская эпидемия была вызвана войной с Турцией 1768–1774 гг. Самойлович активно участвовал в ней как лекарь Копорского (позднее назывался Витебским) полка. Побывал в знаменитом Кагульском сражении, где 17 тысяч русских солдат под командованием Румянцева разогнали 150-тысячное турецкое войско. В результате этой победы Первая русская армия развернула наступление на территории Румынии и вступила там в тесный контакт с местным населением (Самойлович в своем «Рассуждении» рассказывает одну пикантную историю). Следствием и стала чума сначала в Первой армии, затем на Украине и далее в Москве. Двинувшись на север, болезнь причинила России урон больший, чем войска и флот султана: 133 тысячи умерших в армии и в тылу, десятки тысяч сожженных домов. Но эта же самая «моровая язва» благодаря усилиям горстки врачей вызвала к жизни современную эпидемиологию. Какой практическая эпидемиология была в Средние века, Самойлович узнал, когда его полк занял румынский город Браилов (Брэила). Там лекарь Копорского полка впервые увидел зачумленного. То был 12-летний мальчик с бубоном в паху. Родные выселили его из дому во двор, где кормили и обслуживали так, чтобы не прикасаться к нему: опыт показывал, что без телесного контакта заражения не происходит (легочная форма чумы в тех краях не встречалась). В каждом квартале существовал выборный «капитан по чуме». При подозрительном заболевании он осматривал больного. Чума начинается сильной головной болью, глаза краснеют, взгляд становится мутным, как у пьяного. Следуют озноб и жар, вскоре начинается рвота и наступает смертная тоска. Но все это бывает и с угоревшими. Подозрения вызывали слабость, дрожание в коленках и невнятность речи. Когда же появлялись знаки чумы на коже — багровые петехии (пятна, по-русски называвшиеся «марушки»), карбункулы («чирьи») или бубоны («желваки»), — сомнения исчезали. Капитан выставлял около дома больного особый знак и следил за тем, чтобы заболевший был изолирован до смерти либо выздоровления, а его вещи преданы огню. Такое сознательное поведение позволяло веками не допускать превращения локальных вспышек во всенародное бедствие. Когда по Румынии пронеслись вихрем две армии, турецкая и русская, об изоляции не могло быть и речи. Предвидя неприятности, Самойлович попросил своего полкового командира сделать чумным капитанам Бухареста ценный подарок, чтобы те показали известных им больных. На них лекарь научился безошибочно распознавать чуму на ранней стадии — по неравномерности пульса, аритмии особого рода. Это было его первое открытие, которым он и поделился с докторами Московского генерального военного госпиталя. Людмила Мачехіна: Дякую! Ответ: Между прочим, это первая в нашей ленте история, где один из первоисточников на украинском языке [Самойлович был украинцем, и самая подробная его биография написана по-украински]. Юлія Лешан: Уроженец Черниговской губернии и окончил Киево-Могилянскую академию. 13 Общество спасения утопающих Уильям Хоуз 1774 год 14 апреля 1774 г. в Лондоне было основано Человеколюбивое общество — первая волонтерская организация, состоявшая из медиков и других неравнодушных людей, чьей целью было спасение и реанимация утопающих. В 1773 г. лондонский аптекарь Уильям Хоуз получил диплом хирурга. Жил и работал он в самом центре, у берега Темзы, на полпути между Лондонским и Вестминстерским мостами. Этот район кишел хирургами и врачами. Чтобы привлечь пациентов, нужно было чем-то выделяться. И тут Хоузу попала в руки брошюра о том, как откачивают утопленников в Голландии. Освоив несколько приемов, новоявленный хирург дал объявление: всякий, кто между Лондонским и Вестминстерским мостами вытащит из Темзы тонущего и позовет Хоуза, получит золотую гинею. А если мистер Хоуз бездыханного утопленника спасет — две гинеи. За год аптекарь-хирург сумел вернуть к жизни несколько человек. О нем заговорил весь Лондон. Реклама получилась на зависть. Некоторое время спустя, 14 апреля 1774 г., 32 джентльмена — хирурги, врачи и аптекари, чьи заведения находились у реки, — позвали Хоуза на разговор в Чептерскую кофейню (Chapter Coffee House, St Paul’s Churchyard) и предложили объединить усилия по спасению утопающих. Их «весьма тревожила» перспектива разорения Хоуза: все же две гинеи — большая сумма. Если выплачивать ее из фонда целого общества, получится не так накладно. Каждый член общества обязывался, во-первых, оказывать бесплатную помощь извлеченным из воды и, во-вторых, закупить необходимое оборудование: трубки для вдувания воздуха в легкие через ноздри, а также патентованную нюхательную соль. Скинулись и на более сложные аппараты, описанные в голландском руководстве, — меха для впускания табачного дыма через задний проход. Хирурги того времени считали, что дольше всего живет кишечник. И если нагнетать в него раздражающий дым, организм встряхнется и все системы снова заработают (идея возникла из аналогии с популярным тогда табачным клистиром, помогавшим при запорах). Хотя как инструмент реанимации кишечный мех себя не оправдал, для нагнетания воздуха в дыхательные пути аппарат годился, и дело пошло. В 1776 г. Хоуз разослал семи тысячам врачей, хирургов и аптекарей печатные призывы вступать в Человеколюбивое общество возвращения к жизни мнимо утопших. Через год число спасенных его членами достигло 167. Движение стало массовым. В нем участвовал каждый английский аптекарь. Подключился и король Георг III, так что с 1787 г. общество превратилось в Королевское. Вместо гиней за спасение человека стали вручать медали. И уже не только за утопленников, но и за угоревших у печки, задушенных, замерзших. Первым иностранцем, удостоенным такой медали, стал император Александр I: в 1806 г. он откачал крестьянина, которого вытащили из вод литовской реки Вилейки. Царь лично возился с утопленником два часа. На золотой медали изображен ребенок, раздувающий потухшую было свечу, и выбита надпись: «Искра, возможно, еще не погасла». Аналог награды учредили в Российской империи. Медаль присуждают до сих пор, она называется «За спасение погибавших». В Санкт-Петербурге лучшие аптеки держали англичане. Все, что они считали хорошим тоном, перенималось другими. Поэтому бесплатную медицинскую помощь «мнимо утопшим» оказывали в любой городской аптеке, расположенной у воды. Особенно часто бывало такое рядом с мостами, откуда прыгали самоубийцы. Гравюра с картины Роберта Смёрка «Доктор Хоуз возвращает жизнь утопленнику» (1787). Тиражировалась Королевским человеколюбивым обществом для привлечения внимания публики к возможности вернуть жизнь тем, кого считали погибшими Осенью 1912 г. Александр Блок помешал утопиться в Мойке матросу, громко ругавшему какую-то стерву. Бесплатно согреться и высушить одежду такие бедняги могли в ближайшей аптеке. Тамошние провизоры вспоминали более тяжелые случаи, когда откачаешь несчастного с большим трудом, а он вместо благодарности проклинает тебя за возвращение в эту безысходную жизнь. Спустя девять дней сложилось знаменитое стихотворение: Ночь, улица, фонарь, аптека, Бессмысленный и тусклый свет. Живи еще хоть четверть века — Все будет так. Исхода нет. А если прыгнуть в воду, вмешается человеколюбивое общество: вытащит из ледяной воды, доставит в аптеку, окажет помощь, вернет на улицу. И придется жить снова. Умрешь — начнешь опять сначала, И повторится все, как встарь: Ночь, ледяная рябь канала, Аптека, улица, фонарь. 14