— Ладно, пойдем, лисеныш, это явно еще не конец, — позвал Глеб. И вот странно: меня всегда раздражало это «лиса-Алиса» и то, что фамилию мою порой писали через «и». Но у Кляксы сейчас получилось так уютно и по-доброму, что я и сама невольно улыбнулась. — Куда? К следующей порции вот этих? — Я кивнула в сторону. Видимо, уже притерпелась, потому что тошнота к горлу больше не подкатывала, да и съеденный кусок мяса не рвался наружу. — Не думаю. Что-то мне подсказывает — повторяться они не будут. Ты не обратила внимания? — На что? — Пейзаж меняется. Я вновь огляделась и не сдержала нервного вздоха. Равнина вокруг уже не была столь монотонной, хотя менее унылой выглядеть не стала. С одной стороны вдали небо и землю разделила светлая полоса, словно там заканчивались тучи и выглядывало солнце. Там над трясиной поднялись низкие, лысые и корявые уродцы-деревца, которые вдали как будто становились выше. — Туда, к свету? — уточнила я. — Ну да, нас явно приглашают дальше, на следующий уровень. Только иди-ка сюда, я лучше еще немного побуду вьючным животным, а то с твоей скоростью мы будем плестись еще долго. — Честно говоря, с радостью! — Кто бы сомневался. Прижиматься к твердой броне мужчины свежими синяками было не совсем приятно, но все равно лучше, чем идти своими ногами: они с трудом держали, и я бы в самом деле еле плелась. А Глеб шагал твердо и уверенно, словно был выспавшимся и отдохнувшим. Пугающая выносливость. Главным образом, конечно, пугающая не сама по себе, а ценой, которая за все это заплачена… Деревья приближались медленно, и различать их с каждым мгновением становилось все сложнее: дождь превратился в сплошной поток. Кляксу вода не тревожила совершенно, он убрал шлем, оказавшийся складным, и преспокойно мок. А у меня не было вариантов, оставалось только прижимать подбородком воротник комбинезона и радоваться, что сделана моя одежда из хорошей современной ткани, которая защищает от перепадов температуры, дышит и при этом не пропускает воду, иначе к синякам я рисковала добавить пневмонию. — Какое-то странное испытание, — проворчала я. — Почему нельзя сразу выдать всех монстров, ты бы их расстрелял, и мы бы вернулись на корабль? — И какой смысл тогда в этих монстрах? — со смешком ответил Глеб. — Сражаться бодрым и отдохнувшим или после долгого изнурительного перехода — большая разница. Первое — скорее подвижная игра, просто с высокими ставками, а второе — жизнь. Реальный противник не станет ждать, пока ты выспишься, разомнешься и настроишься на драку. Застать врага врасплох — вымотавшимся и уставшим или, наоборот, расслабленным и безмятежным — уже половина победы, это азы тактики, аксиома. Очевидно, расчет здесь именно на одно из двух, и остается выбирать что-то из этих вариантов, по самочувствию. У меня после изменения проблемы с фазой, так что я предпочту устать, чем рисковать не проснуться вовремя, тебе я караул не доверю. Ну, не просто так в задницу никто не ходит поодиночке. — Чего? — ошарашенно переспросила я, решив, что не так расслышала. — С чем проблемы? Куда не ходит? Клякса в ответ рассмеялся: — Прости, это привычка. Когда начинаю разговаривать на армейские темы, машинально перехожу на жаргон. Фаза — это сон, а второе — это задание особой важности. — Глеб, а почему ты все-таки ушел из армии после ранения? — набравшись наглости, спросила я. — Инструктором не остался и даже в полицию не пошел… — Инструкторам столько не платят, — отозвался Клякса. — Наверное. Только мне все равно не верится, что ты пошел на это ради денег. — Почему? — Ну… Если бы деньги столько для тебя значили, ты бы не отдал такую огромную сумму за мою жизнь, руководствуясь при этом каким-то там чутьем. Мне так кажется. А еще мне кажется, что люди столь резко и сильно не меняются: шесть лет назад ты пошел в пираты за деньгами, а теперь вдруг передумал. И вообще, ты совсем не похож на человека, который отчаянно любит деньги. Наоборот, относишься к ним легче подавляющего большинства моих знакомых. — А может, у меня альтернативы не было? — спросил Глеб. Похоже, разговор этот его забавлял. — Не знаю. Не думаю… — неуверенно пробормотала я. — Мне кажется, ты и до изменения был очень хорошим и талантливым бойцом, вряд ли такой не сумел бы устроиться. Отец говорил, что в учебках постоянно нехватка компетентных кадров с боевым опытом, а ранение ведь ты не просто так получил, не уснул пьяным в сугробе… Несколько шагов Клякса сделал молча. Я уже начала думать, что он вообще ничего не ответит, но он вдруг насмешливо хмыкнул: — Забавно. — Что именно? — Ты забавная, — пояснил он, хотя понятнее не стало. — И еще забавно видеть, насколько выводы зависят от призмы восприятия. Серый, капитан «Ветреницы», при всей его подозрительности не выказал сомнений. И почему я, по твоему мнению, пошел в пираты? — Ты кому-то мстишь? — ткнула я пальцем в небо. — Ну, конфликт какой-то серьезный был со старшими по званию, или, может, кто-то еще как-то сильно тебя обидел… В общем, это точно что-то личное! — Забавно, — со смешком повторил Клякса. — Можно сказать и так, да. Личное, — уронил он тяжело, веско, явно вкладывая в это слово какой-то особенный смысл. Дальнейших пояснений не последовало. Несколько секунд я еще ждала — может, Глеб передумает, — но мужчина явно посчитал тему закрытой. Очень хотелось все-таки выяснить правду, но настаивать я не стала, не до того. Тем более что предположение у меня после этого его «личного» появилось — простое и очевидное, и странно, что раньше оно не пришло в голову. Наверное, все дело в какой-то женщине. Может быть, она бросила Кляксу после ранения или, хуже того, ушла к другому, попрекая его деньгами, вот он и разозлился. Наверное, он сильно ее любил… Не знаю почему, но Глеб, несмотря на его хладнокровие и сдержанность, все равно казался натурой страстной и увлекающейся. Это мнение сложилось после наших совместных танцев: Клякса не механически двигался, а чувствовал и любил музыку, и процесс доставлял ему удовольствие. А еще в пользу этой версии говорили андроид и рассуждения Кляксы о женщинах, когда он рассказывал, какие они вызывают у него эмоции. Он ведь ни словом не упомянул о близости по взаимному согласию, словно для него подобного варианта не существовало! Очень похоже на последствия обиды: воспитание, привычки, глубоко въевшийся кодекс чести офицера не позволяли ему измываться над слабыми и высказываться о них совсем уж уничижительно, вот он и выбрал вариант, который устраивал со всех сторон, — приобрести андроида и вычеркнуть любые чувства из собственной жизни. От этих рассуждений любопытство разгорелось еще больше, ужасно захотелось узнать, какой женщина была. А еще на примерах из жизни доказать, что не все такие, и вообще, жизнь на этом не кончается, — но я, к счастью, сдержалась. Вряд ли Глеб захочет выслушивать такие рассуждения от кого бы то ни было, а уж тем более — от девчонки, у которой опыт близких отношений сводится к чтению книжек про любовь. Так что я решила поступить мудро и сменить тему, направив и собственные мысли, и мысли Кляксы в другую сторону. — Какие странные деревья, — заметила, вглядываясь в скрытые дождем силуэты, которые были уже достаточно близко. — Деревья? — переспросил Глеб чуть рассеянно. — Да уж, деревья те еще… Может, тебе глаза прикрыть? — предложил он с сомнением. — Зачем? — опешила я. — Что там не так? — С головой у хозяина этого места что-то не так, — проворчал Глеб. — Зрелище крайне неаппетитное. — Еще хуже, чем те монстры, которых ты расстрелял? И которых мы потом ели? — не удержалась я от иронии. — Да. Вот это даже я в здравом уме съесть не смог бы. Ну или надо очень, очень долго голодать. — Ты можешь толком сказать, что там такое?! — возмутилась я, потому что слова Кляксы возымели обратный эффект: я начала вытягивать шею, чтобы рассмотреть изломанные силуэты повнимательнее. Любопытство зудело все сильнее. — Хм. Наверное, правильнее всего будет назвать это «расчлененкой». — Чего?! — Изуродованные фрагментированные трупы. Человеческие или кого-то, очень близкого к людям. Так понятнее? — с нотками сарказма уточнил он. — Это я поняла, но как это может выглядеть деревьями?! И как ты вообще это видишь, у тебя там бинокль встроенный?! — Да, — усмехнулся он. — Встроенный в броню. Только теперь я наконец обратила внимание, что глаза измененного закрывала прозрачная полоса защитных очков. Видимо, не только защитных. — Так, может, стоит это обойти? Если даже тебе неуютно, — пробормотала я. Фантазия, к счастью, оказалась бессильной представить нечто, способное впечатлить пирата, но здравый смысл подсказывал, что мне это понравится еще меньше. — Я уверен, что такая возможность местными творцами не предусмотрена, и даже пытаться не стану. Поэтому и предложил тебе закрыть глаза, это самый простой вариант. — Зная себя… Не поможет, я все равно не удержусь. Если только завязать, и руки еще за спиной, для надежности, — вздохнула я. — Но все равно ведь нечем. — Это было бы… весьма интригующе, — с расстановкой, каким-то непонятным тоном проговорил Глеб, больше себе под нос, чем отвечая на мои слова. — Что именно? — не поняла я. — Вин! — насмешливо фыркнул он. — Не обращай внимания, мысли вслух. А что до пейзажа — может, тебя-то как раз не проймет до рвоты, все-таки врач. И сразу после этих слов я наконец-то смогла сообразить, что именно приняла за деревья. То ли мы подошли достаточно близко, то ли дождь пошел на убыль, то ли объяснения Кляксы сдвинули что-то в моем восприятии, заставив связать картинку и суть. — Да они, по-моему, больны на всю голову, — пробормотала я. Нет, тошнить меня от увиденного не начало, тут Глеб оказался прав. Но это было настолько странно, настолько чудовищно, что не вызывало никакого эмоционального отклика, кроме отрешенной растерянности и недоверия к собственным глазам. А наличие во всем этом какой-то извращенной, безумной логики одновременно завораживало и вызывало холодок, бегущий по спине. «Деревья» состояли из разделенных на части тел, натянутых на какую-то серую основу — или сросшихся с ней. Кости-ветки, скрепленные вытянутыми, разобранными на волокна мышцами и сухожилиями; листья — ошметки желтоватой с просинью кожи; внутренние органы — плоды и гирлянды из кишок на ветках. Каждое дерево явно состояло из нескольких трупов, но у каждого имелось по одной целой голове, и неподвижный взгляд остекленевших глаз пугал по-настоящему. Не зря покойникам всегда закрывают глаза… — Кем нужно быть, чтобы придумать вот это?! — Ну, для этого определенно нужно иметь фантазию, — флегматично ответил Глеб. — И что, интересно, они этим проверяют? — продолжила я негодовать. — Брезгливость? — И ее тоже, но не только. Видишь ли, эти лица мне знакомы, — невозмутимо пояснил он. — Родные, друзья — все близкие люди. — И ты говоришь об этом так спокойно?! — пораженно уточнила я. — Вот именно на это испытание рассчитано, — кивнул Клякса. — Я ведь знаю, что это просто картинки, вынутые из моей головы. Большинство этих людей давно уже умерли, кого-то я хоронил сам. Судьба остальных мне, конечно, неизвестна, но это не повод думать, что передо мной именно их трупы. Понимаешь, здешние хозяева с их технологиями легко способны заставить любого человека поверить в правдивость происходящего, как обманывают сейчас наше зрение, осязание и остальные чувства. А если они так не поступают, значит, это просто испытание, цель которого — отсеять слабых и психически неустойчивых. — Но почему именно так?! — Спроси что-нибудь полегче. — Он чуть пожал плечами. Пару мгновений помолчал и добавил задумчиво: — Вообще, все это что-то напоминает, но я никак не могу вспомнить, что именно. Меня передернуло. — Я такого точно никогда не видела! А то бы запомнила, — пробормотала угрюмо. Мне даже не хотелось представлять, что где-то существует место, подобное этому.