— Я тоже хорошо провела время. Так давно не танцевала. Я боюсь сказать тебе, с кем я училась танцевать линди. — Что ж, я учился со своей бывшей. Догадываюсь, что ты училась со своим мужем, с которым разбежалась. — Только догадываться мне не пришлось: я уже начал соображать, что к чему. Удивлять это меня перестало, но если бы я сказал, что начал привыкать к тому, как сверхъестественным образом одно складывается с другим, то солгал бы. — Да, — бесстрастным тоном ответила она. — С ним. Джоном Клейтоном из саваннских Клейтонов. А разбежалась — это правильно. Очень уж он был странным. — И как долго продолжалась ваша семейная жизнь? — Вечность и один день. Если можно назвать нашу жизнь семейной. — Она рассмеялась. Точно так же, как Айви Темплтон. В смехе слышались веселье и отчаяние. — В моем случае вечность и один день составили чуть больше четырех лет. После того как в июне закончится учебный год, я собираюсь без лишней огласки поехать в Рино. Лето проработаю официанткой или кем-то еще. Там надо прожить шесть недель. То есть в конце июля — начале августа я смогу положить конец этому… этому фарсу… Пристрелить, как лошадь со сломанной ногой. — Я могу подождать. — Но едва слова сорвались с губ, я задался вопросом, а так ли это. Потому что актеры собирались за кулисами, до начала пьесы оставалось все меньше времени. К июню шестьдесят второго Ли Освальд вернется в Соединенные Штаты. Сначала поживет у Роберта. Потом у матери. К августу переберется на Мерседес-стрит в Форт-Уорте и будет работать в расположенной неподалеку «Лесли уэлдинг компани», собирать алюминиевые окна и двойные двери с выгравированными инициалами хозяина дома. — Я не уверена, что смогу. — Она говорила так тихо, что мне пришлось напрягать слух. — Я была девственницей в двадцать три и остаюсь таковой в двадцать восемь, превратившись при этом в соломенную вдову. Так долго фрукты не зреют, как говорят в тех краях, откуда я приехала, особенно когда люди — и собственная мать в моем случае — уверены, что ты уже четыре года как занимаешься тем, чем занимаются птички и пчелки. Я никому этого не говорила, и если ты кому-нибудь расскажешь, думаю, я умру. — Это между нами, Сейди. И всегда будет. Он оказался импотентом? — Не совсем… — Она замолчала, а когда заговорила после короткой паузы, ее голос переполнял ужас: — Джордж… это спаренная линия? — Нет. За дополнительные три с половиной доллара в месяц линия принадлежит только мне. — Слава Богу. Но все равно это не телефонный разговор. И уж конечно, об этом не поговоришь в «Закусочной Эла» за его вилорог-бургерами. Сможешь прийти на ужин? Мы устроим небольшой пикник у меня во дворе. Скажем, в пять? — Отлично. Я принесу торт или что-то такое. — Я хочу, чтобы ты принес кое-что другое. — Что именно? — Не могу сказать по телефону, даже если он у тебя не спаренный. Кое-что такое, что надо купить в аптеке. Но не в «Аптечном магазине Джоди». — Сейди… — Ничего не говори, пожалуйста. Я сейчас положу трубку и пойду умываться холодной водой. Чувствую, что лицо полыхает огнем. Раздался щелчок. Она ушла. Я разделся и лег в кровать, но еще долго не мог заснуть. Думал о вечном. О времени, и любви, и смерти. Глава 15 1 В воскресенье в десять утра я запрыгнул в «санлайнер» и проехал двадцать миль до Раунд-Хилла. Аптечный магазин находился на Главной улице, и он работал, но я увидел на двери наклейку «МЫ РЫЧИМ ЗА ЛЬВОВ ДЕЛХОЛМА» и вспомнил, что Раунд-Хилл — часть четвертого объединенного района. Поэтому поехал в Кайлин. Там пожилой аптекарь, очень уж — скорее всего случайно — похожий на мистера Кина из Дерри, подмигнул мне, передавая пакетик из коричневой бумаги и сдачу. — Только не делай ничего противозаконного, сынок. Я, как от меня и ожидалось, подмигнул в ответ и вернулся в Джоди. Ночью спал мало, поэтому прилег и попытался вздремнуть, но сон не шел. Поехал в «Вайнгартенс» и купил торт. Кажется, он простоял на полке уже неделю, однако меня это особо не волновало, и я решил, что и Сейди не слишком огорчится. Пусть меня пригласили на ужин, я не сомневался, что в сегодняшней повестке дня еда первую строчку занимать не будет. И когда стучал в ее дверь, в животе трепыхались крылышки множества бабочек. Сейди обошлась без макияжа. Более того, не воспользовалась и помадой. Смотрела на меня большими, темными, испуганными глазами. В какой-то момент возникло ощущение, что сейчас она захлопнет передо мной дверь и убежит со всех своих длинных ног. На том все и закончится. Но она не убежала. — Заходи. Я приготовила салат с курицей. — Ее губы задрожали. — Я надеюсь, тебе нравится… тебе нравится м-много майо… майо… Ее колени начали подгибаться. Я переступил порог, выронил коробку с тортом на пол, схватил Сейди. Думал, что она потеряет сознание, но этого не произошло. Она обхватила меня за шею и крепко прижалась ко мне, как тонущая женщина может прижаться к проплывающему бревну. Я чувствовал, что ее бьет крупная дрожь. Наступил на этот чертов торт. Потом наступила она. Под ногами чавкнуло. — Я боюсь, — прошептала она. — Что, если у меня не получится? — А если у меня не получится? — И я совсем не шутил. С последнего раза прошло много времени. Не меньше четырех лет. Сейди словно и не услышала моих слов. — Он никогда не хотел меня. Во всяком случае, как я ожидала. Я знаю только его способ. Сначала ощупывание, потом швабра. — Успокойся, Сейди. Сделай глубокий вдох. — Ты ездил в аптеку? — Да, в Кайлин. Но мы не должны… — Должны. Я должна. До того, как лишусь остатков смелости. Пошли. Спальня находилась в конце коридора. Спартанская обстановка: кровать, стол, пара репродукций на стенах, ситцевые занавески, танцующие под легким дыханием кондиционера на подоконнике. Ее колени опять начали подгибаться, и я в очередной раз не дал ей упасть. Мы словно танцевали какую-то странную разновидность свинга. На полу виднелись следы Артура Мюррея. Тортовые. Я поцеловал Сейди, и ее губы прильнули к моим, сухие и неистовые. Я осторожно толкнул ее и прижал спиной к двери стенного шкафа. Она крайне серьезно смотрела на меня, сквозь упавшие на глаза волосы. Я отвел их, очень нежно, и начал облизывать ее пересохшие губы кончиком языка. Без спешки, уделяя особое внимание уголкам рта. — Лучше? — спросил я. Она ответила не голосом, а своим языком. Не прижимаясь к ней телом, я очень медленно гладил ее рукой, сначала вниз, потом вверх, где по пульсу на шее почувствовал учащенное биение сердца, и снова вниз, по груди, животу, лобку, потом к ягодице, дальше по бедру. На ней были джинсы, и материя шуршала под ладонью. Сейди откинулась назад и ударилась затылком о дверь. — Ох! — вырвалось у меня. — Не больно? Она закрыла глаза. — Все хорошо. Не останавливайся. Поцелуй меня еще. — Тут она покачала головой: — Нет, не целуй. Сделай то же самое с губами. Полижи их. Мне понравилось. Я сделал то, что она хотела. Сейди вздохнула, и ее пальцы нырнули под ремень у меня на пояснице. Потом скользнули к пряжке. 2 Я хотел все сделать быстро, каждая клеточка моего тела этого требовала, говорила, что надо засадить до упора, жаждала совершенного ощущения захвата, являющегося квинтэссенцией этого действа, но я входил медленно. По крайней мере поначалу. Потом услышал: «Не заставляй меня ждать, я этим наелась досыта», — после чего поцеловал ее во влажную впадинку на виске и двинул бедра вперед, словно мы танцевали горизонтальную версию мэдисона. Она ахнула, чуть подалась назад, а потом подняла бедра мне навстречу. — Сейди? Все хорошо? — Охбожемой, — ответила она, и я рассмеялся. Она открыла глаза, посмотрела на меня с любопытством и надеждой. — Это все или будет что-то еще? — Немножко будет, — ответил я. — Но не знаю сколько. Я давно не был с женщиной. Получилось не так чтобы немножко. Только несколько минут в реальном времени, но иногда время становится другим — никто не знает этого лучше меня. В конце она начала стонать. — Ох, дорогой, ох, мой дорогой, ох, мой дорогой, дорогой Боже, ох, как сладко! По голосу чувствовалось, что ей открылась великая истина, и этого хватило, чтобы я начал кончать, то есть одновременно у нас не вышло, но несколькими мгновениями позже она подняла голову и уткнулась лицом в ложбинку у моего плеча. Маленький кулачок ударил меня в лопатку, раз, другой… потом раскрылся и затих. Ее голова вновь упала на подушку. Она смотрела на меня широко раскрытыми глазами, изумленными и чуть испуганными. — Я кончила. — Я заметил. — Мама говорила мне, что у женщин такого не бывает, только у мужчин. Она говорила, что женский оргазм — это миф. — Она нервно рассмеялась. — Господи, как многого она лишилась. Сейди приподнялась на локте, взяла мою руку, положила себе на грудь. Под ней колотилось и колотилось сердце. — Скажите мне, мистер Амберсон… как скоро мы сможем повторить? 3