На диване сидит моя мама. Дерьмо. Я забыла, что она должна была принести мне завтрак. Теперь она подумает, что я ничего не делаю, а только сплю целыми днями. – Привет, – здороваюсь я, выходя из спальни. Она поднимает глаза, и меня сбивает с толку выражение ее лица. Она плачет. Первая моя мысль – что случилось и кто это сделал? Отец? Бабушка? Двоюродные братья? Тети? Дяди? Бодл, мамин пес? – Что случилось? – спрашиваю её. Но потом я смотрю вниз на её колени, и понимаю, что случилось всё. Мама читает рукопись. Рукопись Бена. Нашу историю. С каких это пор она начала лезть в частную жизнь? Я указываю на рукопись и смотрю на нее обиженным взглядом. – Что ты делаешь? Мама подбирает выброшенный платок и вытирает глаза. – Прости, – извиняется она, всхлипывая. – Я увидела письмо. И я бы никогда не стала читать твои личные вещи, но оно было открыто, когда утром я принесла завтрак, и просто... Прости. А потом, – она поднимает несколько листов рукописи и размахивает ими, – я прочитала первую страницу и, просидев здесь уже четыре часа, не могу остановиться. Она читала это в течение четырех часов? Я подхожу к ней и хватаю стопку страниц с её колен. – Сколько ты прочитала? – я беру рукопись и отношу обратно на кухню. – И зачем? Ты не имела права читать это, мама. Боже, не могу поверить, что ты это сделала, – я заталкиваю рукопись обратно в картонную коробку и отношу к мусорному ведру. Наступаю на кнопку, чтобы открыть крышку ведра, но мама оказывается рядом со мной быстрее. Она никогда так быстро не двигалась. – Фэллон, не смей это выкидывать! – восклицает она, выхватив коробку из моих рук и прижав к груди. – Зачем ты это делаешь? – она ставит коробку на стойку, прикрывая ее рукой, как будто это что–то ценное, что я чуть не сломала. Я в замешательстве, почему она так реагирует на то, что должно её злить. Мама быстро выдыхает, а затем твердо смотрит мне в глаза. – Милая, – говорит она. – Это все правда? Все это происходило на самом деле? Даже не знаю, что ей ответить, потому что понятия не имею, что она имеет в виду под словом «все». Я пожимаю плечами. – Не знаю. Я еще ничего не читала, – прохожу мимо нее и направляюсь к дивану. – Но если ты имеешь в виду Бентона Джеймса Кесслера и тот факт, что он позволил мне окончательно влюбиться в его вымышленную версию, то да. Это произошло. – я поднимаю одну из диванных подушек в поисках пульта от телевизора. – И если ты имеешь в виду то, что я узнала, что он каким–то образом был причастен к пожару, который чуть не убил меня, но не рассказал такую незначительную деталь, когда я была влюблена в него, тогда да, это тоже произошло. – я нахожу пульт. Сажусь на диван и скрещиваю ноги, готовясь к двенадцати–часовому марафону реалити–шоу. Сейчас для мамы самое прекрасное время, чтобы уехать, но вместо этого она подходит к дивану и садится рядом со мной. – Ты это не читала? – спрашивает она, опуская коробку на кофейный столик перед нами. – Я прочитала пролог в прошлом году. Этого для меня было достаточно. Я чувствую тепло её руки, накрывающей мою. Медленно поворачиваю голову, чтобы увидеть, что мама ласково мне улыбается. – Милая... Моя голова откидывается на спинку дивана. – Пожалуйста, твои советы могут подождать до завтра? Мама вздыхает. – Фэллон, посмотри на меня. И я смотрю, потому что она моя мама, и я люблю ее, и по какой–то причине, хоть мне уже двадцать три, я все еще делаю то, что она говорит. Она подносит руку к моему лицу и убирает прядь волос за левое ухо. Её большой палец касается шрамов на моей щеке, и я вздрагиваю, потому что это первый раз, когда мама намеренно прикасается к ним. Кроме Бена, я никогда никому не позволяла их трогать. – Ты любишь его? – спрашивает она. В течение нескольких секунд я не двигаюсь. Горло будто горит, поэтому вместо того, чтобы сказать "да", я просто киваю. Ее губы дергаются, и она дважды быстро моргает, пытаясь не заплакать. Мама всё еще водит большим пальцем по моей щеке. Она отводит взгляд и осматривает мои шрамы на лице и шее. – Я не собираюсь притворяться, что знаю, через что ты прошла. Но после прочтения этих страниц, я могу заверить тебя, что ты не единственная, кто был изранен в том пожаре. Просто потому что он не показывал тебе свои шрамы, не значит, что их не существует, – мама берет коробку и ставит ее на мои колени. – Вот они. Он выставил свои шрамы на всеобщее обозрение ради тебя, и ты должна не отворачиваться от них и проявить к нему уважение, которое он проявил к тебе. По щеке скатывается первая слеза за сегодняшний день. Я должна была догадаться, что не смогу не плакать сегодня. Мама встает и собирает свои вещи. Она покидает мою квартиру так больше ничего не сказав. И я открываю коробку, потому что она моя мама, и я люблю ее, и по какой–то причине, хоть мне уже двадцать три, я все еще делаю то, что она говорит. Я бегло просматриваю пролог, который читала в прошлом году. Ничего не изменилось. Открываю первую главу и начинаю с самого начала. Роман Бена – Глава первая Девятое ноября 16 лет «Сломи солнце до рассвета, и смерть не будет иметь власти». – Дилан Томас Большинство людей не знают, что такое смерть. Я знаю. Смерть – это отсутствие шагов по коридору. Это как утренний душ, который не приняли. Смерть – это отсутствие голоса, который должен звать с кухни, чтобы разбудить меня. Смерть – это отсутствие стука в дверь моей комнаты, который обычно звучит за секунду сигнала будильника. Некоторые люди говорят, что глубоко внутри у них появляется предчувствие, когда должно произойти что-то плохое. Прямо сейчас я чувствую это не глубоко внутри. Я чувствую это всем проклятым телом. От волосков на руках через кожу это чувство проникает прямо в кости. И с каждой секундой, которая проходит без единого звука за моей дверью, это чувство становится тяжелее, и начинает медленно просачиваться в мою душу. Я лежу в постели ещё несколько минут, ожидая услышать, как хлопнет дверца кухонного шкафа или музыку, которую она всегда включает в гостиной. Но ничего не происходит, даже после звонка моего будильника. Я тянусь, чтобы выключить его, и мои пальцы дрожат, пока я пытаюсь вспомнить, как заставить замолчать этот дурацкий будильник, который я без проблем выключал на протяжении двух лет. Когда он замолкает, я заставляю себя одеться. Поднимаю свой сотовый с комода, но там у меня только одно сообщение от Абиты. Привет, сегодня практика после школы. Увидимся в пять? Кладу телефон в карман, но потом снова его вынимаю и оставляю в своих руках. Не спрашивайте меня, откуда я это знаю, но, возможно, он мне понадобится. И время, которое я потрачу на то, чтобы вытащить телефон из кармана, может быть драгоценным, потраченным в пустую. Её комната находится на первом этаже. Я спускаюсь вниз и стою перед дверью. Прислушиваюсь, но всё, что я слышу – это тишина. Такая громкая, насколько вообще может быть громкой тишина. Я сглатываю страх, образовавшийся у меня в горле. Говорю себе, что еще посмеюсь над этим спустя несколько минут. После того как открою её дверь и увижу, что она уже ушла на работу. Возможно, её вызвали с утра, и она просто не хотела будить меня. На лбу появляются капли пота появляются. Я стираю их рукавом рубашки. Поднимаю руку и стучу в дверь, но прежде чем получаю ответ, моя рука уже на дверной ручке. Но она не может ответить мне. Когда я открываю дверь, её там нет. Она ушла. Единственное, что я нахожу – это её безжизненное тело, лежащее на полу ее спальни, с лужей крови вокруг головы. Но ее там нет. Нет. Моя мать ушла. *****