Она шлепнула меня по заднице своей мясистой лапой и сжала ее. Я пассивно улыбнулась. Использование прозвища, которое Кеньятта дал мне, было странным. Она не имела никакого права называть меня так, но мое возмущение было бесполезным. Оно сидело у меня в животе, как плохая мексиканская еда, взбалтываясь и не перевариваясь. - Не беспокойся, Kотенок. Я не сделаю тебе больно... слишком сильно, - подмигнула Делия. Я повернулась к Кеньятте, глаза наполнились слезами, в последней отчаянной попытке спасти себя. Я увидела Анжелу, сидящую на диване, качающуюся вперед и назад, кусающую нижнюю губу и сжимающую руки между колен, отчаянно пытавшуюся вмешаться, но молчаливую. Я не могла рассчитывать на ее помощь. Насколько я знаю, все это было ее рук дело. Анджела улыбнулась мне и одними губами произнесла "Прости", когда Кеньятта поставил старый чемодан, заполненный моими скудными вещами, на переднее крыльцо. Кеньятта повернулся и убрал волосы с моего лица, благословляя меня, как будто в последний раз, своей лучезарной улыбкой. Я видела печаль в его глазах. Беспокойство. Он тоже не хотел, чтобы я уходила. Это точно. Так какого хуя он меня отсылает? Было ли это просто игрой, чтобы я испыталa то, что испытали его предки, или он ревновал к Анджеле? Он не мог всерьез думать, что я брошу его ради этой мерзкой сучки. Даже при том, что она лизала мою киску так, будто была рождена для этого, я не забыла тот ад, через который она заставила меня пройти. Я не доверяла ей. - Делай то, что тебе говорит Госпожа Делия, хорошо? Теперь ты принадлежишь ей, - сказал Кеньятта таким тоном, словно отправлял ребенка в колледж, а не отдавал женщину, которую, по его словам, любил, другому. У меня на шее был ошейник c поводком, который я надевала в последний раз, когда Кеньятта брал меня с собой на аукцион рабов. Кеньятта вложил поводок в руки Госпожи Делии. Мне казалось, что мой мир начал рушится. Воздух вдруг стал слишком густым, чтобы дышать. Моя грудь сжалась, а сердце бешено заколотилось. Я начала задыхаться. - Нет. Нет, Господин! Пожаaaaлуйста! - заскулила я, чувствуя себя несчастной, все самоуважение исчезло. Я упала на колени и обхватила его лодыжки, целуя ботинки. Кеньятта поднял меня на ноги и изо всех сил старался успокоить, прижимая к себе, гладя по волосам и тихо шепча, но я была безутешна. - Шшшш. Все будет хорошо, Kотенок. Обещаю. У Госпожи Делии есть небольшой виноградник и фруктовый сад в Напе. Там очень красиво. Тебе понравится. И там будут другие рабы, чтобы ты не чувствовала себя такой одинокой. Я яростно замотал головой. - Я не чувствую себя одинокой! У меня есть вы! Мне больше ничего не нужно. Я не хочу быть чужoй рабыней! Удар последовал внезапно и неожиданно, Застав меня врасплох и отбросив к стене. Кеньятта дал мне пощечину. Мое лицо горело от удара. Я была потрясена. Да, меня царапали, хлестали, шлепали, пороли и даже били палкой, но я не могла вспомнить, чтобы Кеньятта когда-либо наносил удары, кроме одного или двух раз во время секса. Он схватил меня за горло и притянул к себе так, что его яростные глаза горели в нескольких дюймах от моих собственных. - Ты - рабыня. Ты что, не понимаешь? Я должен напомнить тебе? Ты - имущество, собственность, как домашнее животное. Я могу сделать с тобой все, что захочу. Я могу купить тебя, продать или отдать. Понимаешь? Я молча кивнула. Слезы хлынули из моих глаз. - Теперь я отдал тебя Госпоже Делии и ожидаю, что ты будешь вести себя хорошо. Понятно? Я снова кивнула, вытирая слезы и борясь с приступом истерического рыдания, грозящего вырваться на свободу. Госпожа Делия дернула меня за поводок, и я, споткнувшись, упалa на нее. Она потащила меня вниз по ступенькам к ожидающей ее “Эскаладе”, открыла задний люк и швырнула меня на заднее сиденье вместе с сумками из химчистки и покупками. Я прижала колени к груди и заплакала, когда мы выехали с подъездной дорожки моего Господина. Идея провести следующие несколько дней (Недель? Месяцев? Я не знала.) вдали от Кеньятты меня ужасала. Он был моим всем последние несколько месяцев, а теперь просто исчез. Это было почти немыслимо. Это был прекрасный день. Солнце было ярким, блестящим, небо - бледно-лазурным, с примесью тонких перистых облаков. Город проносился мимо нас в красочном размытом пятне эклектичных обитателей города, напряженных пассажиров, спешащих к метро или ожидающих автобуса, бегунов, потеющих в дизайнерских костюмах для тренировок, велосипедистов, плетущихся по пробкам в центре города или мчащихся по набережной, покупателей, таскающих сумки, набитые дизайнерскими лейблами, туристов с широко раскрытыми глазами, развлекающихся и фотографирующих все достопримечательности, которые местные жители считают само собой разумеющимся, уличных артистов, развлекающих толпы с неистовым энтузиазмом, хиппи, хипстеров, гомосексуалистов от ярких до консервативных, чернокожих, мексиканцев и филиппинских бандитов, и десятков бездомных на каждом углу. Люди любого размера, формы и цвета заполняли каждый доступный уголок города. Я чувствовала себя такой оторванной от всех них. Их жизни были мирами, далекими от моего. Мы пробирались по узким улочкам, по пышной зелени “Golden Gate Park” и, наконец, поразительной красоты самого моста “Golden Gate Bridge”, выходящего на залив Сан-Франциско. Мост всегда наполнял меня благоговением и удивлением. Я вспомнила описание, которое я читала о нем в старшей школе: «Ожерелье превосходной красоты вокруг прекрасного горла Сан-Франциско». Это описание всегда казалось мне каким-то зловещим. Даже тогда это приносило образы удушения. Вместо драгоценного ожерелья я всегда представляла себе гарроту[38], перекрывающую поток крови и кислорода в город, изо всех сил пытающийся дышать. И теперь, даже когда я наблюдала спокойный поток парусных лодок, моторных лодок, рыбацких лодок, яхт, гидроциклов и серферов над темными водами, я чувствовала, как та же самая гаррота сжимается вокруг моего собственного горла. Я изо всех сил пыталась дышать. Мои собственные бурные эмоции бурлили в отличие от спокойной воды внизу. Свежий чистый воздух душил мои легкие, когда я наблюдала за туристами, которые стояли на мосту и позировали для фотографий, бегунами и байкерами, мчащимися к мысу Марин, влюбленными, идущими рука об руку, улыбающимися, целующимися, смеющимися, нежащимися на солнце. Я чувствовала себя более одинокой, чем когда-либо могла вспомнить. Даже когда я часами сидела в ящике, я всегда знала, что Кеньятта скоро будет дома, чтобы спасти, покормить, трахнуть меня. Сейчас я ехала неизвестно куда, чтобы делать неизвестно что. Впервые за несколько недель я подумала о том, чтобы закончить “игру”. Я подумала, не зашло ли это слишком далеко? Я не знала, хватит ли у меня сил продолжать, не видя Кеньятту каждый день. Через час после того, как я покинула дом Кеньятты, меня отвезли к дому Госпожи Делии в долине Напа. Я никогда не видела ничего подобного этому огромному поместью площадью в двадцать два акра[39]. Это было как попасть в голливудский фильм. Виноградник Каберне Совиньон на одиннадцать акров[40] раскинулся позади пяти тысяч квадратных футов[41], построенного на заказ, двухэтажного дома с шестью спальнями и гаражом на пять машин, гостевым домом, площадью 1200 квадратных футов[42] и двухэтажным сараем, площадью 4500 квадратных футов[43] в задней части. Пышный розовый сад заполнял внутренний двор. Это было действительно великолепно. Там была конюшня и загон с тремя лошадьми и двумя обнаженными по пояс мужчинами в обтягивающих синих джинсах. Один был белым, а другой - филиппинцем. Они оба были атлетически сложены, не такие мускулистые, как Кеньятта, меньше ростом, стройнее, но приятные...очень симпатичные. Я не мог оторвать взгляда от двух конюхов, когда Госпожа Делия открыла люк "Эскалады" и выпустила меня. Они оба носили толстые кожаные ошейники на шеях и запястьях, давая понять, что они - "нижние", собственность Госпожи Делии. Интересно, сколько у нее еще рабов? - Пошли. Констанс покажет твою комнату. Там будет новая одежда для тебя. Она подвела меня к входной двери, и высокая, стройная, светлокожая негритянка открыла дверь, одетая так же, как и два парня во дворе. Она была топлесс, в длинной, струящейся белой кружевной юбке и таком же черном кожаном воротнике. Груди у нее были среднего размера, как два больших яблока, чуть больше горсти, но с большими темными сосками. У нее были широкие бедра и небольшой животик, который почему-то делал ее еще сексуальнее. Просто еще один изгиб ее гибкого, чувственного тела. Ее волосы были собраны в две большие афро-косички по обе стороны головы. Ее улыбка была широкой и искренней, с безупречным рядом сверкающих белых зубов, обрамленных мягкими, пухлыми губами. Она поклонилась Госпоже Делии, которая улыбнулась и поцеловала ее в губы. Затем женщина повернулась ко мне и улыбнулась. - Привет. Я - Констанс. Следуй за мной. Она не стала дожидаться, пока я представлюсь, а повернулась и пошла прочь, обнажив тугую и мускулистую, но все еще удивительно сладострастную попку, которая покачивалась высоко на ее спине, заставляя меня стыдиться. Наверное, она уже знала, кто я такая и почему я здесь. Я посмотрела на Госпожу Делию, которая кивнула и жестом пригласила меня следовать за Констанс. Меня провели в маленькую, скудную комнату с двумя двухъярусными кроватями, двумя комодами и одним шкафом. Там была смежная ванная комната, но мало что еще мешало уединению. - Сколько человек здесь живет? - спросила я. Констанc пожала плечами. - Зависит от выходных. Я единственная, кто остается здесь постоянно. Все остальные - туристы. «Турист» был термином БДСМ для тех, кто был менее хардкорным, кто играл время от времени, но не вел этот образ жизни двадцать-четыре-часа-семь-дней-в-неделю. Большинство людей, которых я знала, включая меня до начала игры, соответствовало бы этому определению. Я всегда ставила под сомнение мудрость и часто здравомыслие людей, у которых не было четкой грани между реальностью и ролевыми играми БДСМ-фантазий, но теперь я была одной из них. - В некоторые выходные у нас бывает аншлаг. Мужские комнаты вмещают около пяти человек, и они могут вместить пять или шесть здесь, если мы удвоимся. Есть те, кто приходит только на день. Время от времени у нас появляется кто-то, кто остается на целую неделю или две, а иногда и месяц или больше. Это, как правило, действительно богатые люди, европейцы на отдыхе, японские бизнесмены и случайные скучающие миллионеры, которые хотят немного пошалить. У нас здесь также много пар. - Значит, это не просто виноградник? Она как бы превратила это в маленький рабский бизнес? Убежище для покорных? Констанc кивнула. - И доминантов. Если они платят достаточно. Но не волнуйся. Все, что здесь происходит, безопасно, разумно и по обоюдному согласию. Даже если клиент платит, это не гарантирует ему или ей, что можно играть с кем угодно. “Нижние” все еще выбирают, с кем они хотят пойти. Иногда люди приходят сюда, и все, что им нужно сделать, это посмотреть, но они продолжают возвращаться. Я попыталась представить, что кто-то платит сотни? Тысячи? Чтобы воплотить в жизнь свою мечту о доминировании над добровольным рабом, только чтобы быть отвергнутым каждым подчиненным в этом доме. Я была бы в ярости. Но я никогда не любила зрелищные виды спорта. Мне всегда нужно было быть в действии. Это было лучшее в покорности. Истинная сила, в конечном счете, находилась в руках “нижних”, как бы сверху, как говорится. Доминант не мог делать ничего, чего не хотел или не позволял раб. И, как правило, хороший доминант делал все, что хотел pаб, исполнял все желания. Если они были совместимы, их фантазии и желания совпадали. Когда они не совпадали, всегда было стоп-слово, чтобы прервать игру. Я задавалась вопросом, получу ли я стоп-слово, кроме того, которое дал мне Кеньятта. Я сняла свои простые тряпки, и Констанc передала мне мою новую «униформу»: пару черных латексных чулок, стринги из красной кожи, черный, кожаный корсет, с открытой чашкой под грудью, который поднимал мою грудь до ключиц. Она дала мне один из толстых черных воротничков, которые, казалось, носили все, кого я видела, и длинную прозрачную белую юбку, похожую на ту, что носила Констанc. Интересно, была ли она так же одета под своей юбкой? Констанc встала, чтобы помочь мне надеть мою новую одежду, применяя огромное количество талька, чтобы латекс не прилипал к моей коже. После того, как я сжалась, заправилась и растянулась, я должна была признать, что чувствовала себя более сексуально, чем в течение последниx нескольких месяцев. Моя грудь была приподнята, задница вытянута, и талия сжалась. Все, что мне теперь нужно было, это кто-то, чтобы восхищаться всем этим. И снова мой разум переместился к Кеньятте, гадая, думает ли он обо мне и что бы он подумал обо мне в моем новом наряде. Я почувствовал острую боль в глубине души, боль в сердце. Я так по нему скучала, что было больно думать о нем, и поэтому я решила выкинуть Кеньятту из головы, пока я была гостем в доме Госпожи Делии. Констанc окинула меня оценивающим взглядом с головы до ног, оглядывая с неприкрытым восхищением, озорной улыбкой на лице и непристойным блеском в глазах. - Ты прекрасно выглядишь. Действительно, Наташа. Правда. Я бы сама тебя трахнула, если бы у меня был член. Я покраснела, как невинная школьница, и издала смущенный пронзительный смешок, который заставил меня почувствовать себя подавленной собственной глупостью. - Спасибо, - пробормотала я. Констанc улыбнулась, хлопнула в ладоши и потерла их вместе, затем указала на дверь. - Время идти на работу. Я посмотрела на свой наряд. - Что я должна делать? - Ты сегодня работаешь со мной на кухне. Не привыкай к этому. Завтра ты выйдешь в поле. Это был странный наряд для работы на кухне, но не более, чем Кеньятта, настаивающий на том, чтобы я вытирала пол обнаженной. Несмотря на историческую достоверность, на которой настаивал Кеньятта, существовала дополнительная доза его собственного извращения и фетишизма. Я должна была поверить, что даже его решение продать меня Делии было еще одним аспектом его собственного фетиша. Идея отдать меня под милость Делии была для него возбудителем, расширением его контроля. Как рабыня, которой я должна была быть, я была его собственностью, которую можно покупать и продавать. Если он не использовал эту силу, она была потрачена впустую, просто гипотетически. Чтобы это было правдой, чтобы весь этот эксперимент был чем-то большим, чем другая извращенная секс-игра, Кеньятте пришлось продать меня. Я должна была быть чужой рабыней. Я понимала это разумом, хотя это разбивало мне сердце. Кухня была размером с ресторан среднего размера, и так же хорошо оборудована. Все было из нержавеющей стали с приборами “Sub-Zero” и “Jenn-Air”. В соседней столовой два молодых доминанта пили вино и громко говорили о подчиненных, которых они хотели трахнуть. Трахаться обычно было последним, что происходило в подобных местах. Вы играли, и если вы могли выйти из игры, чтобы вас не избили, то вы не принадлежали никому. Я знала, потому что я не была уверена, что принадлежу. Кнуты и шлепки были хороши, но мне был нужен жесткий член или язык, чтобы отвлечь меня. Констанc дала мне большую кастрюлю из нержавеющей стали для приготовления чили. Я наполнила ее фаршем, черными бобами и острым перцем, помешивая его огромной деревянной ложкой, пока два молодых доминанта смотрели на меня и двух других девушек, которых Констанc привела, чтобы готовить со мной. Одна из них, шеф-повар, была высокая, сладострастная шведская девушка с широкими бедрами, большими полными грудями и широкой улыбкой. Она была одета точно так же, как я, как и маленькая филиппинка с крепким атлетическим телом, которая делала всю подготовительную работу. Шведка готовила так, словно это было лучшее время в ее жизни, эта радостная улыбка редко покидала ее лицо. Ее огромные груди качались в корсете с открытой чашкой. Ее соски были размером с леденцы, и я не могла не смотреть на них. Это были самые красивые соски, которые я когда-либо видела. - Ты можешь потрогать их, если хочешь, - сказала она, все еще улыбаясь своими идеальными белыми зубами. - Ч-что? - Мои сиськи. Они тебе нравятся, да? - Они прекрасны. Она повернулась ко мне лицом, подталкивая свои огромные задорные груди ко мне. Я видела краем глаза, как двое мужчин, сидящих в столовой, зашевелились. Они оба были молодыми типами с Уолл-стрит. Вид безрассудных инвесторов, которые разрушили всю экономику, рискуя всем, чтобы разбогатеть. Они были самодовольными и уверенными в себе, и оглядывали каждую женщину, которая проходила мимо. Я сомневалась, что любая из “нижних” позволила бы кому-либо из них подойти к себе. Их неопытность излучала ауру вокруг них. Они были из тех, кто заходит слишком далеко и игнорирует стоп-слова. Из тех, что извиняются после того, как оставляют неизгладимые шрамы. Из тех, что втайне ненавидят женщин. Если бы не сцена S&M, они, вероятно, избивали бы проституток. Я нарочно встала перед статной шведской девушкой, загораживая обзор двум доминантам-любителям, пока ласкала ее идеальные груди. Они были прекрасны на ощупь. Женщина улыбнулась и кивнула, когда я сжала ее массивные груди. - У тебя отличные соски, - сказал я. - Ты можешь пососать их, - ответила она, кивнув с энтузиазмом. - В самом деле? У нас не будет проблем? - Все в порядке. Все OK. Я наклонилась, все еще держа в руках одну из ее огромных грудей, и засосала большой розовый сосок. Я провернула по нему языком и щелкнула, чувствуя, как он застывает во рту. Она тихо застонала и взяла меня за затылок, толкая мое лицо в ее большие мягкие сиськи. - Укуси его, - сказала она, и я прикусила ее сосок. Она издала стон и откинула голову назад. - Сильнее! Я укусила немного сильнее, пока не почувствовала вкус крови. - Так хорошо. Xорошо! Она издала глубокий хриплый стон. Ее тело напряглось и задрожало, и она еще сильнее прижала мое лицо к своей груди, пока я практически не задохнулась. Мне потребовалось мгновение, прежде чем я поняла, что она мастурбировала все время, пока я сосала ее массивные сиськи. Ее рука была между ног, потирая клитор быстрыми, агрессивными движениями, как будто она наказывала себя, а не ублажала. Она вздохнула с долгим удовлетворенным звуком, затем отпустила мой затылок. Ее тело обмякло, расслабилось, и она с благодарностью улыбнулась мне. - Спасибо, - сказала она, затем повернулась и продолжила работать над куском говяжьих ребрышек, которые она приправляла. - Не стоит благодарности, - ответила я, возвращаясь к приготовлению чили. - Как тебя зовут? - спросила я.