Артисты вышли на поклоны: сначала футболисты из массовки, потом Кудряш и его жена, Огрызок и Рослый, остальные работники. Аплодисменты начали стихать, и тут появился Винс, раскрасневшийся и счастливый, с мокрыми от слез щеками. Майк Кослоу вышел последним, волоча ноги, словно смущаясь, а потом, когда Мими воскликнула: «Браво!» — на его лице отразилось невероятно комичное изумление. К ней присоединились другие, и скоро зал скандировал: «Бра-во! Бра-во! Бра-во!» Майк низко поклонился, подмел сцену шляпой, которую держал в руке. Когда выпрямился, на его лице играла улыбка. Не просто улыбка. Он буквально лучился счастьем, какое могут ощутить только те, кому наконец-то удалось подняться на самую вершину. Потом Майк прокричал: — Мистер Амберсон! Поднимайтесь сюда, мистер Амберсон! Артисты принялись скандировать: — Ре-жис-сер! Ре-жис-сер! — Поддержите аплодисменты, — прорычала рядом Мими. — Поднимайтесь на сцену, недотепа! Я поднялся, аплодисменты вновь набрали силу. Майк схватил меня, обнял, оторвал от пола, вновь поставил и громко чмокнул в щеку. Все засмеялись, включая меня. Мы все взялись за руки, подняли их, поклонились залу. И когда я вслушивался в аплодисменты, мне в голову пришла мысль, омрачившая праздничное настроение. В Минске Ли и Марина уже девятнадцать дней как поженились. 5 Три недели спустя, буквально перед началом летних каникул, я поехал в Даллас, чтобы сфотографировать три дома, где будут жить Ли и Марина. Воспользовался маленьким фотоаппаратом «Минокс», держа его в ладони и выставляя объектив между двух пальцев. Чувствовал себя нелепо — в длинном плаще с поясом, словно карикатурный персонаж из раздела «Шпион против шпиона» в журнале «Мэд», а вовсе не Джеймс Бонд, — но по своему опыту уже знал, что с этим надо быть осторожнее. Когда вернулся домой, у тротуара стоял небесно-синий «нэш-рамблер» Мими Коркорэн, и она как раз садилась за руль. Увидев меня, вновь вылезла из машины. Ее лицо исказила легкая гримаса — боли или усилия, — а потом Мими двинулась по подъездной дорожке, изогнув губы в привычной сухой улыбке. Словно я забавлял ее. В руке она держала туго набитый большой конверт из плотной бумаги, в котором лежали сто пятьдесят страниц «Места убийства». Я наконец-то уступил ее настоятельным просьбам… но произошло это лишь днем раньше. — Или вам чертовски понравилось, или вы не продвинулись дальше десятой страницы. — Я взял конверт. — Какой ответ правильный? Ее улыбка стала загадочной. — Как и большинство библиотекарей, читаю я быстро. Мы можем войти в дом и поговорить о рукописи там? Еще не середина июня, но уже так жарко. Да, и она вспотела, чего я не видел раньше. И вроде бы теряла вес. Не лучший вариант для дамы, которая и так не располагала лишними фунтами. Когда мы расположились в моей гостиной со стаканами ледяного кофе — я на кресле, она на диване, — Мими высказала свое мнение. — Мне понравился убийца, переодетый клоуном. Считайте меня извращенной, но я нашла, что это восхитительно страшно. — Если вы извращенка, то мы одного поля ягоды. Мими улыбнулась. — Я уверена, что вы найдете издателя для этой книги. В целом мне очень понравилось. Я почувствовал легкую обиду. Работа над «Местом убийства» начиналась как дымовая завеса, но постепенно, по мере того как я втягивался в роман, он становился все более важным. Напоминал секретные мемуары. Хватал за живое. — «В целом» напоминает мне Александра Поупа. Вы понимаете, осуждать, делая вид, что хвалишь[93]. — Я не совсем в этом смысле. — Опять оговорка. — Просто… черт побери, Джордж, это совсем не то, чем вы должны заниматься. Вы должны учить. А если вы опубликуете такую книгу, ни одна школа в Соединенных Штатах не возьмет вас на работу. — Она помолчала. — Разве что в Массачусетсе. Я не ответил. Лишился дара речи. — Что вы сделали с Майком Кослоу… что вы сделали для Майка Кослоу… я не видела ничего более удивительного. — Мими, это не я. У него природный та… — Я знаю, что у него природный талант, это стало понятно, как только он вышел на сцену и открыл рот, но вот что я вам скажу, друг мой. Этому меня научили шестьдесят лет жизни и сорок из них — в школе. Артистический талант встречается гораздо чаще, чем талант раскрыть артистический талант. Любой родитель может железной рукой раздавить его, но раскрыть его — гораздо сложнее. Вы этим талантом обладаете, и его у вас гораздо больше, чем другого таланта, позволившего это написать. — Она похлопала по стопке листов, лежавшей перед ней на кофейном столике. — Я не знаю, что и сказать. — Скажите спасибо и поблагодарите за мою проницательность. — Спасибо, и вашу проницательность превосходит только ваша красота. Эта моя реплика вызвала весьма сухую улыбку. — Не выходите за рамки, Джордж. — Не буду, миз Мими. Улыбка исчезла. Она наклонилась вперед. Синие глаза за очками стали очень большими, заняв чуть ли не пол-лица. Кожа под загаром пожелтела, всегда худые щеки просто ввалились. Когда это произошло? Заметил ли это Дек? Дурацкий вопрос, как сказали бы детки. Дек не заметил бы, что носки у него разного цвета, пока не снял бы их вечером. Может, не заметил бы и тогда. — Фил Бейтман больше не грозится уволиться. Он выдернул чеку и бросил гранату, как сказал бы наш обаятельный тренер Борман. А это означает, что на кафедре английского языка открылась вакансия. Идите в штат ДОСШ, Джордж. Ученики вас любят. А после этого спектакля для старшеклассников в городе вы — второй Альфред Хичкок. Дек ждет ваше заявление — он сказал мне об этом вчера вечером. Пожалуйста. Эту книгу опубликуйте под псевдонимом, если хотите, но приходите к нам и учите детей. В этом ваше призвание. Мне очень хотелось согласиться, потому что она все говорила правильно. Писать книги — это не мое, как и убивать людей, пусть они в полной мере заслуживали смерти. Плюс Джоди. Я приехал сюда чужаком, оставившим за спиной не только родной город, но и эпоху, и первые же слова, услышанные мной здесь — от Эла Стивенса, в его закусочной, — дышали дружелюбием. Если вы когда-либо тосковали по дому, если чувствовали себя оторванным от людей и вещей, которые составляли вашу естественную среду, то знаете, как важны добрые слова и дружеские улыбки. Джоди являл собой антипод Далласа, и теперь эта женщина, один из столпов местного общества, просила меня из гостя стать горожанином. Но переломный момент приближался. Конечно, время еще оставалось. Возможно… — Джордж? У вас такое странное выражение лица. — Это раздумья. Вы позволите мне подумать? Пожалуйста? Она приложила руки к щекам, округлила рот комичным «о», словно прося прощения. — Не обращайте на меня внимания. Я и не обращал, потому что торопливо пролистывал записи Эла. Для этого мне больше не требовалось держать их в руках. В сентябре, когда начнется новый учебный год, Освальд все еще будет в России, хотя он уже втянется в длительное бумажное сражение, поставив перед собой задачу вернуться в Америку с женой и дочкой Джун, которой Марина могла забеременеть со дня на день. Эту битву Освальд выиграет, с интуитивной прозорливостью стравив бюрократии двух супердержав, но на американскую землю Освальды ступят с трапа парохода «Маасдам» не раньше середины следующего года. Что же касается Техаса… — Мимс, учебный год обычно заканчивается в первой половине июня, да? — Всегда. Чтобы школьники, которым нужна летняя работа, успели о ней договориться. …в Техас Освальды прибудут 14 июня 1962 года. — А учительский контракт, который я подпишу, будет испытательным, правильно? На один год? — С возможностью его продления, если обе стороны останутся довольны друг другом, да. — Тогда у вас есть учитель английского языка и литературы, принятый на испытательный срок. Она рассмеялась, хлопнула в ладоши, поднялась, протянула ко мне руки. — Прекрасно! Слава миз Мими! Я обнял ее и тут же разжал руки, услышав, как она ахнула. — Да что, черт побери, с вами не так, мэм? Она вернулась на диван, взяла стакан с ледяным кофе, отпила. — Позвольте дать вам два совета, Джордж. Во-первых, никогда не называйте техасскую женщину «мэм», если приехали из северных краев. Это звучит саркастично. Во-вторых, никогда не спрашивайте любую женщину, что с ней не так. Найдите более деликатный подход. Скажем: «Вам нездоровится?» — Вам нездоровится? — С какой стати? Я выхожу замуж. Сначала я не смог связать этот поворот разговора с предыдущей темой. Но что-то в ее глазах подсказывало, что никакого поворота и нет. Она лишь что-то плавно огибала. Что-то не очень приятное. — Скажите: «Мои поздравления, миз Мими». — Мои поздравления, миз Мими. — Дек заговорил об этом чуть ли не год тому назад. Я ему отказала, напомнив, что его жена только-только умерла и пойдут разговоры. Но с течением времени этот аргумент теряет убедительность. Я сомневаюсь, что разговоры вообще бы пошли, учитывая наш возраст. Люди в маленьких городах понимают, что такие, как Дек и я, не могут позволить себе роскоши соблюдения всех норм приличия, поднявшись на некое… скажем так, плато зрелости. По правде говоря, мне бы хотелось оставить все как есть. Дек любит меня гораздо больше, чем я его, но он мне в достаточной степени нравится, и… рискуя вас смутить… женщины, достигшие некоего плато зрелости, не возражают против гимнастики под одеялом субботним вечером. Я вас смущаю? — Нет, — ответил я. — Если по правде, то радуете. Сухая улыбка. — Прекрасно. Потому что этим утром, когда я перекидывала ноги через край кровати, в голове у меня, еще до того как они коснулись пола, сверкнула мысль: «Найду ли я сегодня способ порадовать Джорджа Амберсона? И если найду, что мне с этим делать?» — Не выходите за рамки, миз Мими. — Слышу голос мужчины. — Она отпила кофе. — Я пришла сюда с двумя целями. Первой уже достигла. Теперь перейду ко второй, чтобы больше не мешать вам заниматься своими делами. Мы с Деком собираемся пожениться двадцать первого июля, в пятницу. Скромная церемония пройдет у него дома, только мы, священник и ближайшие родственники. Его родители — очень энергичные для динозавров — приедут из Алабамы, а моя сестра — из Сан-Диего. Свадьбу устраиваем на следующий день, на лужайке моего дома. Начало в два пополудни и до пьянь-часа. Мы приглашаем весь город. Для маленьких детей будут пиньята[94] и лимонад, для больших — барбекю, и пиво, и музыкальная группа из Сан-Энтона. Я уверена, что они смогут сыграть «Луи, Луи» не хуже «Ла Паломы». Если вы не почтите нас своим присутствием… — Вы огорчитесь? — Безусловно. Прибережете этот день для нас? — Будьте уверены.