Вынимаю из кармана телефон и пишу папе смс. Я: Привет, пап. Хочу позавтракать с тобой завтра. Скучаю. Отправив сообщение, я надеваю рубашку и возвращаюсь в гостиную. Смотрю на рукопись на полу и хочу понять сколько мне под силу выдержать. Это так тяжело читать, представить не могу как Бен и его братья пережили все это. Я произношу короткую молитву за братьев Кесслеров, словно то, что я читаю, происходит сейчас и Кайл все еще с нами, и моя молитва поможет ему. А потом возвращаюсь к тому, на чем остановилась: Роман Бена – глава третья. 16 лет. "Власть всемогущей руки над человеком безмерна: Стоит нацарапать имя – и свободу твою отберут". Знаете, что может быть хуже, чем день, когда ваша мать покончила с собой? Следующий день после самоубийства матери. Говорят, что, когда человек чувствует сильнейшую физическую боль, скажем, когда случайно получает глубокий порез, человеческое тело вырабатывает эндорфины. Эти эндорфины очень схожи с наркотиками, такими как морфин или кодеин. Поэтому это нормально, когда мы не чувствуем сильной боли сразу после получения раны. Должно быть, душевная боль действует так же, потому что сегодня, все болит намного сильнее чем вчера. Вчера я словно пребывал в сказочной стране, как если бы мое сознание не позволяло мне в полной мере осознать, что она действительно ушла. В своем сознании я держался за эту тонкую ниточку надежды, внушая себе что каким-то образом этот день никогда не наступит. Но эта ниточка исчезает, независимо от того как отчаянно ты пытаешься ухватиться за нее. Она умерла. И если бы у меня были связи и деньги, я бы заглушил эту боль какими-нибудь наркотиками. Сегодня утром я отказался вставать с постели. Йен и Кайл пытались заставить меня поехать с ними на похороны, но я победил. Вообще-то я побеждал весь этот день: "Съешь что-нибудь", - говорил Кайл на ланч. Я не ел: я - победил. "Тетя Шелли и дядя Эндрю здесь", - говорил Йен в два часа дня. Но они уже ушли, а я до сих пор в постели, - снова победа. "Бен, идем ужинать. Еда пропадает, люди приносили ее весь день", - звал меня Кайл, просунув голову в дверь, где-то в шесть вечера. Но я предпочел остаться в постели и не прикасаться к этим сочувственным контейнерам, и это делало меня победителем в очередной раз. "Поговори со мной", - просит Йен. Хотел бы я сказать, что выиграл и этот раунд, но он по-прежнему сидит на моей кровати, отказываясь уходить. Я натягиваю на голову одеяло. Йен стягивает его. - Бен. Если ты не вылезешь из постели я приму крайние меры. Ты же не хочешь, чтобы я позвонил психотерапевту, не так ли? Гребанный Иисус Христос! Я сажусь в кровати и бью кулаком подушку. - Просто, блядь, дай мне поспать, Йен! Черт тебя подери! Он не реагирует на мой крик. Просто самодовольно смотрит на меня. - Я дал тебе поспать. Почти двадцать четыре часа. Тебе нужно встать с постели и почистить зубы, принять душ и съесть чего-нибудь. Ложусь на спину и снова накрываю лицо одеялом. Йен вскакивает с кровати и кричит. - Бентон, посмотри на меня! Йен никогда не кричал на меня, и только по этой причине, я стягиваю с головы одеяло и смотрю на него. - Ты не единственный кому больно, Бен! Мы должны справиться с этим дерьмом вместе! Тебе шестнадцать лет, ты не сможешь жить тут один. И если ты не спустишься вниз и не докажешь нам с Кайлом, что ты не в полной жопе, тогда, вероятно, нам придётся принять неверное решение относительно тебя! Он так зол, что у него аж челюсть трясется. Секунду я думаю об этом: о том, что никто из них тут не живет. Йен учится в школе пилотов. Кайл только поступил в колледж. Моя мама мертва. Кому-то из них придется вернуться домой, потому что я несовершеннолетний. - Думаешь, мама думала об этом? - спрашиваю я, снова садясь в кровати. Йен разочаровано качает головой и опускает руки. - О чем думала? - Что ее решение убить себя, заставит одного из вас отказаться от своей мечты? Что тебе придется вернуться домой чтобы присматривать за своим младшим братом? Йен обескуражено качает головой. - Конечно она думала об этом. - Нет. Не думала. Она эгоистичная сука, – смеюсь я. Челюсть Йена напрягается. - Прекрати. - Я ненавижу ее, Йен. И рад, что она умерла. Рад, что это я нашел ее, потому что теперь перед моими глазами всегда будет всплывать черная дыра на ее лице, такая же черная, как и ее сердце. Он подбегает ко мне и схватив за ворот рубашки, отбрасывает меня на кровать. Близко приближает свое лицо к моему, и шипит сквозь сжатую челюсть: - Закрой свой гребанный рот, Бен. Она любила тебя и была хорошей матерью для нас, и ты будешь уважать ее, ты понял меня? Мне плевать на земле она сейчас или нет, но ты будешь уважать ее в этом доме до самой своей смерти. Мои глаза наполняются слезами, и я начинаю задыхаться от ненависти. Как он может защищать ее? Наверно ему проще, ведь его память о ней не запятнана той картиной, которая предстала передо мной, когда я зашел в ее комнату. Из глаза Йена падает слеза и капает мне на щеку. Его хватка слабеет, он отворачивается от меня и хватает руками голову. - Прости, - извиняется он, голосом полным боли. - Прости меня, Бен. Но я не прощаю. Он оборачивается и смотрит на меня, даже не пытаясь скрыть слез. - Просто я... Как ты можешь такое говорить? Зная, как она переживала... Я усмехаюсь себе под нос: - Она рассталась со своим парнем, Йен. Это вряд ли можно назвать невыносимым страданием. Теперь Йен полностью поворачивается ко мне и склоняет голову. - Бен... разве ты не читал? - Не читал что? - дергаю плечом. Йен тяжело вздыхает и встает. - Ее записку. Разве ты не прочел оставленное ею письмо, до того, как полиция забрала его? С трудом сглатываю. Я знал, что он ездил туда вчера. Знал.