Поедет царь в Петроград или не поедет? Когда он поедет? Не будет ли поздно? Что сделает генерал Иванов? Какое решение принять? И стоит испуганный шалун посреди чужого сада и бормочет: – Я не желаю бунтовать… Я никаких революций не делал и делать не желаю… Петроград. 28 февраля (13 марта) 1917 года Графу Фредериксу не повезло дважды – не повезло с фамилией и не повезло иметь дом напротив казарм Кексгольмского полка. В то время пока одна рота полка мужественно защищала здание Министерства путей сообщения, другие солдаты-кексгольмцы находили себе куда более увлекательные и безопасные занятия. И если часть солдат просто праздно шаталась по окрестным улицам, то другая часть поздно вечером начала собираться у дома министра двора и уделов его императорского величества. Среди собравшихся перед домом ходили разговоры о том, что сам 79-летний граф Фредерикс находится в Могилеве с царем, а дома, кроме перепуганной прислуги да жены с двумя дочерями, нет никого. А это создавало в головах собравшихся определенные перспективы. Тимофей Кирпичников с тоской слушал очередного оратора, который, сняв шапку и мельтеша черными кудрями, взывал к толпе: – Товарищи! Революционная справедливость требует от нас разобраться с этим гнездом предательства и мракобесия! Именно из-за таких вот жирных господ с немецкими фамилиями и терпит Россия поражение за поражением на фронтах! Именно такие господа и царица – немецкая шпионка и ведут вас на убой! Долой немецких прихвостней и да здравствует революция! Кирпичников сплюнул, слушая восторженные и пьяные крики собравшихся на площади солдат. Среди общего гула были слышны отдельные возгласы: «Бей немецких шпионов!», «Пустить красного петуха!», «Революция!» и разговоры о том, что в таком большом и богатом доме наверняка нужно восстановить социальную справедливость трудовому элементу. Однако идти вперед толпа пока не решалась, ибо ходили слухи об установленных в окнах и на крыше пулеметах, которые начнут стрелять, как только толпа двинется на штурм. Потому, подогреваемая выступающими и собственными криками, толпа пока лишь распаляла себя, заодно стараясь разглядеть эти самые пулеметы, не решаясь пока даже стрелять рядом с домом. Но вот к дому подошла новая большая толпа расхристанных солдат и матросов, которая еще не была в курсе про «пулеметы», и с ходу принялась бить в особняке окна и ломать двери. В адрес прислуги звучали требования немедля открыть, а иначе их сожгут к чертям собачьим вместе с домом. Кто-то из перепуганной прислуги все-таки не выдержал, и вот уже толпа революционных мародеров наполнила комнаты и коридоры особняка. Начался грабеж. И если в первые минуты сего действа еще звучали стыдливые лозунги об «изъятии оружия» и «поиске шпионов», то позже подобными условностями никто себе голову не забивал. Кое-где уже начало гореть, и дымом затянуло улицу. На глазах у изумленного Кирпичникова несколько «агитаторов» еврейской наружности во главе с известным в Петрограде актером Мамонтом Дальским вытащили из особняка два громадных чучела сибирских медведей и потащили их к ожидавшему автомобилю с красным флагом. И судя по выражению их лиц, тащили эти чучела они отнюдь не в музей и даже не в Таврический, а в куда более интересное и выгодное место. Дом уже пылал, подожженный сразу с нескольких сторон, из его окон и дверей выпрыгивали революционные элементы, не забыв прихватить с собой все самое ценное. К счастью для семейства графа Фредерикса, толпа была слишком занята спешной экспроприацией всего, что плохо лежало, и не обратила особенного внимания на старушку и двух сопровождавших ее женщин, которые спешно покидали родной дом через черный ход. И не было до них никому никакого дела. Равно как и не было борцам с немецкими шпионами дела до того, что граф Фредерикс немцем и не был, а был наследником старинного шведского рода, служившего России уже не один век. Да и какое это все имеет значение во время социальной революции? Телеграмма генерала Хабалова генералу Алексееву № 615 Число оставшихся верных долгу уменьшилось до 600 человек пехоты и до 500 человек всадников при 13 пулеметах и 12 орудиях с 80 патронами всего. Положение до чрезвычайности трудное. Могилев. 28 февраля (13 марта) 1917 года Я вытащил часы и посмотрел время. Половина двенадцатого. Нужно торопиться. Дело не в том, что я не помнил точно, когда царь уехал из Могилева и где он сейчас. Эти данные из моей истории я знал. Но так ли это? Не изменилось ли чего? Ведь даже мои телеграммы, об эффекте которых я пока ничего не знал, могли как угодно изменить ситуацию. Тем более, если местоположение Николая Второго я мог уточнить, то вот о времени отъезда, возможно, точно не знает и он сам. И будет, мягко говоря, очень обидно и неприятно, если царь-батюшка изволит отбыть из Ставки прямо перед моим носом! Внезапно за окном послышался звук моторов. Я быстро выглянул, и нехорошие предчувствия заскребли кошкой по спине. Ко входу в гостиницу подъехал грузовик с солдатами в кузове. Как только машина остановилась, солдаты попрыгали на землю и спешно, подгоняемые командами вышедшего из кабины офицера, начали разбегаться вокруг гостиницы. Часть из них встала возле входа. Да, похоже, меня блокировали в этой гостинице. Нет, конечно, это могло быть и не по мою душу, но отчего-то в это мало верилось. Но не буду же я сейчас бегать по крышам, отстреливаясь от преследователей! Я все ж таки великий князь, а не карбонарий какой-то. Да и куда я побегу? К императору? Еще чего доброго пристрелят «по ошибке». Нет, это не тот случай, совсем не тот. А вот и большой начальственный автомобиль пожаловал. Кто это у нас там? Ага, генерал Лукомский, начальник штаба Верховного Главнокомандующего собственной персоной. Почему-то я сомневаюсь, что он приехал поужинать в ресторане при гостинице! Не прошло и пары минут, как в дверь моего номера постучали. – Войдите! Разумеется, генерал Лукомский. – Ваше императорское высочество! Мне только что доложили о вашем прибытии в Могилев. Вы оказали нам столь неожиданную честь своим визитом, что я счел своим долгом лично засвидетельствовать вам свое глубочайшее почтение и преданность царствующему дому! – Благодарю вас, генерал, благодарю! – Ваш визит в Могилев стал полнейшей неожиданностью, ваше высочество! Караул на заставе сообщил, что вы, с отрядом солдат, появились прямо из леса! Возможно ли это? Да уж, представляю себе его физиономию, когда ему это доложили! – Да, произошла некоторая неприятность с нашим аэропланом, и нам пришлось добираться до города своим ходом. Лицо Лукомского приобрело выражение крайней тревоги. – Неприятность? С аэропланом? Надеюсь, вы не пострадали, ваше высочество! – Как видите, я жив и даже здоров. А как здоровье моего царственного брата? – О, государь себе прекрасно чувствует, только очень беспокоится за здоровье заболевших детей в Царском Селе. Изволил повелеть готовиться к отъезду, как только будут готовы составы. – В таком случае, генерал, мне следует поторопиться нанести визит его величеству, пока он не изволил уехать! Генерал закивал. – О, разумеется, ваше императорское высочество! Разумеется, я немедля предоставлю в ваше распоряжение свой автомобиль! Но будет ли мне позволено узнать, не грозит ли государю какая-то опасность? – Опасность? С чего вы взяли, генерал? Лукомский развел руками. – Ваше появление, столь неожиданное, не может не вызвать закономерную тревогу, ведь ваш визит в Ставку не был заявлен заранее, тем более, если я правильно вас понял, вы прибыли, воспользовавшись аэропланом, а этот путь, в силу известных вам обстоятельств, иначе чем чрезвычайным не назовешь. Учитывая спешку, с которой вы стремитесь к государю, я допустил, что могут потребоваться решения незамедлительного характера. Вместе со мной прибыл дежурный взвод. И если государю действительно грозит опасность, я прошу вас располагать нами для немедленных действий. Вот же жучара! Каков красавец! – Я признателен вам, Александр Сергеевич, за столь живое участие к моей судьбе и моему делу. Мое дело спешно и секретно, но для вас не тайно. Вы знаете о событиях, которые происходят сейчас в столице. Я пришел в ужас от происходящего. Мы на пороге гражданской войны. А кому, как не вам, генерал-квартирмейстеру Верховного Главнокомандующего, знать о том, что гражданская война приведет к немедленному падению фронта и поражению в войне. А вместе с поражением в войне сама Россия рухнет в пучину хаоса. – Да, ваше императорское высочество, мне это понятно. Но чем вызван ваш спешный вояж? Эти сведения известны всем в Ставке и, я уверен, известны государю. Однако вы неоднократно смертельно рисковали за сегодняшний день. А вашу обеспокоенность можно было передать по телеграфу. Или я чего-то не понимаю? – Лукомский изобразил удивление на лице. – Вы правы, Александр Сергеевич. Но моя миссия не в том, чтобы рассказывать государю прописные истины, тем более что мы беседовали об этом неоднократно. В последний раз не далее, чем неделю назад. Но из Могилева не виден истинный размах нынешних событий в столице. Государь тянет с принятием решений о смене правительства и о назначении популярного, но авторитетного генерала командующим в Петрограде. Каждый час промедления приближает нас к катастрофе. Зная, что убедить моего брата по телеграфу практически невозможно, я счел своим долгом лично отправиться к императору и молить о необходимости общественных реформ. Лукомский внимательно смотрел на меня. Затем спросил: – И кого, ваше императорское высочество, вы видите во главе правительства? – Александр Сергеевич, я уверен, что Русь-матушка полна одаренными и мужественными людьми. Кто-нибудь обязательно да сыщется. Тут важно, чтобы эта фигура устроила государя и Государственную думу. А также, что очень важно, устроила и армию. Выражение глаз генерала на мгновение изменилось, но затем он взял в себя в руки. Усмехнувшись про себя, я продолжил развивать тему: – Касаемо кандидатур, то, насколько я знаю, в обществе обсуждается несколько персон. Среди них Родзянко и князь Львов. Кроме того, сегодня днем, перед отлетом из Гатчины, я имел разговор по прямому проводу с председателем Государственной думы Родзянко. Михаил Владимирович призвал вашего покорного слугу принять на себя обязанности диктатора, а также, возможно, регента. Однако я не счел для себя возможным дать окончательный ответ, не заручившись поддержкой государя и нашей доблестной армии. Я уверен, что только опираясь на авторитет и могущество Русской императорской армии, а также привлекая к выработке решений высший генералитет империи, сможет выполнить свой долг будущий глава… Я намеренно не стал заканчивать мысль, оставляя вариант толкования понятия «глава». Чего глава? Петрограда? Правительства? Государства? Бог весть. Тут пусть каждый фантазирует в выгодном ему ключе. Я же, в свою очередь, сохраняю возможность маневра вплоть до полного отрицания. Но Лукомский, конечно же, был тертым калачом и продолжил зондаж моих намерений. – Однако же основные события происходят сейчас в столице. И даже если вы, ваше императорское высочество, заручитесь поддержкой государя и армии, как вы сможете влиять на события в Петрограде из Могилева? Да и, как показывает опыт последних дней, одной вооруженной силы недостаточно для усмирения черни. Не говоря уж о том, что войска массово переходят на сторону восставших. – Вы абсолютно правы, Александр Сергеевич. Это очень серьезный вопрос. И без объявления широких реформ одной лишь силой не справиться. Должны произойти глубинные изменения. Общество должно быть привлечено к управлению. Однако тут нужно быть предельно аккуратным и осторожным и не допустить узурпации власти в руках нечистых на руку дельцов или горлопанов. В условиях войны такие действия приведут к развалу армии и поражению. Поэтому я уверен, что именно армия, как сила, несущая на своих плечах основные тяготы войны, должна иметь больший вес в разрешении общественного кризиса. Исходя из этого я и счел невозможным для себя уехать в Петроград, не обсудив все это с государем и высшим военным командованием. Это, знаете ли, очень легко быть популярным в толпе и вести ее на слом всех устоев. Легко и безответственно. Безответственно перед сражающимися на фронтах. Безответственно перед Россией. Безответственно перед своей совестью. Поэтому в этот критический для будущего империи час я пренебрег личной безопасностью и предпринял это путешествие. И я хотел бы, после встречи с государем, обсудить все с высшими генералами для выработки совместных рекомендаций и решений. Надеюсь, Александр Сергеевич, на понимание и вашу поддержку в этом вопросе. Лукомский пару мгновений размышлял. Затем, видимо приняв какое-то решение, ответил: – Мне отрадно слышать, что в это судьбоносное время вы, ваше императорское высочество, мыслите не только как политик, но и как государственный муж и, более того, как боевой генерал. Что, в общем, не удивительно, учитывая ваш фронтовой опыт. Многие беды России произошли из-за политики отстранения армии от политической жизни страны и ограничения влияния на происходящие события. И это несмотря на то, что армия, без сомнения, является наиболее здоровой и ответственной частью государственного организма, который, как вы, ваше императорское высочество, правильно отметили, несет основной груз этой страшной войны. Я надеюсь, что сегодня на аудиенции у государя вы сумеете убедить императора в необходимости преобразований. Со своей стороны, я и генерал Алексеев постараемся поддержать ваши рекомендации. – Спасибо, Александр Сергеевич. Я рад, что мы поняли друг друга. – Всегда к вашим услугам, ваше императорское высочество! Я оставлю машину с солдатами для вашего охранения и сопровождения к государю во избежание каких-либо проблем. Думаю, что на сегодня хватит, не так ли? – О да. – Я уверен, что все тревоги теперь позади. Моя машина доставит вас к государю. За сим разрешите откланяться. Но я не прощаюсь, ваше императорское высочество. Думаю, что мы сегодня еще увидимся. Петроград. 28 февраля (13 марта) 1917 года Полковник Фомин мрачно смотрел на просящего. Тот стоял, пряча глаза, а затем повторил просьбу: – Отпустите, господин полковник! Христом Богом прошу! Совсем болезнь доконала… Полковник видел, что стоящий перед ним офицер явно недоговаривает и причины, которые заставили ротного командира прийти к своему непосредственному начальнику, несколько иные. – В чем дело? Говорите прямо! Вы, георгиевский кавалер, в самый важный в истории государства момент вдруг являетесь ко мне и просите отпустить вас домой из-за какой-то только что придуманной болезни! Вы что, с ума сошли? Или вы струсили? Штабс-капитан подтянулся, и глаза его сверкнули бешенством: