Я открыл багажник, достал портфель и решил больше ничего с собой не брать. Как я понимал, содержимое багажника могло в конце концов оказаться в «Веселом белом слоне», магазине подержанной мебели и прочих товаров, расположенном по соседству с «Тит Шеврон». Я пересек улицу, направляясь к драконьему дыханию фабрики, грохоту и шуршанию машин и станков, не прекращавших работу ни на секунду, пока политика свободной торговли эпохи Рейгана не остановила все прядильно-ткацкие фабрики Америки, производившие слишком дорогую продукцию. Белый флуоресцентный свет из покрасочного цеха падал через грязные окна на сушильный сарай. Я заметил цепь, отделявшую его от остального двора. Надпись на табличке скрывала темнота, но, хотя прошло почти два месяца, я помнил, что на ней написано: «ПРОХОД ЗАПРЕЩЕН ДО ЗАВЕРШЕНИЯ РЕМОНТА СТОЧНОЙ ТРУБЫ». Человека с желтой карточкой — или, правильнее, с оранжевой — видно не было. Свет фонарей заливал двор, освещая меня, как муравья на тарелке. Моя тень вытянулась передо мной. Я замер, когда ко мне подкатил большущий грузовик. Ожидал, что водитель остановит машину, высунется и спросит, а какого черта я тут делаю. Грузовик замедлил ход, но не остановился. Водитель помахал мне рукой. Я ответил тем же, и он направился к разгрузочной площадке под громыхание десятков пустых бочек в кузове. Я подошел к цепи, быстро огляделся, нырнул под нее. С гулко бьющимся сердцем зашагал вдоль сушильного сарая. В такт сердцу пульсировала и рана на голове. На этот раз я не оставил куска бетона у первой ступеньки. Не спеши, сказал я себе. Не спеши. Ступенька прямо… здесь. И ошибся. Моя нога ни во что не уперлась, нащупала только ровную поверхность. Я продвинулся чуть дальше, с тем же результатом. Ночь стояла холодная, изо рта вырывался парок, но подмышки и шея покрылись тонкой пленкой пота. Прошел еще дальше, уже в полной уверенности, что проскочил нужное место. То ли «кроличья нора» исчезла, то ли ее здесь не было вовсе, а это означало, что моя жизнь в ипостаси Джейка Эппинга — и победа на конкурсе БФА[70] в начальной школе, и заброшенный еще в колледже роман, и женитьба на славной в принципе женщине, которая чуть не утопила мою любовь к ней в алкоголе, — безумная галлюцинация. И я с рождения Джордж Амберсон. Я еще продвинулся вперед, остановился, тяжело дыша. Где-то — может, в красильном цехе, может, в ткацком — кто-то крикнул: Чтоб я сдох! Я подпрыгнул, потом подпрыгнул вновь, когда за возгласом последовал громовой хохот. Не здесь. Исчезла. Или ее никогда не было. Я ощущал… разочарование? Ужас? Сковывающую движения панику? Если на то пошло, ничего подобного. Что я чувствовал, так это нарастающее чувство облегчения. Подумал: Я смогу жить здесь. И без проблем. Даже счастливо. Я действительно так думал? Да. Да. От фабрик воняло, в общественных туалетах постоянно курили, но в большинстве мест дышалось очень легко. А сколько здесь нового. Еда вкусная, молоко ставят под дверь. После периода воздержания от компьютера я осознал, в какую впал от него зависимость, часами читая глупые приложения к электронным письмам или посещая сайты по той самой причине, по которой альпинисты покоряют Эверест: потому что попались на глаза. Мой мобильник ни разу не зазвонил, потому что я больше не держал его при себе, и какое это приносило облегчение. За пределами больших городов люди в основном пользовались спаренными телефонами. А запирали ли они дверь на ночь? Как бы не так. Они тревожились из-за атомной войны, но я точно знал, что люди пятьдесят восьмого состарятся и умрут, не услышав о взрыве атомной бомбы где-либо, кроме испытательных полигонов. Никто не тревожился из-за глобального потепления или пассажирских самолетов, захваченных террористами-смертниками. А если моя жизнь в 2011 году — не галлюцинация (сердцем я это знал), я все равно мог остановить Освальда. Просто не увидел бы конечного результата. И полагал, что переживу это. Ладно. Первым делом надо вернуться к «санлайнеру» и уехать из Лисбон-Фоллс. Я решил, что доберусь до Льюистона, найду автобусную станцию, куплю билет до Нью-Йорка. Потом на поезде до Далласа… черт, а почему не самолетом? Денег мне хватало, и ни один сотрудник авиакомпании не попросил бы предъявить удостоверение личности с фотографией. От меня требовалось лишь оплатить билет, а потом «Транс уорлд эйрлайнз» встретила бы меня на борту самолета с распростертыми объятиями. И столь огромное облегчение вызвало у меня принятое решение, что ноги вновь стали ватными. Не как в Дерри, когда мне пришлось сесть, но чтобы не упасть, я привалился к стене сушильного сарая. Стукнулся о нее локтем, с негромким мягким звуком. И тут же услышал голос, обладателя которого не видел. Хриплый голос. Почти что рычание. Голос из будущего, если на то пошло. — Джейк? Это ты? — Последовал сухой, надрывный кашель. Я чуть не промолчал. Мог промолчать. Потом подумал о том, какую часть жизни вложил Эл в этот проект, о том, что я — единственная оставшаяся у него надежда. Я повернулся на звук кашля и ответил тихим голосом: — Эл? Говори со мной. Считай. — Или хотя бы кашляй. Он начал. Я двинулся на ведущий отсчет голос, не отрывая ног от бетона. И через десять шагов, гораздо дальше того места, где я сдался, моя нога во что-то уперлась, и я остановился как вкопанный. Еще раз оглянулся. Еще раз вдохнул пропитанный химической вонью воздух. Потом закрыл глаза и начал подниматься по ступенькам, которых не видел. На четвертой ночной холод сменился спертой теплотой, с ароматами кофе и пряностей. По крайней мере для моей верхней половины. Ниже пояса я все еще ощущал ночь. Простоял так, пожалуй, секунды три, головой в настоящем, ногами в прошлом. Потом открыл глаза, увидел изможденное, озабоченное, истощенное лицо Эла и шагнул в 2011 год. Часть III Живя в прошлом Глава 9 1 К тому времени я мог бы сказать, что меня уже ничем не удивишь, но замер с отвисшей челюстью, увидев слева от Эла дымящуюся в пепельнице сигарету. Протянул руку и затушил ее. — Ты хочешь выкашлять ту часть легких, которая еще позволяет тебе дышать? Он не ответил. Не уверен, что услышал вопрос. Только смотрел на меня широко раскрытыми глазами. — Господи Иисусе. Джейк… Кто тебя скальпировал? — Никто. Давай уйдем отсюда, пока я не задохнулся от дыма твоей сигареты. — Пустая, конечно, угроза. За недели, проведенные в Дерри, я привык к дымящимся сигаретам. Если бы не держал себя в руках, мог бы сам пристраститься к этой вредной привычке. — Тебя скальпировали, — продолжил он, — только ты этого не знаешь. Кусок кожи с волосами висит за ухом и… Сколько ты потерял крови? Кварту? Кто это сделал? — А: меньше, чем кварту. Б: Фрэнк Даннинг. И если я ответил на твои вопросы, у меня есть свой. Ты сказал, что помолишься. Почему вместо этого закурил? — Потому что нервничал. И потому что теперь это не имеет значения. Поезд уже ушел. С этим я поспорить не мог. 2 Эл медленно прошел за стойку, открыл дверцу шкафчика, достал пластмассовую коробку с красным крестом. Я сел на один из высоких стульев и посмотрел на часы. Было без четверти восемь, когда Эл отпер дверь, и мы вошли в закусочную. Где-то без пяти восемь я спустился в «кроличью нору» и появился из нее в Стране чудес, именуемой 1958 годом. Эл утверждал, что каждое путешествие занимает две минуты, и настенные часы это подтверждали. Я провел в 1958 году пятьдесят два дня, но часы показывали семь пятьдесят девять того же утра. Эл достал марлевые салфетки, пластырь, дезинфицирующее средство. — Наклонись ко мне, чтобы я мог все видеть. Подбородок на стойку. — Можешь обойтись без перекиси. Произошло это четыре часа тому назад, так что рана уже затянулась. Видишь? — Береженого Бог бережет, — ответил он, и моя макушка вспыхнула огнем. — А-а-а-ай! — Больно, да? Потому что рана до сих пор открытая. Хочешь, чтобы костоправы пятьдесят восьмого лечили твой воспалившийся скальп, когда ты отправишься в Большой Д? Поверь мне, дружище, ты этого не хочешь. Сиди тихо. Мне надо срезать волосы вокруг раны, а не то пластырь не будет держаться. Слава Богу, они короткие. Щелк-щелк-щелк. Потом боли прибавилось — он накрыл рану марлевой салфеткой, закрепил ее пластырем. — Через пару дней снимешь марлю, но пока тебе придется носить шляпу. Макушка какое-то время будет выглядеть шелудивой, однако, если волосы не отрастут, сможешь ее зачесывать. Аспирин хочешь? — Да. И чашку кофе. Сделаешь по-быстрому? — Хотя кофе поможет лишь на короткое время. Что мне требовалось, так это сон. — Смогу. — Он включил кофеварку «Банн-о-Матик» и вновь начал рыться в аптечке. — Ты, я вижу, похудел. Кто бы говорил, подумал я. — Заболел. Подхватил суточный… — И тут я замолчал. — Джейк, что не так? Я смотрел на фотогалерею Эла. Когда я шел к «кроличьей норе», на стене висела фотография, запечатлевшая меня и Гарри Даннинга. Мы улыбались и показывали камере аттестат Гарри. Теперь эта фотография исчезла. 3 — Джейк? Дружище? Что такое? Я взял таблетки аспирина, которые он положил на стойку, сунул в рот. Проглотил не запивая. Потом поднялся и медленно направился к «Стене славы». Вновь чувствуя себя стеклянным человеком. На том месте, где два последних года висела наша с Гарри фотография, Эл пожимал руку Майку Мишо, члену палаты представителей конгресса США от Второго округа штата Мэн. Мишо, вероятно, вел кампанию по переизбранию в конгресс, потому что на фартуке Эла красовались два значка-пуговицы. Один с надписью «МИШО в КОНГРЕСС», второй — с «ЛИСБОН ЛЮБИТ МАЙКА». Многоуважаемый конгрессмен в ярко-оранжевой футболке «Мокси» высоко поднимал толстобургер, с которого капал жир. Я снял рамку с фотографией с гвоздика. — И как давно она здесь?