— Соединяю, мистер Ди. — Алло? — Веселый, громкий, хорошо поставленный актерский голос. — Алло? Мистер Леннон? — Привет. Эта линия не прослушивается? — Что вы?.. Разумеется, нет. Одну минуту. Я только закрою дверь. Пауза. Потом голос вернулся. — Так о чем речь? — О Гаити, друг мой. И о нефтеносных участках. — А при чем тут мсье Дювалье и этот парень Освальд? — Никакой тревоги, только веселое любопытство. — Вы знаете их слишком хорошо, чтобы называть по фамилиям, — ответил я. — Так что зовите по-простому, Бэби-Док и Ли. Почему нет? — Я сегодня чертовски занят, мистер Леннон. Если вы не скажете мне, чем вызван ваш звонок, боюсь, мне придется… — Бэби-Док может одобрить выделение участков на Гаити, которые вам не удается получить последние пять лет. Вам это известно. Он правая рука отца, он руководит тонтон-макутами, и он первый в очереди на большое кресло. Вы ему нравитесь, и нам вы нравитесь… Теперь в голосе де Мореншильдта появился реальный человек. — Говоря «нам», вы подразумеваете… — Вы нравитесь нам всем, де Мореншильдт, но мы обеспокоены вашим общением с Освальдом. — Господи, я едва знаю этого парня! Я не видел его шесть или восемь месяцев. — Вы виделись с ним в Пасхальное воскресенье. Вы привезли маленькой девочке набивного кролика. Очень долгая пауза. — Действительно привез. Вылетело из головы. — Вы забыли, что кто-то стрелял в Эдвина Уокера? — Какое отношение это имеет ко мне? Или к моему бизнесу? — Его недоуменная ярость вызывала почти абсолютное доверие. Ключевое слово — почти. — Да бросьте. Вы обвинили Освальда в том, что это сделал он. — Я шутил, черт побери! Я заговорил после короткой паузы: — Вы знаете, на какую контору я работаю, де Мореншильдт? Могу подсказать: это не «Стандард ойл». Последовала пауза, по ходу которой де Мореншильдт переваривал всю ту ерунду, что я на него вывалил. Только не совсем ерунду. Я знал о набивном кролике и знал о фразе «как ты мог промахнуться», которую он произнес после того, как его жена заметила винтовку. И понятно, что из этого следовало. Моя контора звалась Конторой, и де Мореншильдта сейчас волновал только один вопрос (во всяком случае, я на это надеялся): сколь многое известно нам о его, несомненно, интересной жизни? — Здесь какое-то недопонимание, мистер Леннон. — Я надеюсь, ради вашего же блага, что это так, но нам представляется, что вы подталкивали его к этому выстрелу. Вновь и вновь твердили, какой расист этот Уокер, убеждали, что он может стать следующим американским Гитлером. — Это полнейшая ложь! Я проигнорировал этот крик души. — Но больше нас беспокоит другое. Мы опасаемся, что десятого апреля вы сопровождали мистера Освальда, когда он отправился на охоту. — Ach, mein Gott![152] Это безумие! — Если вы сможете это доказать… и если пообещаете в будущем держаться подальше от неуравновешенного мистера Освальда… — Господи, он же в Новом Орлеане! — Заткнитесь, — осадил его я. — Мы знаем, где он и что делает. Раздает листовки «Честное отношение к Кубе». Если не перестанет, то скоро окажется в тюрьме. — И он действительно там окажется, где-то через неделю. Его дядя по прозвищу Страшила, связанный с Карлосом Марчелло, внесет за него залог. — Скоро он вернется в Даллас, но вы не должны с ним встречаться. Ваша маленькая игра закончена. — Говорю вам, я никогда… — Эти участки могут стать вашими, при условии, что вы докажете, что десятого апреля не сопровождали Освальда. Сможете ли вы это сделать? — Я… дайте подумать. — Долгая пауза. — Да. Да, думаю, что смогу. — Тогда давайте встретимся. — Когда? — Вечером. В девять часов. У меня есть начальники, и они будут очень недовольны, если я дам вам время на подготовку алиби. — Приезжайте ко мне домой. Я отправлю Джин в кино с подругами. — У меня есть идея получше. И вам не придется долго искать. — Я назвал ему место встречи. — Почему там? — В его голосе слышалось искреннее недоумение. — Просто приезжайте. И если не хотите, чтобы Дювалье, p?re и fils[153], сильно рассердились на вас, друг мой, приезжайте один. Я повесил трубку. 3 В больницу я вернулся ровно в шесть и полчаса посидел с Сейди. В голове у нее прояснилось, и она убеждала меня, что боль не такая уж сильная. В половине седьмого я поцеловал ее в здоровую щеку и сказал, что должен идти. — По делу? — спросила она. — По настоящему делу? — Да. — Ты ведь никому не причинишь вреда? Только в случае крайней необходимости? Я кивнул: — И никогда — по ошибке. — Будь осторожен. — Как при ходьбе по яйцам. Она попыталась улыбнуться. Но улыбка тут же превратилась в гримасу боли, потому что привела в движение мышцы левой половины лица. Взгляд Сейди сместился мне за спину. Я повернулся и увидел на пороге Дека и Элли. Оба прибыли в парадных нарядах, Дек — в легком летнем костюме с галстуком-шнурком и ковбойской шляпе, Элли — в розовом шелковом платье. — Если хотите, мы можем подождать, — предложила Элли. — Нет, заходите. Я уже ухожу. Но надолго не задерживайтесь, она очень слаба. Я поцеловал Сейди дважды — в сухие губы и влажный лоб. Потом поехал на Западную Нили-стрит, где разложил перед собой вещи, купленные в театральном магазине. Проделывал все медленно и тщательно перед зеркалом в ванной, часто заглядывал в инструкции и сожалел, что Сейди не может мне помочь. Я не волновался из-за того, что де Мореншильдт мог, увидев меня, сказать: Эй, а я вас где-то видел. Я не хотел, чтобы он опознал «Джона Леннона» позже. Вдруг его сегодняшние доводы не будут соответствовать действительности, и тогда у меня могла возникнуть необходимость встретиться с ним вновь. В этом случае мне хотелось бы застать его врасплох. Первым делом я приклеил усы. Пушистые, с ними я разом превратился в преступника из вестерна Джона Форда. Потом последовал грим. Лицо и руки стали загорелыми, как у фермера. И наконец, я водрузил на нос очки в роговой оправе с обычными стеклами. Поначалу возникла мысль перекрасить волосы, но напрашивающаяся параллель с Джоном Клейтоном отвратила меня от этой идеи. Вместо этого я надел бейсболку с логотипом «Сан-Антонио буллетс». Закончив, посмотрел в зеркало и сам себя не узнал. — Я никому причиню вреда, только в случае крайней необходимости, — заявил я незнакомцу в зеркале. — И никогда — по ошибке. С этим все ясно? Незнакомец кивнул, но глаза за стеклами очков оставались холодными. Перед тем как уйти, я достал с верхней полки стенного шкафа револьвер и сунул в карман. 4