— Кто бы сомневался! Обуржуазившийся тип, который сбагривает тупорылым обывателям всякий хлам, никогда не будет участвовать в «Великом Отказе»! — Если бы вы объяснили… — Тебе? Голос пламенной обличительницы буржуазии тут же наполнился высокомерным презрением, но Габриель замечает только его тембр: он чем-то похож на тембр звонка в магазинчике — такой же чистый и ясный. И если снять с девчонки ее дурацкую бандану, ее дурацкую красную футболку, ее дурацкие штаны и самый дурацкий во всей вселенной пацифистский медальон PEACE; уложить ее медные волосы и обрядить в кринолины и платья из атласа — что получится тогда? Героиня Джейн Остин. Героиня Эмилии Бронте. Героиня Маргарет Митчелл. Исполненная романтики, величия духа, благородства, стоицизма и тоски по несбывшемуся. — Эй! Ты чего это на меня уставился? — Ничего. Просто так, — смутился Габриель. — Так я и думала. Ты сексист. Смотришь на женщину как на вещь. В контексте удовлетворения своих низменных страстишек. — Вы ошибаетесь… Универсальное баррикадное «ты» сбивает Габриеля с толку, оно предполагает известную степень знакомства и даже близости или, по крайней мере, совместную борьбу с десантом контрреволюционеров на Плайя-Хирон. У девушки, которая ни с того ни с сего стала говорить ему «ты», красивые глаза и совсем не революционные пухлые губки. Габриель чувствует головокружение и перебои в работе сердца. Нечто похожее он испытывал, когда читал знаменитое описание могилы великих любовников Тристана и Изольды: когда из земли пробиваются розовый куст и виноградная лоза, чтобы, обвив друг друга, цвести вечно. — …Ошибаюсь? Я никогда не ошибаюсь. — А на этот раз ошиблись. Вам понравился наш город? — Честно? Я его толком не видела. Была слишком занята. Семинар по леворадикальным движениям, транснациональным корпорациям и антиглобализму. И практические занятия по противодействию полицейским подразделениям во время демонстраций и уличных шествий. — Потрясающе. Габриель действительно потрясен. Одна лишь мысль о том, что столь хрупкое существо участвует в столкновениях с полицией или собирается осуществить это в ближайшем будущем, снова заставляет его сердце работать с перебоями. — Потрясающе, но и опасно… Как мне кажется, — добавляет он. — Хорошего мало, особенно когда эти суки применяют водометы. Или резиновые пули. Но кому-то все равно надо сражаться. А если будешь отсиживаться в своей норе — мир точно долго не протянет. И несправедливость, жестокость и циничная эксплуатация человека человеком воцарятся навсегда. — Я понял, понял… А хотите, я покажу вам город? Он прекрасен… — Опять ты за свое! — Нет, правда. Здесь такое количество удивительных мест! Чудных уголков, до которых не добираются туристы… — Туристы, ага! Та падаль, что шляется по миру и тратит бешеные бабки на свои прихоти, совершенно не задумываясь о том, что их можно направить на другие, гораздо более благородные и человечные цели. — На закупку оружия, например. Или на взрывчатку. Или на бомбу с часовым механизмом для закладки в головном офисе какой-нибудь транснациональной корпорации. Чтобы она рванула во время заседания совета упырей-директоров. Он совсем не хотел, чтобы его слова прозвучали иронично или — того хуже — едко. И хоть чем-то задели или обидели забавную веснушчатую мордашку. Вдруг она обидится, развернется на крепких, утопленных в разбитые кроссовки, пятках — и уйдет? Он не хотел, но слова уже сказаны. — Неплохая идея. — Вместо того чтобы обидеться, гостья широко улыбнулась. — Многие наши таких крайних методов ведения борьбы не поддерживают, предпочитают блеять у посольств и представительств с плакатами в копытах. А я считаю — такое ведение дел многих бы отрезвило. — А жертвы? — Вот Габриель и не заметил, как втянулся в дискуссию. — Сейчас в жертву приносятся целые народы. В Африке, в Азии, в Латинской Америке — куда ни плюнь. Так что если мы уничтожим сотню-другую упырей — воздух станет намного чище. Не говоря уже о том, что оставшиеся упыри слегка подожмут хвост. А ты интересный чувак. Переход от упырей к его скромной персоне так неожидан, что Габриель замолкает на минуту, прежде чем сказать: — Вы находите? — Ага. И язык у тебя подвешен. Политикой не интересуешься? — Стараюсь держаться от нее подальше. Ничего хорошего в ней нет. — Типично обывательская точка зрения. Только ты должен знать: если ты не интересуешься политикой, то она сама рано или поздно заинтересуется тобой. — И что произойдет тогда? — Увидишь, — туманно намекает девушка. — Вот ты сидишь здесь, ковыряешься в заднице и понятия не имеешь, что уже давно стал соучастником самых неправедных дел. — С какой это стати? — А с такой. Отсутствие у тебя четкой позиции и молчаливое соглашательство со всеми ужасами, которые происходят в мире, и есть соучастие в преступлении. На секунду в голову Габриеля закрадывается безумная мысль: что, если показательные выступления рыжей анархистки — часть сюрреалистического семинара, который она посещает? Теория уже зачтена, осталось лишь поставить птичку в графе «практика». Но для этого ей нужно обработать первого попавшегося ротозея-аборигена, да так, чтобы он, проникшись… как же это называется? ах, да, — левацкие идеи. Чтобы он, проникшись левацкими идеями, тотчас же потребовал вести его на баррикады. Потребовал использовать его в качестве живого щита в бесконечно-локальных сражениях партизан из сельвы и правительственных войск. В крайнем случае — потребовал отдать свою почку голодающим Африки. Кушайте на здоровье. Он рассуждает как упырь из совета директоров, а это неправильно. — Вы, значит, в преступлениях, инспирированных сильными мира сего, не участвуете? — Нет, конечно. — Но при этом не отказываетесь от гамбургера, произведенного на свет транснациональными корпорациями. Снова получается, что он подколол девушку. Но она сама виновата, могла бы и не держать в руках булку с плоской котлетой. — Ты меня поймал. — Анархистка дергает себя за подбородок. — Один — ноль. Но сейчас мы это исправим. Она разжимает пальцы, и гамбургер шлепается на пол. Остается только закрепить успех и приструнить аборигена, посмевшего показать зубы, — кроссовок девушки с силой опускается на несчастный фастфуд и давит, давит его. Размазывает по полу. Габриель наблюдает за всем этим с неослабевающим вниманием. — Так будет со всяким, кто поимеет наглость не согласиться с вашими идеями? — наконец спрашивает он. — Ха-ха! Я же говорила — ты интересный чувак. И язык у тебя подвешен. Теперь уже девушка без всякого стеснения разглядывает Габриеля, вот интересно, что она при этом думает? — Говорят, вы хорошие любовники, — неожиданно заявляет она. — Это правда? — Кто это — «вы»? — Вы. Испанцы. — Не знаю. — Габриель явно смущен таким головокружительным поворотом беседы. — Я… не рассматривал испанцев в таком разрезе. — Вот ты — хороший любовник? Ну точно, в графе «практика» просто необходимо проставить галочку — любой ценой. Смутить аборигена, сбить с толку, заставить потерять ориентацию в пространстве и получить над ним полный контроль. А там, глядишь, и экзаменаторы подоспеют, руководители семинара; может, они уже сейчас плющат свои носы о стекло!.. Габриель инстинктивно вперился взглядом в витрины — никого нет. Улица перед магазином пустынна. Что, в таком случае, он должен отвечать бесцеремонной незнакомке? Если он скажет «нет» — она наверняка найдет возможность высмеять его, раздавить как давешний гамбургер. Один — один — счет сравняется. А если он скажет «да»? — …Так ты хороший любовник? — Хочешь проверить? — Хочу. Уфф-ф. Упс. Кхэ-кхэ. Все это начинает напоминать Габриелю подметные книжонки Марии-Христины. Но не те, которые она демонстративно оставляла на полу, в туалете. Другие. Те, что прятались у нее в комнате, под невинными подушками с невинными котятами. Их содержание было самым что ни на есть гнусным (привет тетке-Соледад!). Смесь наива и откровенной порнографии, где наив все-таки преобладает. Они совсем не впечатляли искушенного в словах Габриеля, но каких-то струн все же касались. Как будто в животе играло сразу несколько педальных арф. Вот и в данное мгновение они играют, уфф-ф. Упс. Кхэ-кхэ. — …Прямо сейчас? — Прямо сейчас, почему бы и нет? — нисколько не смущается рыжая террористка (после всего сказанного Габриель думает о ней именно как о террористке). — А если у меня есть девушка? — Девушки у Габриеля нет и в помине.