— Вы принимали его здесь? — Я не собираюсь вам отвечать. Отхлестать бы ее по щекам. Минутами Мегрэ хочется залепить ей пощечину или потрясти за плечи. — Ведь я все равно до всего докопаюсь… — Ни до чего вы не докопаетесь… — Ах так! Не докопаюсь… Он останавливается. Это уже слишком глупо! Неужели он будет пререкаться с девчонкой? — Вы уверены, что вам нечего мне сказать? Подумайте хорошенько, пока еще не поздно. — Я уже обо всем подумала. — Вы ничего от меня не скрываете? — Это было бы трудно! Говорят, вы настолько хитры, что от вас ничего не скроешь. — Ладно, увидим! — Не то уже видели! — Что вы собираетесь делать, когда сюда приедут родственники и Деревянную Ногу похоронят? — Не знаю. — Вы думаете остаться здесь? — Может быть. — Надеетесь стать его наследницей? — Весьма возможно. Мегрэ никак не удается сохранить спокойствие. — Во всяком случае, дитя мое, зарубите себе на носу одно: пока будет вестись следствие, я запрещаю вам отлучаться отсюда без разрешения полиции. — Значит, я не имею права выйти из дома? — Нет! — А если мне захочется куда-нибудь сходить? — Вы попросите у меня разрешения. — Вы думаете, я его убила? — Я думаю все, что мне нравится, и вас это не касается. С него достаточно. Он взбешен. Он злится на себя, что доведен до такого состояния из-за какой-то Фелиси. Ей двадцать четыре года? Да где там! Она ведет себя, как девчонка двенадцати или тринадцати лет, выдумывает всякое и мнит о себе бог знает что. — До свидания! — До свидания! — Кстати, что вы будете есть? — За меня не беспокойтесь. Я не позволю себе умереть с голоду. В этом он убежден. Он представляет себе: едва он уйдет, как Фелиси сразу же усядется за кухонный стол и станет медленно есть что придется, читая при этом одну из тех книжонок, которые она покупает у мадам Шошуа. Мегрэ взбешен. Его околпачивают на глазах у всех, да еще кто — эта язва Фелиси. Наступает четверг. Приехали родственники Жюля Лапи: брат, Эрнест Лапи, плотник из Фекана, человек сурового вида, со стриженными бобриком волосами и лицом, обезображенным оспой, его толстая усатая жена, двое детей, которых она подталкивает перед собой, как гусят. Его племянник, молодой человек девятнадцати лет, Жак Петийон, приехавший из Парижа: у него нездоровый, лихорадочный вид, и весь клан Лапи недоверчиво на него поглядывает. В Жанневиле нет кладбища. Кортеж направился в Оржеваль, административный центр, к которому относится новый поселок. Черная креповая вуаль Фелиси вызывает большую сенсацию. Где она ее откопала? Только потом Мегрэ узнает: одолжила у Мелани Шошуа. Фелиси не ждет, пока ей укажут место. Она становится в первом ряду и шествует впереди семьи, прямая, настоящая скорбящая статуя, все время прикладывая к глазам носовой платок с черной каймой, надушенный дешевым одеколоном, который тоже, вероятно, приобрела в лавочке Мелани. Бригадир Люка, проведший ночь в Жанневиле, сопровождает Мегрэ. Оба они следуют за кортежем по пыльной дороге, а в ясном небе распевают жаворонки. — Она что-то знает, это точно. Какой бы хитрой себя ни считала, в конце концов она расколется. Люка утвердительно кивает. Во время заупокойной мессы двери маленькой церкви остаются открытыми, и в ней больше пахнет весной, чем ладаном. До вырытой могилы идти недалеко. После похорон семья должна вернуться в дом покойного, чтобы заняться завещанием. — С чего это мой брат стал бы оставлять завещание? — удивляется Эрнест Лапи. — В нашей семье это не принято. — Фелиси уверяет… — Фелиси… Фелиси… Опять Фелиси… Люди невольно пожимают плечами. Но разве она не проталкивается вперед и первой не бросает лопату земли на гроб? А потом, вся в слезах, отходит поспешно и кажется, вот-вот должна упасть… — Не упускай ее из виду, Люка! Она шагает, шагает, быстро сворачивает в какие-то переулки Оржеваля, и вот наконец Люка, следующий за ней на расстоянии каких-нибудь пятидесяти метров, попадает на пустынную улицу и видит, как вдали исчезает за поворотом грузовичок. Он опоздал… Люка толкает дверь харчевни: — Скажите, пожалуйста… Грузовичок, который только отъехал… Вы знаете? — Да… Машина Луве, механика… Он только сейчас здесь выпил кружку пива… — Он никого не захватил с собой? — Не знаю… Не думаю… Я не выходил… — Вы не знаете, куда он поехал? — В Париж, как обычно по четвергам… Люка бросается на почту, которая, к счастью, оказывается напротив. — Алло!.. Да… Это Люка… Поскорее… Грузовик довольно потрепанный, уже повидавший виды… Подождите… Он спрашивает у почтовой служащей: — Вы не знаете номерного знака машины мсье Луве, механика? — Нет… Помню только, что он кончается на цифру восемь… — Алло!.. Последняя цифра номера — восемь… Девушка в трауре… Алло!.. Не прерывайте… Нет… Вряд ли ее нужно задерживать… Просто последить за ней… Понятно? Комиссар позвонит сам. На дороге из Оржеваля в Жанневиль Люка догоняет Мегрэ. — Она исчезла… — Что? — Думаю, вскочила в грузовичок, когда тот уже трогался с места… Забежала за угол… Я звонил на набережную Орфевр… Сейчас поднимут на ноги людей… Предупредят на заставах… Итак, Фелиси исчезла! Запросто, средь бела дня, как говорится, под носом у Мегрэ и его лучшего бригадира! Исчезла в огромной черной вуали, по которой ее можно узнать за километр. Члены семьи, время от времени поворачивающие головы в сторону полицейских, удивлены, не видя Фелиси. Оказывается, она унесла с собой ключ от дома, и теперь приходится идти через сад. Мегрэ открывает жалюзи на окнах столовой. На столе еще лежит простыня и веточка самшита. В комнате по-прежнему пахнет свечой. — Я бы чего-нибудь выпил, — вздыхает Эрнест Лапи. — Этьен!.. Жюли!.. Не бегайте по грядкам… Где-то должно быть вино… — В погребе… — сообщает Мегрэ. Жена Лапи идет в лавку Мелани Шошуа купить детям пирожных, а заодно берет и для всех.