Второй раз за вечер женщина, к которой я питал теплые чувства, бросила трубку в разговоре со мной. Я поставил новый личный рекорд. Пошел в спальню, начал раздеваться. Вернулась «в норме». «Радовалась» встрече со всеми друзьями в Джоди. Сейчас уже не в норме. Потому что разрывалась между симпатичным, спешащим по дороге к славе парнем и высоким загадочным незнакомцем с неопределенным прошлым? Возможно, такое могло случиться в женском романе, но если б случилось в жизни, почему она не пребывала в унынии после возвращения? В голову пришла неприятная мысль: может, она пила. Много. Тайком. Или такого быть не могло? Моя жена долгие годы много пила тайком — начала до того, как я на ней женился, а прошлое стремится к гармонии. Легко отмести эту идею, сказать себе, что миз Элли заметила бы признаки, но пьяницы иной раз такие хитрые и изворотливые. Если Сейди приходит на работу вовремя, миз Элли может и не обратить внимания на налитые кровью глаза и запах мяты изо рта. Я понимал, что идея эта, возможно, нелепа. Все мои подозрения строились исключительно на предположениях, и причину следовало искать в том, что мои чувства к Сейди не изменились. Я лежал на кровати, уставившись в потолок. В гостиной булькала печка, работающая на жидком топливе: выдалась еще одна холодная ночь. Забудь об этом, дружище, посоветовал мне Эл. Ты должен. Не забывай, ты здесь не для того, чтобы заполучить… Девушку, золотые часы и все-все-все. Да, Эл, понял тебя. А кроме того, возможно, у нее все отлично. У кого проблема, так это у тебя. Больше одной, если по-честному, и прошло много времени, прежде чем я уснул. 16 В следующий понедельник, в очередной раз проезжая мимо дома 214 по Западной Нили-стрит в Далласе, я увидел длинный серый катафалк, припаркованный на подъездной дорожке. Две толстые женщины стояли на крыльце, смотрели, как двое мужчин в черных костюмах задвигают носилки через заднюю дверцу. На носилках лежало тело, прикрытое простыней. С балкона — выглядел он так, будто мог рухнуть в любой момент — за действом наблюдала молодая пара, снимавшая квартиру на втором этаже. Их младший ребенок спал на руках матери. Инвалидное кресло с прикрепленной к одному из подлокотников пепельницей одиноко стояло под деревом, где старик провел чуть ли не все дни ушедшего лета. Я подъехал, постоял у своего автомобиля до отбытия катафалка. Потом (хотя и понимал, что время выбрано, мягко говоря, неудачно) пересек улицу и направился к крыльцу. Остановился у первой ступени, приподнял шляпу. — Дамы, приношу соболезнования в связи с вашей утратой. Мне ответила старшая из женщин — жена, ставшая вдовой: — Вы здесь бывали и раньше. Действительно бывал, хотелось сказать мне. Это будет покруче профессионального футбола. — Он вас видел. — Не обвинение, а констатация факта. — Я искал квартиру в этом районе. Вы будете жить здесь и дальше? — Нет, — ответила молодая толстуха. — От него осталась стра-а-аховка. Единственное, что осталось. Не считая медалей в коробке. — Она всхлипнула. Поверьте, у меня защемило сердце, потому что они действительно горевали. — Он говорил, что вы призрак, — продолжила вдова. — Говорил, что мог видеть сквозь вас. Потому что рехнулся. Три года тому назад, когда у него случился удар и ему подвесили этот мешок для мочи. Мы с Идой возвращаемся в Оклахому. А может, поедете в Мозель? — едва не вырвалось у меня. Вроде бы туда отправляются те, кто съезжает с квартиры. — Чего вы хотите? — спросила дочь покойного. — Нам надо отнести его костюм в похоронное бюро. — Мне нужен телефонный номер вашего арендодателя, — ответил я. Глаза вдовы блеснули. — И сколько вы готовы за него заплатить, мистер? — Я дам его вам бесплатно, — вмешалась молодая женщина с балкона второго этажа. Скорбящая дочь посмотрела вверх и предложила женщине закрыть свой рот. Обычное дело для Далласа. Для Дерри тоже. Приветливые соседи. Глава 19 1 Пришествие Джорджа де Мореншильдта случилось пятнадцатого сентября, в субботу, во второй половине этого мрачного и дождливого дня. Он сидел за рулем «кадиллака» цвета кофе, совсем как в песне Чака Берри. Компанию ему составляли Джордж Баух, его я уже видел, и еще один мужчина, мне незнакомый, сухощавый, с ежиком седых волос и прямой спиной военного, отдавшего армии много лет и, судя по всему, не пожалевшего об этом. Де Мореншильдт обошел автомобиль и открыл багажник. Я поспешил за дистанционным микрофоном. Когда вернулся, Баух держал в руках складной манеж, мужчина с военной выправкой — ворох игрушек. Де Мореншильдт ничего не нес и первым поднялся по лестнице, вскинув голову и расправив плечи. Высокий, крепко сложенный, с зачесанными чуть набок седеющими волосами, он всем своим видом говорил (по крайней мере мне): Мои дела, цари, узрите — и отчайтесь. Ибо я ДЖОРДЖ. Я вставил в розетку штепсель магнитофона, надел наушники и навел миску с микрофоном на дом на другой стороне улицы. Марины в гостиной не было. Ли сидел на диване, читал при свете стоявшей на комоде лампы какую-то толстую книгу в бумажной обложке. Услышав шаги на крыльце, он нахмурился и бросил книгу на кофейный столик. Наверняка он думал: Опять эти чертовы эмигранты. Но Ли поднялся, чтобы ответить на стук в дверь. Он протянул руку незнакомцу с серебристыми волосами, но де Мореншильдт удивил его — и меня, — обняв Ли и расцеловав в обе щеки. Потом, взяв за плечи, отстранил Освальда на расстояние вытянутой руки. Заговорил громко, с сильным, как мне показалось, немецким, а не русским акцентом: — Дайте мне взглянуть на человека, который отправился в столь дальние края и вернулся, сохранив идеалы! Вновь обнял Ли. Голова последнего чуть возвышалась над плечом де Мореншильдта, и я увидел нечто еще более удивительное: Ли Харви Освальд улыбался. 2 Марина вышла из малой спальни с Джун на руках. Радостно вскрикнула, увидев Бауха, и поблагодарила его за манеж и за игрушки, которые называла, с учетом ограниченного запаса слов, «детские, чтобы играть». Сухощавого мужчину Баух представил как Лоренса Орлова — полковника Лоренса Орлова, если изволите, — а де Мореншильдта — как «друга русского сообщества». Баух и Орлов принялись расставлять манеж посреди гостиной. Марина стояла рядом с ними, щебеча на русском. Как и Баух, Орлов не мог оторвать глаз от молодой русской мамы. Марина вышла к ним в топике и шортах, выставлявших напоказ бесконечно длинные ноги. Улыбка Ли поблекла. Он возвращался к привычной угрюмости. Только де Мореншильдт этого не допустил. Он заметил лежавшую на кофейном столике книгу, которую читал Ли, и поднял ее. — «Атлант расправил плечи»? — Он обращался только к Ли, полностью игнорируя остальных, которые восторгались новым манежем. — Айн Рэнд? И зачем это читать молодому революционеру? — Чтобы знать своего врага, — ответил Ли, а когда де Мореншильдт радостно расхохотался, вновь заулыбался. — И что вы думаете cri de coeur мисс Рэнд? — Когда я прослушивал пленку, эта фраза зацепила меня: она практически полностью повторила вопрос, который задала Мими Коркорэн, спрашивая меня о романе «Над пропастью во ржи». — Я думаю, она проглотила ядовитую наживку, — ответил Освальд, — а теперь зарабатывает деньги, продавая ее другим людям. — Совершенно верно, мой друг. Лучше и не скажешь. Я в этом уверен. Но придет день, когда все рэнд этого мира ответят за свои преступления. Вы в это верите? — Я это знаю, — будничным тоном ответил Ли. Де Мореншильдт сел на диван, похлопал по нему рядом с собой. — Присядьте. Я хочу услышать о ваших приключениях на моей родине. Но тут Баух и Орлов подошли к Ли и де Мореншильдту. Далее все заговорили на русском. На лице Ли отражалось сомнение, однако де Мореншильдт что-то сказал ему, после чего Ли кивнул и повернулся к Марине. Его слов я не понял, но взмах руки в сторону двери и не требовал комментариев: Иди, мол, иди. Де Мореншильдт бросил ключи Бауху, который их не поймал. Когда он наклонился, чтобы поднять ключи с истертого зеленого ковра, де Мореншильдт и Ли обменялись веселыми взглядами. Затем Баух и Марина с малышкой на руках вышли из гостиной и уехали на роскошном «кадиллаке» де Мореншильдта. — Теперь у нас будет несколько минут покоя, мой друг. — Де Мореншильдт повернулся к Ли. — И мужчины раскроют бумажники, что хорошо, правда? — Меня мутит от постоянного раскрывания бумажников, — ответил Ли. — Рина начинает забывать, что мы вернулись в Америку не для того, чтобы купить новый холодильник и кучу платьев. Де Мореншильдт отмел его нытье. — Пот со спины капиталистического борова. Парень, разве не достаточно того, что ты живешь в таком жалком доме? — Да уж, он оставляет желать лучшего. Де Мореншильдт хлопнул Ли по спине с такой силой, что тот едва не слетел с дивана.