– Боря, это что за самодеятельность?! Вы какого хрена надумали угонять самолет?!! Ты в курсе, что учинили шумиху по всему «шарику»? Газеты, журналы, электронные СМИ – все только про ваш угон и голосят. Натовцы визжат про необходимость международного трибунала. О как! Ты почему мне не позвонил, не посоветовался? А?.. – Потому что во время освобождения пленников пулей повредило телефон, – чуть пожал плечами Борис. – А ты что, служебный номер забыл? Не мог позвонить с какого-нибудь другого телефона? – продолжал сокрушаться Дроздых. – Никак нет… – Гаврилин едва сдержал улыбку. – Товарищ генерал-майор! Номер-то секретный, ни на каком другом гаджете набирать его нельзя. Поэтому и пришлось работать в автономном режиме, на свой страх и риск. – А-а-а, ч-черт!.. – досадливо всплеснул руками Дроздых. – Точно! Нельзя… В этом ты абсолютно прав. Ну, как вы там, здорово шороху навели? Много дров наломали? – Думаю, насчет дров – не очень. – Борис продолжал сохранять предельно спокойный вид. – Хотя, полагаю, наше пребывание там незамеченным не осталось. Ну а шороху навели! По меньшей мере, взвод исламистов сейчас «гостит у гурий»… – Ну, молодцы! Хорошо… Вас я сейчас забираю с собой. Будете находиться в закрытом подмосковном пансионате, условно говоря, под домашним арестом. Через месяц – ничего не поделаешь – состоится суд. Международная «обчественность» прямо-таки кипятком писает по этому поводу. Да и наши либералы из себя выходят, вся эта прозападная шелупонь. Но я думаю, все будет нормально. Кстати, надо ожидать, что там появится уйма всякого народу – СМИ, обвинители, наблюдатели и прочая хрень с морковенью… В ответ на это Гаврилин сдержанно хмыкнул и удивленно взглянул на генерала. – Простите, но мы же не можем разглашать многое из того, что знаем, – это относится к категории государственной тайны! – Боря, не волнуйся! Да, нам придется «кинуть кость» этой озлобленной, оголтелой стае натовского шакалья. Но жертвовать вами мы не собираемся. А что и как говорить – определимся, на это время еще будет. И вот он, этот суд. Рассеянно глядя в зал, Борис ловил взгляды сидящих там. В основном любопытствующие, равнодушные, злорадные… Впрочем, было немало и сочувственных. И вот прозвучало извечное: – Прошу встать – суд идет! И потянулась обычная нудная рутина заседания. Дошел черед и до допроса обвиняемых. Первым поднялся Гаврилин. На предложение судьи назвать себя он сообщил: – Ильин Виталий Иванович, восемьдесят пятого года рождения… Как и было согласовано с генералом Дроздых, он давал заведомую «липу», которая за прошедший месяц была подкреплена оперативно оформленной документацией. Рассказывая о сути своей командировки, он сообщил, что их отделение (причем откомандированное из «совершенно обычного батальона ВДВ») должно было осуществлять негласную охрану российских специалистов, направленных в Банзанию на предприятие «Му-Уэту» взамен ранее похищенных неизвестной группировкой. В один из дней, во время экскурсии по Рабуби, их захватили в плен какие-то люди, вооруженные автоматами, и увезли на свою базу в глубине джунглей. Там пятерым россиянам удалось освободиться от захватчиков и заодно освободить ранее захваченных людей, в том числе и иностранцев. Поскольку этим же днем произошел госпереворот, обратиться к властям спецназовцы сочли слишком рискованным. А учитывая то, что в числе подопечных «Ильина» оказалось сразу пятеро раненых, им пришлось пойти на захват самолета. На вопрос о местных жителях, кто оказывал им помощь, Борис заявил, что абсолютно все, от начала до конца, они проделали сами. – У нас же был девиз: «Никто кроме нас!» Вот мы сами и выкручивались, как могли! – особо подчеркнул он. Примерно в том же духе высказались и все остальные – «Голубев», «Шиловский», «Зернухин» и «Заречный». Наблюдая за залом, неотрывно взирающим на них, Гаврилин читал на лицах некоторых из сидящих откровенную досаду и разочарование. Да и было отчего расстроиться! Вопреки ожиданиям каких-либо секретов в ответах подсудимых озвучено не было. Но, как видно, надежды «расколоть» русских они не теряли. Когда начался допрос свидетелей, первой в зал пригласили Анну Вельмгрен. Она вошла, понуро глядя в пол, с убитым выражением лица. Лишь взглянув на нее, Борис сразу понял: будет какая-то подстава. И интуиция его не подвела. Через переводчика ответив на протокольные вопросы и дав подписку об ответственности за дачу ложных показаний, Анна сдавленным голосом рассказала, что ее никто не похищал, что в лагерь «Воинов истины» она приехала добровольно, где лечила больных. Относились к ней «Воины истины» очень уважительно. Перейдя к повествованию о том, как она оказалась в самолете, Вельмгрен перешла почти на шепот: – …Когда в лагере началась стрельба, я очень испугалась и, потеряв голову, кинулась прятаться в автобус. А потом, когда мы поехали, я поняла, что меня… – Девушка замялась, как видно, не зная, что сказать. – Фрекен Вельмгрен, вы хотите сказать, что с этого момента оказались в роли похищенной? – поспешно подсказал со своего места ее адвокат – похожий на индюка мордастый тип с глазами голодного шакала. Та, неохотно кивнув головой, чуть слышно произнесла сдавленное: «Да…» В зале послышался глухой шум. Где-то злорадно-ликующий, где-то возмущенный. Кипреев, все это время с изумлением слушавший сказанное ею, не выдержав, спросил по-английски с нотками полного недоумения: – Аня, о чем ты говоришь?! Вздрогнув, как от удара, Анна сникла окончательно. Она закрыла лицо руками, как видно, не зная, как быть дальше. Шум в зале усилился. Задергавшись, ее адвокат поспешил заполнить эту неуклюжую паузу, сделав заявление: – Прошу уважаемый суд зафиксировать факт того, что фрекен Вельмгрен сочла свое вынужденное отбытие из лагеря «Воинов истины» похищением, совершенным этими людьми. От себя должен добавить, что в разговорах со мной она говорила совершенно откровенно о том, что в ходе пребывания в качестве похищенной подвергалась сексуальным домогательствам со стороны похитителей. Фрекен Вельмгрен, ведь это было так? Так? – проскрипел он, уже с угрозой в голосе. Неожиданно разразившись рыданиями, Анна отчаянно выкрикнула: – Нет!!! – И с плачем, прихрамывая на раненую ногу, выбежала из зала. «Индюк», побагровев, тем не менее сумел выкрутиться: – Уважаемый суд! На мою клиентку при вас только что было оказано психологическое давление. Подсудимый дал ей понять, что если она подтвердит свои ранее сделанные показания, то он может огласить некую конфиденциальную информацию, которая унизит ее женское достоинство. И он своей цели достиг – добился того, что фрекен Вельмгрен, испугавшись возможной огласки позорящих ее сведений, отказалась от дальнейшей дачи показаний. Я протестую, ваша честь! Тут же взявший слово адвокат подсудимых, с согласия председателя суда, строго поинтересовался: – Господин Тунибэлле! Это правда, что на Гаагском трибунале, во время рассмотрения дела Слободана Милошевича, вы представляли интересы косовских, так сказать, истцов? В частности, Хашима Тачи? И еще. Это правда, что незадолго до загадочной смерти Милошевича вы посещали его в камере, причем вас сопровождали несколько охранников? Донельзя ошарашенный услышанным, «индюк» долго не мог произнести что-либо вразумительное. Воспользовавшись паузой, адвокат спецназовцев продолжил свои вопросы: – А вы не могли бы рассказать, что минувшим вечером делали в гостиничном номере свидетельницы, выйдя оттуда только в третьем часу ночи? – Ка… Как это – что?!! – «Индюк» наконец смог хоть что-то произнести членораздельно. – Мы обсуждали детали ее сегодняшнего выступления в суде. Что здесь такого? – Тогда почему, согласно показаниям свидетелей – горничной и охранника, которого она вызвала, гражданка Вельмгрен громко плакала, а вы ей что-то угрожающе кричали? – Адвокат говорил вроде бы и негромко, но его было слышно в самых дальних уголках зала. Окончательно выйдя из себя, «индюк» истерично завопил на весь зал: – Это наглая провокация! Я протестую! Я буду жаловаться во все международные судебные инстанции. Я… – Не договорив, он, издав мычание, схватился за сердце и, торопливо сунув в рот таблетку, плюхнулся на свое место в первом ряду. Следующим пригласили бывшего заложника с ранением в спину. В зал он вошел, опираясь на костыли. Ответив судье, что его имя Лопырев Тимофей, что он шестьдесят пятого года рождения, мужчина в общих словах рассказал о своей работе на «Му-Уэту», о том, как их похитили и где они находились. Рассказал он и об освобождении из неволи и возвращении домой. – Господин Лопырев, – попросив у судьи слова, зачастил бойкий толстячок, представившийся адвокатом, представляющим интересы авиакомпании «Дельта». – Вы хотите сказать, что, находясь в лагере «Воинов истины», вы не чувствовали себя комфортно? – О каком комфорте речь?! – саркастически рассмеялся мужчина. – Да это был настоящий ад! Мы жили в глубоких ямах, без крыши. Спали на голой земле. Кормили раз в сутки. Давали еды – как для кота. Воды – всего пол-литра на человека. А там жарища круглосуточно. Иные, кого сцапали раньше, чем нас, и умирали, и сходили с ума. Так их эти уроды бандитские отправляли в соседнюю деревню, где заправляла какая-то секта. У них за бога был большой крокодил, они его людьми откармливали. Да говорят, и сами людоеды – еще те! – Но госпожа Вельмгрен, которая была здесь перед вами, сказала, что с, так скажем, гостями лагеря «Воины истины» обращались очень гуманно. Кому верить? Сдается мне, как лицо в известной степени заинтересованное, вы намеренно сгущаете краски! – вскинув палец, завозражал толстячок. – Кто сгущает? Я сгущаю?!! – крайне возмутился Лопырев. – Тебя бы туда, брехуна безмозглого! Это – нелюди, настоящие упыри. Они почти ежедневно по окрестным селениям похищали девушек и женщин себе на потеху. Наглумятся, твари, досыта, а потом отправляют своим приятелям-сатанистам на съедение. Мы с неделю там были в плену, пока нас эти ребята не освободили, так за это время бандюки четверых женщин загубили, скоты! Они и над Анной глумились, как хотели. Как она кричала, помню! Поседеть можно было от такого крика. Вот что там было! На вопрос судьи об отношении к бывшим пленникам освободивших их спецназовцев, он вскинул большой палец, сопроводив это однозначным: – Во! Этих парней не судить надо, а наградить! Они – настоящие герои. Они себя не щадили, спасая нас. Я вообще не понимаю, почему они сидят в этой клетке?! На вопрос о том, где и при каких обстоятельствах он получил ранение, свидетель пояснил, что, когда они направлялись к городу, их остановил военный патруль. Догнавшие их в этот момент бандиты открыли огонь, из-за чего ранения получили не только находившиеся в автобусе, но и патрульные. – Пратэстюю! – вскочил со своего места посол Банзании. – Нашь афисира сказать, чито их раниль русский бандит! Вот этот, чито сидеть патсутимый! – Ваши и «афисиры», и полиция – дешевки продажные! – взорвался Лопырев. – Когда Виталий, мы все его Дедом звали, вез нас на автобусе до аэродрома, нас у Са-Сомоку остановили ваши гаишники. Ну и что? Триста баксов им в зубы, и мы поехали дальше. Ответив еще на несколько вопросов, он сел на свободное место в зале, украдкой показав спецназовцам крепко сжатый кулак – держитесь, мол! Улыбнувшись, Гаврилин ответил ему тем же жестом – держимся! Шестеро товарищей Лопырева – все как один рассказали то же самое. Они единодушно высказались за немедленное оправдание обвиняемых и представление их к награде. Их мнения оказали чрезвычайно раздражающее действие на сторону обвинения, практически на сто процентов представленную иностранцами. Когда в зал, тоже на костылях, вошел Майкл Джураффски, первое, что он сказал, было: – Мое восхищение – героям! Парни, я с вами! И без того к этому моменту поскучневших обвинителей его слова и вовсе повергли в уныние. Отвечая на вопросы судьи и других участников процесса, профессор со знанием дела (как-никак специалист в области права!) изложил видение событий, происходивших с ним лично и со всеми прочими пленниками бандитов. К неудовольствию посла Банзании, он категорично подтвердил правоту сказанного ранее Лопыревым – полицейские этой страны массово коррумпированы и связаны с исламистами, да и военные не лучше. Особенно много вопросов вызвал момент посадки в самолет спецназовцев и бывших узников. Напрочь отвергая чьи-то бредни о том, что русские парни в этот момент были «пьяны в стельку», направляли, забавы ради, свое оружие на пассажиров, вымогали у них деньги и спиртное, а также приставали к стюардессам, профессор с возмущением воскликнул, потрясая перед собой вскинутыми руками: – Позо-о-р!!! Позор всем тем, кто сочинил и распространяет эту мерзкую, подлую ложь! Вели себя эти парни исключительно порядочно, вежливо и, я бы даже сказал, интеллигентно. Если бы они были американцами, я бы сказал так: они – гордость Америки. Но они – русские, и поэтому я уверенно говорю: они – гордость России. – Мистер Джураффски! Ну если вам так мила Россия, то и живите здесь! – разразился ядовитым смешком толстячок, как бы заведомо давая понять, что тот сейчас, конечно же, разведет руками и найдет обтекаемый повод, чтобы отказаться от этого предложения. Однако, к своему крайнему унынию, он услышал нечто совсем иное. – А я, между прочим, это и собираюсь сделать, – с нескрываемой насмешкой взглянул на него профессор. – Я уже принял решение просить российские власти предоставить мне гражданство. Месяц назад, когда я с помощью своих товарищей по несчастью спустился по трапу в Симферополе, то сразу же понял: это та самая земля, которая снилась мне на протяжении многих лет. Вообще-то моя родовая фамилия – Журавский. Мой прадед, коренной туляк, когда-то уехал жить в Штаты. И мое возвращение сюда – это знак свыше. Настала пора вернуться к своим родовым корням. – И что вы здесь будете делать? Пойдете грузчиком? – желчно проблеял толстячок. – Понадобится – и в грузчики пойду! – иронично рассмеялся профессор. – Но я – ученый-правовед. И я просто обязан помочь своей исторической родине убрать те безобразные правовые «мины», которые оставили мои прежние соотечественники-американцы, консультировавшие в девяностые годы ельцинский режим, и под чью диктовку писалось большинство российских законов. Став гражданином России, я немедленно займусь вопросами корректировки тех или иных законодательных актов, многие из которых сегодня наносят огромный вред и государству, и обществу. …Опрос свидетелей продолжался почти до вечера. Поскольку завершить его не удалось, заседание перенесли на завтра. Выходя под конвоем из зала заседаний, Гаврилин обратил внимание на Кипреева. Тот был хмур и сосредоточен на какой-то напряженной мысли. Но Борису расспрашивать его нужды не было. Причину душевных терзаний Василия он понимал и без слов – Анна Вельмгрен. Именно то, что произошло с ней – кто-то сумел ее сломать, – его и глодало. И помочь он ей никак не мог. Гаврилин вспомнил, как месяц назад они летели в Симферополь. Всю дорогу Василий и Анна были неразлучны, ни на минуту не отходя друг от друга. Они сидели, обнявшись, с мечтательно-счастливыми лицами. Таким Кипреева Борис еще не видел. Ну кто бы мог подумать, что ему в душу западет бывшая пленница исламистов, представительница другой страны, с которой он мог общаться только по-английски? Да и вообще, Гаврилин даже представить себе не мог, что Васька – и вдруг в кого-то влюбился?! Но это, похоже, случилось. Впрочем, к добру ли? Какая-то вокруг них раскручивается мутная история. Если кто-то дал натовским шавкам информацию о том, что между этими двоими возникли отношения, то и церэушники, и деляги из МИ-6 из штанов повыпрыгивают, чтобы этим воспользоваться. Они же не идиоты и прекрасно понимают, что за люди освобождали заложников. Ясное дело, каким-нибудь «пинжачкам» это абсолютно не под силу. То есть реально они уже знают, что работали в Банзании российские профи высокого класса. И заполучить себе кого-нибудь из них в качестве источника информации – прямо-таки голубая мечта, золотой трофей. Если бы кто им рассказал, например, про операцию на «Альфа-дубле» или в Греции – о-о-о! – это был бы для них лучший подарок шпионского Санта-Клауса. – Держись, Кипр… – тронув его за плечо, негромко произнес Борис. – Похоже, вся церэушная свора на дыбы поднялась – добычу почуяли, ублюдки!.. – Да, это я уже понял… – неожиданно снова становясь самим собою, улыбнулся Кипреев и бесшабашно махнул рукой. – А! Как пришло, так и ушло. Скорее всего, мы с ней больше уже не увидимся. …Он оказался прав. Когда на следующий день по завершении допроса свидетелей сторона обвинения пожелала вновь дополнительно заслушать показания Анны Вельмгрен, стало известно, что еще минувшим вечером она улетела в Стокгольм. Перед началом заседания адвокат спецназовцев украдкой передал Василию записку в одну строку, выведенную ровным женским почерком. По-английски было написано: «Прощай и прости! Ты достоин лучшего! Твоя Анна». Прочтя и сунув это послание в карман, он вздохнул, обронив вполголоса: – Все! Тема закрыта, страница перевернута… А заседание шло и шло своим чередом. Несмотря на то что в пользу пятерки спецназовцев высказались, по сути, все бывшие пленники исламистов – выступившие утром оба француза и немец выразили своим спасителям самую искреннюю признательность, – сторона обвинения была настроена бескомпромиссно: они виновны и должны понести суровое наказание! Поэтому, когда начались прения сторон, среди желающих высказаться в пользу обвинения образовалась целая очередь. Первым выступил тот самый толстячок, который представлял интересы авиакомпании «Дельта». Он сделал упор на «циничное и сознательное нарушение преступниками международного права, касающегося безопасности авиационных перевозок». В своей получасовой речи представитель «Дельты» сравнил Гаврилина и его команду с исламистскими террористами, совершившими крупнейшие теракты, сопряженные с гибелью большого числа людей. Подытоживая сказанное, он сослался на минюсты целого ряда стран ЕС, США и Канады, высказавшихся за суровое наказание «террористов», уйму всевозможных НКО и даже некоторые структуры ООН. Не меньшей пафосностью и обвинительным уклоном отличались выступления и его коллег. На фоне этого озлобленно-истеричного хора выступление официального обвинителя выглядело чрезвычайно мягким и даже сочувственным, что вызвало волну негодования очень многих западных журналистов. Предваряя свое выступление, адвокат обвиняемых предоставил слово банзанийскому пограничнику, который до этого уже давал показания обвинительного свойства, расписав «ужасы», творившиеся «тьерреристьями». Его повторное появление вызвало у многих «обличителей» очень нехорошие предчувствия. И они оправдались! Извинившись за свое прежнее выступление, пограничник признался, что был вынужден так говорить, поскольку посол Банзании пригрозил ему расправиться с семьей.