— Извините, сэр. — С ну очень сильным техасским выговором. — Просто хотела спросить, не нужно ли вам еще чего. — Нет, — ответил я. — Все хорошо. — Ну и славненько. Первые пассажиры уже миновали дверь. Мужчины в костюмах и с аккуратными прическами. Само собой. Первыми самолет покидали пассажиры первого класса. — Неужели не закажете кусок персикового пирога? Его только испекли. — Нет, благодарю. — Вы уверены, дорогой? Теперь в здание аэропорта широким потоком вливались пассажиры эконом-класса, все нагруженные чемоданами. Я услышал, как завизжала женщина. Вейда, приветствующая брата мужа? — Уверен. — И я взял со стола журнал. Она поняла намек. Я сидел, загоняя остатки салата в оранжевую лужу французского соуса, и наблюдал. Появились мужчина и женщина с малышом, но малыш уже определенно ходил и был гораздо старше Джун. Пассажиры шагали мимо ресторана, оживленно болтая с друзьями и родственниками, которые приехали, чтобы встретить их. Я увидел молодого парня в армейской форме, прихватившего подругу за зад. Она рассмеялась, хлопнула по руке, потом поднялась на цыпочки, чтобы поцеловать его. Пять минут или около того приезжие и встречающие заполняли зал аэропорта чуть ли не под завязку. Потом толпа начала редеть. Но Освальды не появлялись. Причина не вызывала сомнений: они не прилетели на этом самолете. Я не просто совершил путешествие во времени. Я очутился в каком-то параллельном мире. Может, Желтая Карточка и пытался это предотвратить, но он умер, а я сорвался с крючка. Нет Освальда? Прекрасно, нет и миссии. Кеннеди умрет в какой-то другой Америке, но не в этой. Я улечу вслед за Сейди, и мы будем жить долго и счастливо. Едва эта мысль мелькнула в голове, как я впервые увидел человека, ради которого проделал столь долгий путь. Роберт и Ли шли бок о бок и весело беседовали. Ли размахивал то ли большущим портфелем, то ли маленькой наплечной сумкой. Роберт нес розовый чемодан с закругленными углами, который хорошо смотрелся бы в стенном шкафу Барби. Вейда и Марина следовали за ними. Вейда держала матерчатый заплатанный рюкзак, Марина закинула такой же себе на плечо. Она также несла на руках четырехмесячную Джун и с трудом поспевала за мужчинами. Двое детей Роберта и Вейды шагали по обе стороны Марины, с любопытством глядя на нее. Вейда позвала мужчин, и они остановились перед рестораном. Роберт улыбнулся и взял рюкзак Марины. На лице Ли читалась… радость? Хитрость? Может, и то и другое. Уголки рта чуть изогнулись в улыбке. Я обратил внимание, что его неопределенного цвета волосы аккуратно причесаны. И вообще он выглядел идеальным морпехом — белая наглаженная рубашка, брюки цвета хаки, начищенные туфли. Я никогда бы не сказал, что он только что завершил путешествие, обогнув половину Земли: на одежде ни складочки, на лице ни намека на щетину. Ему недавно исполнилось двадцать два, но выглядел он моложе, совсем как двенадцатиклассник, которому самое место среди тех, кого я знакомил с американской литературой. Так же выглядела и Марина, которой еще месяц не продали бы в баре спиртное. Усталая, изумленная, она таращилась на все. Красавица, с копной черных волос и печальными синими глазами, уголки которых чуть поднимались. Ручки и ножки Джун были завернуты в какие-то тряпки. Шея тоже. Над тряпками торчала только голова. Девочка не плакала, но красное и потное личико говорило о дискомфорте. Ли взял у жены младенца. Марина благодарно улыбнулась, и я увидел, что одного зуба у нее нет, а остальные совсем не белые. Контраст с молочно-сливочной кожей и великолепными глазами получался разительный. Освальд наклонился к ней и что-то сказал, согнав улыбку с лица. Она настороженно посмотрела на него. Он что-то добавил, тыча пальцем ей в плечо. Я вспомнил рассказ Эла и задался вопросом, может, Освальд говорит жене то же самое: Pokhoda, cyka. Иди, сука. Но нет. Его недовольство вызвали тряпки. Он сорвал их, сначала с рук Джун, потом с ног, и бросил Марине, которая неловко поймала обмотки. Потом огляделась, чтобы проверить, не смотрят ли на них. Вейда подошла и коснулась руки Ли. Он не обратил на нее ни малейшего внимания, разматывая тряпку-шарф на шее Джун. Швырнул тряпку Марине. На этот раз она упала на пол. Марина наклонилась и молча подняла ее. Роберт присоединился к ним и по-дружески двинул брата кулаком в плечо. Зал практически опустел — последние из прибывших пассажиров миновали Освальдов, и я четко услышал его слова: — Ты с ней полегче, она же только что приехала. И не понимает, где находится. — Посмотри на ребенка. — Ли поднял Джун. Тут она наконец-то расплакалась. — Ее завернули, как чертову египетскую мумию. Потому что у них так принято. Я не знаю, смеяться или плакать. Staryj baba! Старуха. — Он повернулся к Марине с орущим младенцем на руках. Она опасливо смотрела на него. — Staryj baba! Марина попыталась улыбнуться, как делают люди, когда знают, что над ними смеются, но не понимают почему. У меня в голове мелькнула мысль о Ленни из повести «О мышах и людях». И тут же улыбка, самодовольная и чуть перекошенная, осветила лицо Ли. Сделала его почти красивым. Он нежно поцеловал жену, в одну щеку, потом в другую. — США! — воскликнул он и поцеловал ее снова. — США, Рина! Земля свободы и обиталище говнюков. Она ослепительно улыбнулась в ответ. Он начал говорить с ней на русском, протягивая ей малышку. Обнял жену за талию, пока та успокаивала Джун. Когда они уходили, Марина улыбалась и посадила малышку на одну руку, чтобы другой взять за руку мужа. 8 Я поехал домой — хотя едва ли мог назвать Мерседес-стрит домом — и попытался поспать. Ничего не вышло, и я лежал, закинув руки за голову, прислушиваясь к будоражащему шуму улицы и беседуя с Элом Темплтоном. Этим я теперь занимался частенько, живя в полном одиночестве. Для мертвеца он оказался очень разговорчивым. «Я поступил глупо, переехав в Форт-Уорт, — поделился я с ним. — Если я попытаюсь подсоединить этого „жучка“ к магнитофону, кто-то может увидеть меня. Освальд может увидеть меня, и тогда все изменится. Он уже параноик, ты написал об этом в своей тетрадке. Он знал, что КГБ и МВД следили за ним в Минске, и уже боится, что ФБР и ЦРУ установят за ним слежку здесь. И ФБР установит, на какое-то время». «Да, тебе надо соблюдать осторожность, — согласился Эл. — Это непросто, но я верю в тебя, дружище. Потому я и обратился к тебе». «Я не хочу приближаться к нему. Только от одного его вида меня начало трясти». «Знаю, что не хочешь, но придется. Как человек, который чуть ли не всю жизнь провел у плиты, могу тебе сказать, что невозможно приготовить омлет, не разбив яйца. Переоценивать этого парня — ошибка. Он не суперпреступник. Опять же, его будут отвлекать, прежде всего жуткая мамаша. Что он может, кроме как кричать на свою жену да поколачивать ее?» «Я думаю, он любит ее, Эл. Хотя бы чуть-чуть, а может, и сильно». «Да, но именно такие парни обычно и пускают в ход кулаки. Вспомни Фрэнка Даннинга. Просто занимайся своим делом, дружище». «И что я получу, если мне удастся подсоединить „жучка“? Записи ссор? Ссор на русском? Конечно, мне это поможет». «Подробности семейной жизни этого человека тебе совершенно не важны. Ты должен побольше выяснить о Джордже де Мореншильдте. Должен убедиться, что де Мореншильдт не имеет никакого отношения к покушению на генерала Уокера. Как только ты это выяснишь, окно неопределенности закроется. И обрати внимание на светлую сторону. Если Освальд обнаружит, что ты шпионишь за ним, его последующие действия могут измениться к лучшему. Возможно, он и не будет пытаться убить Кеннеди». «Ты действительно в это веришь?» «Нет. Честно говоря, нет». «Я тоже. Прошлое упрямо. Оно не хочет меняться». «Дружище, теперь ты готовишь…» — На газу, — услышал я собственное бормотание. — Теперь я готовлю на газу. Я открыл глаза. Все-таки заснул. За зашторенными окнами догорал дневной свет. Где-то неподалеку, на Дэвенпорт-стрит в Форт-Уорте, братья Освальды и их жены садились обедать: Ли ждала первая после долгого перерыва трапеза на родной земле. Рядом с моим маленьким кусочком Форт-Уорта кто-то пел. Слова показались мне знакомыми. Я поднялся, пересек сумрачную гостиную, обстановку которой составляли два купленных на распродаже кресла, отдернул на дюйм одну из штор. Эти шторы стали моим первым приобретением. Я хотел видеть, но не хотел, чтобы видели меня. Дом 2703 по-прежнему пустовал, к перилам расшатанного крыльца крепилась табличка «СДАЕТСЯ», однако лужайка перед ним оказалась занята. Две девочки крутили скакалку, третья прыгала. Разумеется, не те девочки, которых я видел на Коссат-стрит в Дерри (эти, одетые в залатанные и вылинявшие джинсы вместо новеньких шорт, выглядели мелкими и недоедающими), но слова не изменились, только добавился техасский выговор. — Чарли Чаплин во Франции щас! Смотрите, как дамы танцуют у нас! Салют капитану! Салют королю! И всех вас, конечно, я тоже люблю! Прыгавшая девочка зацепилась ногой за веревку и повалилась на росичку, которой заросла лужайка перед домом 2703. Две другие присоединились к ней, и все трое принялись кататься в пыли. Потом поднялись и убежали. Я провожал их взглядом, думая: Я их видел, а они меня — нет. Это уже кое-что. Старт дан. Но, Эл, где будет мой финиш? Де Мореншильдт занимал ключевую позицию в сложившемся раскладе, и если бы не он, я убил бы Освальда, как только он въедет в дом напротив. Джордж де Мореншильдт, геолог, специалист по нефтяным месторождениям, который спекулировал лицензиями на аренду нефтеносных участков. Жил как плейбой главным образом благодаря деньгам жены. Как и Марина, эмигрировал из России, но в отличие от нее происходил из дворянской семьи, собственно, носил титул барона. Именно этот человек станет единственным другом Ли Освальда на те немногие месяцы, что оставались последнему. Именно этот человек поделится с Освальдом мыслью о том, что мир станет гораздо лучше, если его покинет некий отставной генерал, расист, придерживавшийся крайне правых взглядов. Если бы выяснилось, что де Мореншильдт принимал участие в покушении Ли Освальда на Эдвина Уокера, выполнение моей миссии серьезно бы усложнилось: все эти безумные теории заговора стали бы реальностью. Эл, однако, верил, что русский геолог лишь подтолкнул (точнее, еще подтолкнет, жизнь в прошлом так запутывает) психически неуравновешенного человека, уже одержимого стремлением прославиться. Эл написал в своей тетрадке: Если в ночь на 10 апреля 1963 г. Освальд действовал в одиночку, вероятность того, что в покушении на Кеннеди семью месяцами позже участвовал еще один стрелок, уменьшается практически до нуля. А ниже, большими буквами, он добавил окончательный вердикт: «СТАНОВИТСЯ ДОСТАТОЧНО МИЗЕРНОЙ, ЧТОБЫ УБРАТЬ ЭТОГО СУКИНА СЫНА». 9 Насмотревшись на маленьких девочек, которые не видели меня, я подумал о триллере «Окно во двор» с Джимми Стюартом. Человек может увидеть многое, не покидая собственной гостиной. Особенно если у него есть специальное оборудование. На следующий день я поехал в магазин спортивных товаров и купил бинокль «Бауш энд Ломб», памятуя о том, что меня могли выдать солнечные блики. Но поскольку дом 2703 находился на восточной стороне Мерседес-стрит, я подумал, что после полудня могу по этому поводу не беспокоиться. Сквозь щелку в шторах я навел бинокль и теперь видел обшарпанную гостиную-кухню так четко, будто стоял посреди нее. Пизанская лампа по-прежнему находилась на старом комоде с кухонной утварью и ждала, пока кто-нибудь включит ее, активировав при этом подслушивающее устройство. Но мне это устройство не могло принести никакой пользы без подключенного к нему маленького японского кассетного магнитофона, рассчитанного на двенадцать часов записи при минимальной скорости движения пленки. Я его уже опробовал, говоря во вторую настольную лампу, снабженную «жучком» (и чувствуя себя персонажем комедии Вуди Аллена), и хотя запись оставляла желать лучшего, разобрать слова не составляло труда. То есть я мог получить интересующую меня информацию. Если бы решился подключить магнитофон. 10 Четвертого июля на Мерседес-стрит жизнь кипела. Мужчины в этот выходной день поливали лужайки, на которых уже ничего не могло вырасти — погода стояла жаркая и сухая, а полуденные и вечерние дожди шли крайне редко, — а потом усаживались в шезлонги, слушали репортажи с бейсбольных матчей и пили пиво. Междулетки бросались фейерверками в бродячих собак и редких куриц. В одну из последних попала «вишневая бомба» и взорвалась в облаке крови и перьев. Мальчишку, который бросил «бомбу», тут же с криками загнала в дом мамаша, выскочившая за ним в одной комбинации и бейсболке «Фармолл». Судя по нетвердой походке, она уже успела уговорить несколько банок пива. Полюбоваться неким подобием фейерверка обитатели Мерседес-стрит смогли уже после десяти вечера, когда кто-то, возможно, тот самый подросток, который порезал колеса моего «санлайнера», поджег старый «студебекер», уже с неделю как торчавший на автостоянке у склада «Монтгомери уорд». Чтобы его потушить, приехали пожарные Форт-Уорта, и все, конечно же, пришли поглазеть. Боже, храни Колумбию[132]! Следующим утром я пошел на автостоянку, чтобы осмотреть сгоревший остов, печально стоявший на обуглившихся остатках покрышек. Заметил телефонную будку рядом с одной из погрузочных площадок склада и импульсивно позвонил Элли Докерти, попросив телефонистку найти номер и соединить меня. Отчасти потому, что мучился от одиночества и тоски по Джоди, но вообще хотел узнать новости о Сейди. Элли ответила со второго гудка и вроде бы обрадовалась, услышав мой голос. Раскаленная будка напоминала духовку, за моей спиной после славного Четвертого отсыпалась Мерседес-стрит, в нос била вонь сгоревшего автомобиля, но я улыбался.