– Потому что он думал, что я дала интервью в газету, предала его… – Нет. Я не об этом. Я о том, по какой причине он сделал это с собой? Зачем? – Он всегда так делает. Не первый раз уже. Я просила его… но он снова это сделал. Он говорил, что за ошибку полагается плата. И в его представлении это равноценно. Но ведь это неправильно. – А теперь подумайте иначе. Что для него самый опасный страх? – Хм… потерять своего садиста внутри? – Нет. – Стать таким как отец. – Верно. И в ту ночь он совершил для себя непоправимый проступок, наказал невиновного. Чтобы понять, на что он обрёк вас. Дать себе возможность перенять на себя всю боль, что он забыл. Ему пришлось вернуться в то время, когда над ним производились насильственные действия. Ему хотелось вспомнить ту боль полноценно, чтобы понять, насколько он был жесток к вам, и как сильно он вас любит. Через боль он хотел быть ближе к вам и заглянуть глубже в самого себя. – Тот урод поджёг его губы, как делал его отец, – вспоминаю я. – Да. Именно воспоминания и желание сравнить свои ощущения дают возможность принять ему изменения, что произошли в нём. Он добровольно пошёл на это, ради будущего и своей любви. Он из тех людей, что должны сами увидеть, прочувствовать в себе каждую секунду боли, которую причинил той, кто дорога ему. Но это не принесло ему искупления, а лишь новое затяжное отклонение. – Его кошмары. Где его отец и я, – добавляю, на что мужчина кивает. – Он застрял между прошлым и настоящим. Скажите, как вы видите его кошмары? – Его отец пытается изнасиловать меня, как его сестру. А он хочет спасти меня и выход один, как в прошлом – убить отца. И он это делает, задевая меня. Но скажите, – выпрямляюсь, садясь ровнее, – вот она я, живая и невредимая. Отец его давно мёртв. Что ему мешает забыть обо всём? Почему он не может отпустить ту ночь? – Незнание. – Незнание чего? – Кем является для мистера Холда его отец? – Монстром. – Любовью, что несла в себе боль. Он любил отца, как бы он ни обращался с ним. Он его любит. И это убило в нём всё желание узнать, что чувства бывают иными. Он видит любовь, как боль. – Но это в прошлом! – Повышаю голос. – А вы? Кто вы для него? – Спрашивает психолог. – Не знаю, кто я для него. Не знаю, – раздражённо отвечаю я. – Любовь, что завершилась болью для вас. Любовь, что была иной. Красивой, опасной и всепоглощающей. А теперь замените телесные оболочки на мои слова, – предлагает он. – То есть в его снах борются две любви. К отцу и ко мне? – Недоумённо предполагаю я. – Нет. В его снах борется любовь, что не несёт в себе ничего, кроме боли. И любовь, что может дать глоток воздуха. И он хочет убить первое, дабы дать себе возможность познать любовь, какая она может быть с вами. Он хочет забыть это, но из-за того, что воспоминания свежи, раны ещё не затянулись, а уверенности в вашей ответной любви у него нет, то он проигрывает всё. – Что за бред, – усмехаюсь я. – Он знает, что вы его любите? Вы это ему говорили? – Да, когда он обвинил меня в обмане… – А после всего этого, вы говорили ему, что любите его. Любите настолько же сильно, как и раньше? – Нет… раз… когда я увидела, что он с собой сделал. – При высоком пике эмоционального дисбаланса? – Да. Я плакала, для меня было потрясением увидеть это видео… ужасно… – Это не то, мисс Пейн. Такие моменты вынуждают вас сказать о своей любви, чтобы манипулировать ею. А в обычные дни, когда ничего не происходит, вы упоминали любовь? – Нет. Потому что и он не упоминал. Да, чёрт, у нас и обычных дней не было, – не могу больше сдержать раздражения. Уже понимаю, к чему он ведёт. – Признания могут быть разными, мисс Пейн. Можно не употреблять слова «люблю», но сделать так, чтобы человек почувствовал это. Забота о нём. А вы мистеру Холду это не дарили. У него нет силы сейчас, чтобы победить свой страх к повторению ошибки, которая повлечёт за собой новое болезненное завершение для вас. Он боится причинить вам снова боль, и внутри ему это не даёт покоя. Он здоров, только вот сам не знал, что ваша любовь для него важна так же, как и кислород. Только в ваших руках, вашей женской натуре и вашем желании быть с этим мужчиной кроется будущее. От вас всё зависит, будет ли он принадлежать вам, или же он разочаруется полностью, сойдя с ума и изведя себя внутри. – И это моя вина, что он другой? Что он… что у него эти кошмары?! – Мисс Пейн, здесь нет ничьей вины. Мистеру Холду необходима помощь сейчас, но не врачебная, а ваша. Вы должны для себя решить, насколько вы хотите получить этого мужчину. Хватит ли у вас сил до конца бороться за него. А уж он ответит вам с удвоенной силой. Только освободите его от вины за то, что он сделал. Он не может пережить ту ночь без вашего прощения, потому что именно вы не даёте ему шагнуть дальше. Вы спрашивали, любит ли он вас? Так могу точно сказать, что да. Мужчина не будет так терзать себя за свою ошибку, зная, что его любимая страдала. Мужчина не будет так жаждать быть с ней, переступая через свой страх, и снова идти на свет, который она символизирует для него. А страх обоснован. Лунатизм – опасное отклонение. В этом состоянии совершались убийства и уход из жизни. И сейчас мистер Холд переживает критическое время, где ему нужны вы. Он понимает, как опасен для вас. Ведь лунатик во время сна не видит ничего, кроме того, что происходит в его голове. Но сам факт, что вы здесь, отчётливо показывает – он готов идти дальше. Вы, наверное, не представляете, насколько тяжело ему было признаться даже себе, что у него появилось новое отклонение. А вам? Вы для него безгрешны, когда сам он видит себя отвратительным извергом. Но он передал вам право прийти сюда и узнать о нём. Он готов делиться с вами своими проблемами и не только. Он готов на любые условия, которые вы ему поставите. Только вот готовы ли вы ответить ему искренностью, мисс Пейн? Простили ли вы его окончательно, и без возможности бросить эти обвинения в лицо? Подумайте над этим. А что вы сделали для того, чтобы мистер Холд узнал, что вы его любите? Как вы показали свою любовь? Ведь именно из-за ощущения своей неопределённости в этом вопросе, вы не сможете ответить ни на один из моих. Хватит ли у вас сил принять такого мужчину, как Николас Холд? Потому что вы необходимы ему больше, чем даже он сейчас думает. Один раз и навсегда, редко и практически невозможно. Всё зависит от вас. Замолкает, а во мне бушует так много эмоций, от самых негодующих до истерических. Сейчас мой разум не принимает ничего из того, что сказал этот мужчина. Николас платит ему и, конечно, он будет на его стороне. Только никто не видит, насколько и мне больно, как мне страшно двигаться. Двадцать пятый вдох – Прошу простить меня, мисс Пейн, у меня приём. Желаю вам всего доброго, – встаёт, оставляя меня одну в кабинете. А мне мало! Чёрт, мне так мало сказано, что это выводит меня из себя. Он обвинил меня в том, что у Николаса лунатизм. Конечно, только я виновата во всём. Зло подскакивая с места, вылетаю из комнаты. Обидно, очень обидно, что Николас представил всё именно так. Ведь выводы сделали с его слов. Хреновый он психолог, раз имеет предвзятое мнение, защищая своего клиента. А я? Кто будет защищать меня? Готова ли я? Да что он знает?! Что мать его он знает?! Ничего! Ничего из того, что я пережила. Ни секунды той боли, что вытерпела я из-за Николаса. И в итоге я виновата. Нечестно! Подхожу к машине, а руки трясутся от ярости из-за того, что выслушала. И хочется накричать, вернуться и накричать, а потом расплакаться от обиды. Когда я готова была отдать ему всё, да я это сделала… я отказалась от отца… а он умер. Мой папа умер, а я кричала на него из-за Николаса. Потратила время на Николаса, когда могла провести его с отцом! Это всё из-за него, а не из-за меня! Зачем же он это сделал? Зачем заставил меня пойти сюда и возненавидеть его? Возненавидеть за то, что выставил меня законченной сукой. Ни черта не понимаю. Это ведь не поправило положения, не дало мне ничего, кроме злости на Николаса. Именно на него. Прогуляла занятия ради того, чтобы меня обвинили во всех смертных грехах. Стоило ли оно этого? Нет. Меньше знаешь, лучше спишь. И это факт. Обоснованный мной теперь факт. Еду на работу, полностью «разбитая», но нужно собраться. Я должна сама управлять своей жизнью, никто другой этого делать не будет. Не позволю больше. Поэтому надо взять себя в руки и, улыбаясь, войти в фотостудию. Настроить на автомате фотоаппарат и приняться за работу. Выжать максимум из орущего младенца, что сейчас претит моему состоянию. А когда-то… кажется, что давно я мечтала о другом. Видела, как Николас играет с нашим сыном. Ничего этого не будет. Никогда не будет. А мечты все рухнули. Отработав положенное время, не хочу никуда ехать с Марком и сообщаю ему об этом, объясняя полной усталостью и ведь, правда. Сейчас я выжата, слова этого горе-психолога до сих пор крутятся в голове. Почему порой нам так важно разграничивать прошлое и настоящее? Ника и Николаса, в моём случае. Ник был другим, он завлекал, таил в себе много загадок, которые я жаждала узнать, манил к себе той частью жизни, которую я обманчиво отвергала. Врала же самой себе, что не хочу быть сабмиссивом, а понравилось. Мне нравилось всё, что делал со мной. Я мазохистка, даже сейчас мне этого не хватает. Отчего нельзя просто всё забыть? Отчего надо нести за собой вину и утопать в ней? Отчего так от этого тяжело, словно и, правда, я главная зачинщица всего этого? Но я шла к нему. Шла, закрыв глаза за ним. А сейчас есть Николас, который сказал, что любит меня, готовый теперь двигаться со мной, а не ожидать, когда я дойду до него. Неужели, опасность так важна? Неужели, именно это было для меня на первом месте, а не мои чувства? Я играла в любовь? А сейчас игра закончилась, и наступила жизнь, со своими последствиями, со своими проблемами, которые убили всё. Но ведь вчера, когда он был рядом, чувствовала внутри больше, чем привязанность и привычка. Почему сейчас, после слов этого психолога, так всё изменилось? Шумно вздыхая, выключаю душ и выхожу, заматываясь в полотенце. Он обещал позвонить, так и не сделал этого. Могу ли я верить самой себе в такие моменты? Когда он близко, кажется, я знаю всё, и нет вопросов. А когда одна, то боюсь. Готова ли я к новому Николасу? Выдержу ли я эту борьбу за него снова? Почему он? Почему никто другой, а он так влияет на меня? Гнев и ярость прошли, оставив после себя усталость и разум, готовый снова прокрутить в голове разговор. Но не успеваю это сделать, как раздаётся звонок в дверь. Хмурясь, отбрасываю полотенце с головы, закутываюсь в халат и иду. Приехал? Сердце бьётся быстрее. Не знаю, что скажу… не знаю, как отреагирую. Распахиваю дверь, вздох разочарования и в то же время облегчения. – Добрый вечер, мисс Пейн, – с улыбкой говорит Майкл. И его давно не видела, вечность, ни капли не изменился. Такой же, как и раньше. Только ближе, после всего он мне ещё ближе, как родственник. – Добрый вечер, – отвечаю я. – Мистер Холд просил вам передать это с наилучшими пожеланиями, – протягивает мне пакет, который беру в свою руку. – Спасибо, – кивая, уже закрываю дверь. Но тут же, распахивая её, выглядываю в коридор. – Майкл, – окликаю мужчину, обернувшегося ко мне. – Да, мисс Пейн? – Как он? – Спрашиваю я. – Дома. – Хорошо, – улыбаюсь ему. – Всего доброго. – Доброй ночи. Закрывая дверь, несу пакет в гостиную. Раскрываю и достаю термопакет, в котором уже знаю, что находится. Улыбка появляется на губах, когда моя догадка подтверждается. Ужин. Он всегда заботился об этом. Всегда заставлял меня есть, думал обо мне… Заботится до сих пор. Вот оно одно из ключевых слов. Психолог был прав, каждый мужчина по-своему показывает любовь. Достаю из пакета конверт, раскрывая его. На стол падает карточка от его квартиры и свёрнутый лист. «Добрый вечер, Мишель. Не успеваю позвонить, очень устал от этого дня. Долгий разговор с Райли и другие дела, что требовали моего присутствия и решения. Надеюсь, у тебя всё хорошо. Поужинай, а завтра мы это сделаем вместе. И прошу тебя никогда больше не оставляй ключ у меня. Даже если решишь, что не хочешь ничего. Пусть будет у тебя. Н.Х.»