— Я сегодня вот что придумал: если книги действительно так ценны, так нельзя ли раздобыть печатный станок и отпечатать несколько экземпляров?.. Мы могли бы… — Мы? — Да, вы и я. — Ну уж нет! — Фабер резко выпрямился. — Да вы послушайте — я хоть изложу свой план. — Если вы будете настаивать, я попрошу вас покинуть мой дом. — Но разве вам не интересно? — Нет, мне не интересны такие разговоры, за которые меня могут сжечь. Другое дело, если бы можно было уничтожить саму систему пожарных. Вот если бы вы предложили отпечатать несколько книг и спрятать их в домах у пожарных так, чтобы посеять семена сомнения среди самих поджигателей, я сказал бы вам: браво! — Подбросить книги, дать сигнал тревоги и смотреть, как огонь пожирает дома пожарных? Вы это хотите сказать? Фабер поднял брови и посмотрел на Монтэга, словно видел его впервые. — Я пошутил. — Вы считаете, что это дельный план? Стоит попытаться? Но мне нужно знать наверное, что от этого будет толк. — Этого вам никто не может гарантировать. Ведь когда-то книг у нас было сколько угодно, а мы все-таки только и делали, что искали самый крутой утес, чтобы с него прыгнуть. Тут достоверно только одно: да, нам необходимо дышать полной грудью. Да, нам нужны знания. И может быть, лет этак через тысячу мы научимся выбирать для прыжков менее крутые утесы. Ведь книги существуют для того, чтобы напоминать нам, какие мы дураки и упрямые ослы. Они как преторианская стража кесаря, которая нашептывала ему во время триумфа: «Помни, кесарь, что и ты смертен». Большинство из нас не может всюду побывать, со всеми поговорить, посетить все города мира. У нас нет ни времени, ни денег, ни такого количества друзей. Все, что вы ищете, Монтэг, существует в мире, но простой человек разве только одну сотую может увидеть своими глазами, а остальные девяносто девять процентов он познает через книгу. Не требуйте гарантий. И не ждите спасения от чего-то одного — от человека, или машины, или библиотеки. Сами создавайте то, что может спасти мир, — и если утонете по дороге, так хоть будете знать, что плыли к берегу. Фабер встал и начал ходить по комнате. — Ну? — спросил Монтэг. — Вы это серьезно — насчет пожарных? — Абсолютно. — Коварный план, ничего не скажешь. — Фабер нервно покосился на дверь спальни. — Видеть, как по всей стране пылают дома пожарных, гибнут эти очаги предательства! Саламандра, пожирающая свой собственный хвост! Ух! Здорово! — У меня есть адреса всех пожарных. Если у нас будет своего рода тайное… — Людям нельзя доверять, в этом весь ужас. Вы да я, а кто еще? — Разве не осталось профессоров, таких, как вы? Бывших писателей, историков, лингвистов?.. — Умерли или уже очень стары. — Чем старше, тем лучше. Меньше вызовут подозрений. Вы же знаете таких, и, наверно, не один десяток. Признайтесь! — Да, пожалуй. Есть, например, актеры, которым уже много лет не приходилось играть в пьесах Пиранделло, Шоу и Шекспира, ибо эти пьесы слишком верно отражают жизнь. Можно бы использовать их гнев. И благородное возмущение историков, не написавших ни одной строчки за последние сорок лет. Это верно, мы могли бы создать школу и сызнова учить людей читать и мыслить. — Да! — Но все это капля в море. Вся наша культура мертва. Самый остов ее надо переплавить и отлить в новую форму. Но это не так-то просто! Дело ведь не только в том, чтобы снова взять в руки книгу, которую ты отложил полвека назад. Вспомните, что надобность в пожарных возникает не так уж часто. Люди сами перестали читать книги, по собственной воле. Время от времени вы, пожарники, устраиваете для нас цирковые представления — поджигаете дома и развлекаете толпу. Но это так — дивертисмент, и вряд ли на этом все держится. Охотников бунтовать в наше время осталось очень немного. А из этих немногих большинство легко запугать. Как меня, например. Можете вы плясать быстрее, чем Белый клоун, или кричать громче, чем сам господин Фокусник и все гостинные «родственники»? Если можете, то, пожалуй, добьетесь своего. А в общем, Монтэг, вы, конечно, глупец. Люди-то ведь действительно веселятся. — Кончая жизнь самоубийством? Убивая друг друга? Пока они говорили, над домом проносились эскадрильи бомбардировщиков, держа курс на восток. Только сейчас они заметили это и умолкли, прислушиваясь к мощному реву реактивных моторов, чувствуя, как от него все сотрясается у них внутри. — Потерпите, Монтэг. Вот будет война — и все наши гостиные сами собой умолкнут. Наша цивилизация несется к гибели. Отойдите в сторону, чтобы вас не задело колесом. — Но ведь кто-то должен быть наготове, чтобы строить, когда все рухнет? — Кто же? Те, кто может наизусть цитировать Мильтона? Кто может сказать: «А я еще помню Софокла»? Да и что они станут делать? Напоминать уцелевшим, что у человека есть также и хорошие стороны? Эти уцелевшие только о том будут думать, как бы набрать камней да запустить ими друг в друга. Идите домой, Монтэг. Ложитесь спать. Зачем тратить свои последние часы на то, чтобы кружиться по клетке и уверять себя, что ты не белка в колесе? — Значит, вам уже все равно? — Нет, мне не все равно. Мне до такой степени не все равно, что я прямо болен от этого. — И вы не хотите помочь мне? — Спокойной ночи. Спокойной ночи. Руки Монтэга протянулись к Библии. Он сам удивился тому, что вдруг сделали его руки. — Хотели бы вы иметь эту книгу? — Правую руку отдал бы за это, — сказал Фабер. Монтэг стоял и ждал, что будут делать дальше его руки. И они, помимо его воли и желания, словно два живых существа, охваченных одним стремлением, стали вырывать страницы. Оторвали титульный лист, первую страницу, вторую. — Сумасшедший! Что вы делаете? — Фабер подскочил как от удара. Он бросился к Монтэгу, но тот отстранил его. Руки Монтэга продолжали рвать книгу. Еще шесть страниц упали на пол. Монтэг поднял их и на глазах у Фабера скомкал в руке. — Не надо! Прошу вас, не надо! — воскликнул старик. — А кто мне помешает? Я пожарный. Я могу сжечь вас. Старик взглянул на него. — Вы этого не сделаете! — Могу сделать, если захочу. — Эта книга… не рвите ее! Фабер опустился на стул. Лицо его побелело как полотно, губы дрожали. — Я устал. Не мучайте меня. Чего вы хотите? — Я хочу, чтобы вы научили меня. — Хорошо. Хорошо. Монтэг положил книгу. Руки его начали разглаживать смятые страницы. Старик устало следил за ним. Тряхнув головой, словно сбрасывая с себя оцепенение, Фабер спросил: — У вас есть деньги, Монтэг? — Есть. Немного. Четыреста или пятьсот долларов. Почему вы спрашиваете? — Принесите мне. Я знаю человека, который полвека тому назад печатал газету нашего колледжа. Это было в тот самый год, когда, придя в аудиторию в начале нового семестра, я обнаружил, что на курс лекций по истории драмы, от Эсхила до Юджина О'Нила, записался всего один студент. Понимаете? Впечатление было такое, будто прекрасная статуя изо льда тает у тебя на глазах под палящими лучами солнца. Я помню, как одна за другой умирали газеты, словно бабочки на огне. Никто не пытался их воскресить. Никто не жалел о них. И тогда, поняв, насколько будет спокойнее, если люди будут читать только о страстных поцелуях и жестоких драках, наше правительство подвело итог, призвав вас, пожирателей огня. Так вот, Монтэг, у нас, стало быть, имеется безработный печатник. Мы можем отпечатать несколько книг и ждать, пока не начнется война, которая разрушит нынешний порядок вещей и даст нам нужный толчок. Несколько бомб — и все эти «родственники», обитающие в стенах гостиных, вся эта шутовская свора умолкнет навсегда! И в наступившей тишине, может быть, станет слышен наш шепот. Глаза обоих были устремлены на книгу, лежащую на столе. — Я пытался запомнить, — сказал Монтэг. — Но, черт, стоит отвести глаза, и я уже все забыл. Господи, мне так хотелось бы переспорить брандмейстера Битти! Он много читал, у него на все есть ответ, или так, по крайней мере, кажется. Голос у него, как масло. Я только боюсь, что он уговорит меня и я опять стану прежним. Ведь всего неделю назад, наполняя шланг керосином, я думал: черт возьми, до чего же здорово! Старик кивнул: — Кто не созидает, должен разрушать. Это старо как мир. Психология малолетних преступников. — Так вот, значит, кто я такой! — В каждом из нас это есть. Монтэг сделал несколько шагов к выходу. — Вы не можете как-нибудь мне помочь, когда я сегодня вечером буду разговаривать с брандмейстером Битти? Мне нужна поддержка. А то как бы мне не захлебнуться, когда он станет изливать на меня потоки своих речей. Старик ничего не ответил и снова бросил беспокойный взгляд на дверь спальни. Монтэг заметил это. — Ну так как же? Старик глубоко вздохнул. Закрыв глаза и плотно сжав губы, он еще раз с усилием перевел дыхание. Наконец, повернувшись к Монтэгу, он сказал: — Пойдемте, Монтэг. Я чуть было не позволил вам уйти. Я в самом деле трус. И старый дурак. Он растворил дверь спальни. Следом за ним Монтэг вошел в небольшую комнату, где стоял стол, заваленный инструментами, мотками тончайшей, как паутина, проволоки, крошечными пружинками, катушками, кристалликами. — Что это? — спросил Монтэг.