— Извините, са-а. Извините, не хотел ва-ас пуга-ать. — Все нормально, — ответил я. — Моя вина. Такое заявление смутило его, но он обратился ко мне по делу и теперь решил довести его до конца… хотя для этого ему пришлось вновь подойти вплотную, потому что об этом деле следовало говорить только шепотом. Он поинтересовался, не хочу ли я купить несколько волшебных палочек. Я подумал, что знаю, о чем он говорит, но полной уверенности не было, пока он не добавил: — Болотная трава-а высшего ка-ачества. Я ответил, что пас, но готов дать ему полдоллара, если он подскажет мне лучший отель Южного Парижа. Когда юноша заговорил снова, он почти перестал тянуть слова. — Кому как, но я бы поставил на «Монтелеоне». — И подробно объяснил, как туда добраться. — Благодарю. — Я протянул ему монету, и она тут же исчезла в одном из его многочисленных карманов. — Скажите, а чего вы смотрите на эту развалюху? — Он мотнул головой в сторону обветшалого дома. — Хотите купить? Старина Джордж Амберсон без труда вернулся в образ риелтора. — Вы живете неподалеку? Как по-вашему, выгодное дело? — Некоторые дома на этой улице — да, но не этот. Он выглядит так, будто в нем живут привидения. — Пока еще нет, — ответил я и направился к своему автомобилю, оставив его в недоумении смотреть мне вслед. 7 Я достал сейф из багажника и положил на переднее пассажирское сиденье «санлайнера», с тем чтобы отнести в мой номер в «Монтелеоне». Но пока швейцар заносил в фойе другие мои чемоданы, я обнаружил кое-что на полу у заднего сиденья и ощутил чувство вины, несоразмерное с проступком. Уроки детства запоминаются лучше всего, и, сидя на коленях матери, я среди прочего узнал, что книги в библиотеку надо всегда возвращать вовремя. — Мистер Швейцар, вас не затруднит подать мне вон ту книгу, пожалуйста? — попросил я. — Да, са-а! С ра-адостью! На полу лежал роман «Записки коробейника», который я взял в публичной библиотеке Нокомиса примерно за неделю до того, как принял решение сделать ноги. Наклейка на пластиковой защитной обложке — «ТОЛЬКО СЕМЬ ДНЕЙ, ПРОЯВИТЕ УВАЖЕНИЕ К СЛЕДУЮЩЕМУ ЧИТАТЕЛЮ» — с упреком смотрела на меня. Поднявшись в номер, я взглянул на часы и увидел, что еще шесть вечера. Летом библиотека открывалась в полдень и работала до восьми. Междугородный звонок — одна из немногих услуг, в 1960-м стоивших дороже, чем в 2011-м, но детское чувство вины взяло свое. Я позвонил на коммутатор отеля и продиктовал номер библиотеки Нокомиса, напечатанный на кармашке для библиотечной карточки, приклеенном к чистому листу в конце книги. Под номером телефона была надпись: Пожалуйста, позвоните, если задерживаете книгу дольше, чем на три дня. Конечно же, чувство вины еще усилилось. Моя телефонистка уже говорила с другой телефонисткой. Слышались какие-то тихие голоса. Я осознал, что большинство этих людей не доживет до того времени, из которого я пришел. Потом на другом конце провода пошли гудки. — Алло, публичная библиотека Нокомиса, — ответила мне Хэтти Уилкерсон, но голос этой милой старушки звучал так, будто она находилась в очень большой стальной бочке. — Добрый вечер, миссис Уилкерсон… — Алло? Алло? Вы меня слышите? Междугородный звонок, чтоб его! — Хэтти? — теперь я кричал. — Это Джордж Амберсон! — Джордж Амберсон? Господи! Откуда вы звоните, Джордж? Я уже собрался сказать правду, но интуиционный радар громко пикнул, и я прокричал: — Из Батон-Руж. — В Луизиане? — Да! У меня одна ваша книга! Я только сейчас ее нашел! Я ее вам выш… — Кричать нет необходимости, Джордж, связь теперь гораздо лучше. Вероятно, телефонистка вставила до упора штекер. Я так рада слышать ваш голос. Слава Богу, что вы уехали. Мы так волновались, хотя начальник пожарной команды и сказал, что дом пустовал. — О чем вы говорите, Хэтти? О моем доме на берегу? Но о чем еще она могла говорить? — Да! Кто-то бросил в окно горящую бутылку с бензином. За считанные минуты пламя охватило весь дом. Чиф Дюран думает, что это подростки, которые выпили и решили позабавиться. Нынче так много паршивых овец. И все потому, что они боятся Бомбы. Так говорит мой муж. Бомбы, значит. — Джордж? Вы на связи? — Да. — Какая у вас книга? — Что? — Какая у вас книга? Не заставляйте меня рыться в картотеке. — А-а. «Записки коробейника». — Так пришлите ее как можно скорее, хорошо? Ее ждут уже несколько человек. Ирвинг Уоллес очень популярен. — Да. Обязательно пришлю. — И я очень сожалею, что такое случилось с вашим домом. Вы потеряли все вещи? — Самое нужное я забрал с собой. — Слава Богу. Вы собираетесь вернуться в ско… В трубке так громко щелкнуло, что заболело ухо, потом затрещали помехи. Я положил трубку на рычаг. Собирался ли я вернуться в скором времени? Решил, что нет нужды перезванивать и отвечать на этот вопрос. Но за прошлым мне теперь предстояло следить. Потому что оно чувствует инициаторов перемен и у него есть зубы. Утром я первым делом отослал «Записки коробейника» в библиотеку Нокомиса. Потом уехал в Даллас. 8 Тремя днями позже я сидел на скамье в Дили-плаза и смотрел на кирпичное кубическое здание Техасского хранилища школьных учебников. Обжигающе жаркий день близился к вечеру. Я ослабил узел галстука (в шестидесятом, чтобы не привлекать к себе ненужное внимание, мужчина должен был носить галстук в любую погоду) и расстегнул верхнюю пуговицу белой рубашки, но сильно это не помогло. Как и скудная тень вяза, растущего позади скамьи. На регистрационной стойке отеля «Адольф» на Торговой улице мне предложили выбор: номер с кондиционером или без. Я заплатил на пять баксов больше, и благодаря этому установленный на подоконнике кондиционер понижал температуру до семидесяти восьми градусов[86]. И мне следовало вернуться в номер прямо сейчас, пока я не рухнул от теплового удара. Ночью температура воздуха, возможно, упадет. Ненамного. Кирпичный куб приковывал мой взгляд, и окна — особенно крайнее правое на шестом этаже — похоже, внимательно рассматривали меня. Очень уж чувствовалось зло, идущее от этого здания. Вы — если у этой книги появится читатель — можете пренебрежительно фыркнуть, сказать, что все это ерунда, следствие моего уникального знания прошлого, но не это держало меня на скамье, несмотря на изнурительную жару. У меня сложилось ощущение, что я уже видел это здание. Оно напомнило мне металлургический завод Китчнера в Дерри. Хранилище учебников не было разрушено, но вызывало то же ощущение скрытой угрозы. Я помнил, как подошел к частично ушедшей в землю, почерневшей от сажи дымовой трубе, которая лежала в сорняках, словно гигантская доисторическая змея, дремлющая на солнце. Я помнил, как заглянул в черное жерло, такое огромное, что я мог бы в него войти. И я помнил, как почувствовал, что в трубе что-то есть. Что-то живое. Что-то желавшее, чтобы я вошел в трубу. И смог погостить там. Долгое, долгое время. Заходи, шептало мне окно шестого этажа. Пройдись по зданию. Оно сейчас пустует. Те несколько человек, что работают летом, уже разошлись по домам, но если ты обойдешь здание и поднимешься на разгрузочную площадку, к которой подходят железнодорожные пути, то найдешь открытую дверь, я в этом уверено. В конце концов, что здесь беречь? Ничего, кроме учебников, а они не нужны даже ученикам. Как ты прекрасно знаешь, Джейк. Так что заходи. Поднимись на шестой этаж. В твое время там музей, люди приезжают со всего мира, и некоторые все еще плачут, скорбя о человеке, которого убили, и обо всем, что он мог сделать, но сейчас тысяча девятьсот шестидесятый год, Кеннеди еще сенатор, а Джейк Эппинг даже не родился. Существует только Джордж Амберсон, мужчина с короткой стрижкой, в мокрой от пота рубашке и галстуке с ослабленным узлом. Человек своего времени, можно сказать. Так что поднимайся сюда. Или ты боишься призраков? Чего их бояться, если преступление еще не совершено? Да только призраки там были. Может, не на Мэгезин-стрит в Новом Орлеане, но здесь? Безусловно. Правда, мне не пришлось бы столкнуться с ними, потому что я не собирался входить в Хранилище учебников, точно так же как не вошел в поваленную дымовую трубу в Дерри. Освальд получил работу в Хранилище примерно за месяц до убийства Кеннеди, и ждать так долго в мои планы не входило: слишком рискованно. Нет, я намеревался следовать плану, в общих чертах изложенному Элом в последней части его заметок, озаглавленной «ВЫВОДЫ: КАК ПОСТУПАТЬ». Несомненно, придерживаясь версии стрелка-одиночки, Эл также учитывал маленькую, но статистически существенную вероятность того, что ошибся. В своих заметках он называл это «окном неопределенности». Аналогично окну шестого этажа. Он намеревался закрыть это окно 10 апреля 1963 года, за полгода до поездки Кеннеди в Даллас, и я находил его идею здравой. Возможно, чуть позже, в том же апреле, а может, и вечером десятого — чего ждать? — я убью мужа Марины и отца Джун, как убил Фрэнка Даннинга. И уже безо всякого сожаления. Увидев паука, бегущего по полу к детской колыбельке, еще можно заколебаться. Можно поймать его в банку и вынести во двор, чтобы он мог продолжить свою паучью жизнь. Но если знаешь, что паук ядовитый? Что это черная вдова? В этом случае — никаких колебаний. Если, конечно, ты в здравом уме. Ты поднимаешь ногу и давишь его. 9