5 По пути домой я думал об этих презервативах. Марка «Троян»… ребристые для ее удовольствия, как написано на упаковке. Дама больше не располагала диафрагмой (хотя я полагал, что она может купить новую в следующую поездку в Даллас), а противозачаточные таблетки получат широкое распространение только через год-два. Но и тогда врачи будут выписывать их с осторожностью, если я правильно помнил то, чему меня учили на курсе «Современной социологии». Так что пока «трояны» оставались единственным вариантом. Я надевал их не для ее удовольствия, а с тем, чтобы она не забеременела. Забавно, если вспомнить, что до моего появления на свет оставалось пятнадцать лет. С этим будущим сплошная путаница. 6 Следующим вечером я вновь посетил магазин Молчаливого Майка. На двери висела табличка «ЗАКРЫТО», и создавалось впечатление, что в магазине никого нет, но я постучал, и мой приятель-электронщик впустил меня. — Вы как часы, мистер Доу, как часы. Давайте поглядим, что вы скажете. Лично я думаю, что прыгнул выше головы. Я стоял у стеклянного стенда с транзисторными радиоприемниками и ждал его возвращения из подсобки. Он вышел оттуда, держа по лампе в каждой руке. С засаленными абажурами, словно за них слишком часто хватались грязными пальцами. От основания одной откололся кусок, и на прилавке она выглядела как Пизанская падающая лампа. Я заверил его, что смотрятся они идеально. Он улыбнулся и поставил рядом с лампами две коробки с магнитофонами, а также мешочек с завязками, в котором лежало несколько мотков провода, очень тонкого, практически невидимого. — Консультация нужна? — Думаю, я все понял. — Я положил на стол пять двадцаток. Меня тронуло, когда он отодвинул одну ко мне. — Мы договаривались на сто восемьдесят. — Еще двадцатка, чтобы вы забыли о том, что когда-либо видели меня. Он обдумал мои слова, потом положил большой палец на отдельно лежащую двадцатку и пододвинул к ее зеленым подружкам. — Я уже забыл, буду считать, что эти деньги — чаевые. Когда он укладывал мои покупки в большой бумажный пакет, я из любопытства задал ему вопрос. — Кеннеди? Я за него не голосовал, но претензий к нему у меня нет, если он не будет получать приказы от папы. Стране нужен кто-то молодой. Это же новое время, так? — Если он приедет в Даллас, как думаете, с ним ничего не случится? — Вероятно, нет. Хотя я бы не зарекался. Знаете, по-хорошему, я бы на его месте держался севернее линии Мейсона — Диксона[118]. Я улыбнулся. — Где все спокойно, все светло[119]? Молчаливый Майк (Святой Майк) отмахнулся: — Не начинайте. 7 В учительской на первом этаже на стене у двери висела полка с ячейками для почтовой корреспонденции и школьных объявлений. Во вторник утром я обнаружил в своей ячейке маленький конверт. Дорогой Джордж! Если ты по-прежнему хочешь пригласить меня на обед, пусть это будет в пять часов, потому что мне надо быть в школе с самого утра на этой неделе и на следующей, готовясь к осенней книжной распродаже. Возможно, мы сможем вернуться ко мне на десерт. Я купила торт, если ты захочешь кусочек. Сейди. — Над чем смеешься, Амберсон? — спросил Дэнни Лаверти. Он правил контрольные работы, глядя на них пустыми глазами, что свидетельствовало о похмелье. — Расскажи, смех мне не повредит. — Нет, — покачал я головой. — Это личное. Ты не поймешь. 8 Но мы все понимали; торт стал у нас кодовым словом, и в ту осень мы наелись им вволю. Мы не афишировали наши встречи, однако, разумеется, нашлись люди, которые видели, что происходит. Сплетни наверняка циркулировали, но до скандала дело не дошло. Жители маленьких городов обычно не злые. Они знали ситуацию Сейди, хотя бы в общих чертах, соглашались с тем, что мы должны держать наши чувства в секрете, хотя бы какое-то время. Она никогда не приходила в мой дом — это вызвало бы ненужные разговоры. Я никогда не оставался у нее позже десяти вечера — мои задержки могли стать еще одной причиной тех самых разговоров. И я никак не мог поставить свой «санлайнер» в гараж Сейди: ее «фольксваген-жук», пусть и маленький, заполнял его чуть ли не полностью. Да и при любом раскладе кто-нибудь обязательно бы узнал. В маленьких городах знают все. Я заглядывал к ней после школы. Обычно оставался на ужин. Иногда мы ехали в «Закусочную Эла», ели вилорог-бургеры или поджаренное филе сома. Иногда отправлялись в «Седло». Дважды ездили на танцы в клуб местного отделения «Гранджа»[120]. Смотрели фильмы в «Жемчужине» в нашем городе, или в «Мезе» в Раунд-Хилле, или в автокинотеатре «Под звездами» в Кайлине (который детки называли «Гонки субмарин»). В хорошем ресторане, таком, как «Седло», Сейди могла выпить стакан вина перед обедом, а я — пива во время еды, но мы никогда не появлялись в местных тавернах и за милю обходили «Красного петуха», единственное в Джоди место, где был музыкальный автомат. Наши ученики говорили о нем с придыханием. На дворе стоял 1961 год, и в больших городах сегрегация начала давать слабину: негры добились права сидеть у стоек закусочных в универмагах «Уолворт» в Далласе, Форт-Уорте и Хьюстоне, но учителя по-прежнему не пили в «Красном петухе». Если, конечно, не хотели вылететь с работы. Нет, нет и нет. Когда мы занимались любовью в спальне Сейди, она всегда держала наготове брюки, свитер и пару мокасин. Называла это аварийным нарядом. Однажды дверной звонок застал нас голыми (у нее вошло в привычку называть такое «на месте преступления»), и она оделась в какие-то десять секунд. Вернулась, смеясь и размахивая экземпляром «Сторожевой башни». — Свидетели Иеговы. Я сказала, что уже спасена, и они ушли. Однажды, после того как мы ели свиные отбивные и окру на кухне Сейди, она сказала, что наша ситуация напоминает ей фильм с Одри Хепберн и Гэри Купером — «Любовь после полудня». — Иногда я задаюсь вопросом, а может, ночью лучше? — В ее голосе слышалась легкая грусть. — Когда этим занимаются семейные пары. — У тебя будет шанс выяснить, — заверил я. — Все получится, детка. Она улыбнулась и поцеловала меня в уголок рта. — Иногда ты так красиво говоришь, Джордж. — Да. На оригинальные фразы я мастак. Она отодвинула тарелку. — Я готова к десерту. Как насчет тебя? 9 Вскоре после визита свидетелей Иеговы в дом Сейди — где-то в начале ноября, потому что я как раз закончил отбор артистов для моей версии «Двенадцати разгневанных мужчин» — я убирал опавшие листья с лужайки перед домом, когда услышал: — Привет, Джордж, как поживаете? Я обернулся и увидел Дека Симмонса, овдовевшего уже во второй раз. Он оставался в Мексике дольше, чем кто-либо мог предположить, и вернулся, когда все уже начали сомневаться, а приедет ли он в Джоди. Я увидел его впервые. Загорелого дочерна, но очень худого. Одежда висела на нем, а волосы — только тронутые сединой в тот день, когда весь город гулял на его с Мими свадьбе — стали белоснежными и поредели на макушке. Я бросил грабли и поспешил к нему. Собирался пожать руку, но вместо этого крепко обнял. Его это удивило — 1961 год, настоящие мужчины не обнимаются, — но потом он рассмеялся. Я отстранился на расстояние вытянутой руки. — Вы прекрасно выглядите! — Спасибо, Джордж. Но я действительно чувствую себя лучше, чем раньше. Мимс умирала… Я знал, что это должно случиться, но все равно, для меня это стало таким ударом. Разумом, конечно, понимаешь, а сердце гнет свое.