Хорнблауэр повернулся к Бушу и первому лейтенанту Херсту. – Будьте любезны, – процедил он, растягивая каждое слово со всем равнодушием, какое мог изобразить, – приготовить к подъему сигнал: «Идти под ветер в боевом строю». – Есть, сэр. Теперь все было готово. Последние две минуты бездеятельного ожидания всегда особенно тяжелы. Хорнблауэр хотел пройтись взад-вперед, потом вспомнил, что должен стоять неподвижно, сохраняя видимость полнейшего спокойствия. Возможно, на береговых батареях уже растопили печи, чтобы калить ядра. Возможно, через несколько минут эскадра, которой он так гордится, станет цепочкой горящих остовов. Ну все, пора. – Поднимайте! – приказал Хорнблауэр. – Мистер Буш, я побеспокою вас просьбой обрасопить паруса по ветру и следовать за эскадрой. – Есть, сэр. В голосе Буша звучало сдерживаемое волнение; внезапно Хорнблауэр со слепящей ясностью осознал, что на Буша его притворство не действует. За долгие годы тот усвоил: если Хорнблауэр стоит без движения, вместо того чтобы расхаживать по палубе, если тянет слова, как сейчас, значит впереди опасность. Крайне любопытное наблюдение, но осмысливать его времени не оставалось: эскадра входила в Зунд. Первым шел «Лотос». Его командира, Викери, Хорнблауэр выбрал из других капитанов как самого хладнокровного. Велико было искушение самому возглавить колонну, однако в этой операции самым опасным будет арьергард. Первые корабли могут проскочить до того, как канониры наведут пушки и пристреляются. «Несравненная» прочнее остальных, у нее больше шансов выдержать тяжелый обстрел и взять на буксир пострадавших, поэтому она будет замыкать строй. «Лотос», развернув марсели и нижние прямые, двинулся на фордевинд. За ним последовал тендер «Моллюск», самое слабое суденышко. Его можно потопить одним выстрелом, значит он должен идти там, где надежда проскочить выше. За «Моллюском» шли два уродливых бомбардирских кеча, за ними, перед «Несравненной», второй шлюп, «Ворон». Заодно будет возможность пронаблюдать, как поведет себе в деле его командир, Коул. «Несравненная» с ветром на правой раковине устремилась следом. Хорнблауэр смотрел, как Буш дал крюйселю заполоскать, чтобы уменьшить скорость и сохранить точную позицию в кильватере «Ворона». В сравнении с изящными шлюпами двухпалубник казался неуклюжей громадиной. По левому борту показалась Швеция, мыс Куллен. – Бросьте лаг, пожалуйста, мистер Херст. – Есть, сэр. Хорнблауэру показалось, что Херст глянул на него чуть искоса, не понимая, зачем человеку в здравом уме показания лага, когда корабль в смертельной опасности. На самом же деле Хорнблауэр хотел знать, как долго предстоит выдерживать напряжение, а что проку быть коммодором, если не можешь удовлетворить мелкую прихоть? Мичман и двое старшин прибежали на корму с лагом и склянками. Корабль шел так быстро, что катушка, разматываясь, дрожала в поднятых руках старшины. – Почти девять узлов, сэр, – доложил мичман Херсту. – Почти девять узлов, сэр, – доложил Херст коммодору. – Очень хорошо. Значит, целых восемь часов, прежде чем они минуют остров Сальтхольм и будут вне опасности. По правому борту показалась Дания, едва различимая в предрассветном сумраке; пролив быстро сужался. Хорнблауэр мог вообразить, как сонные дозорные вглядываются в почти невидимые паруса, зовут сержантов, сержанты сонно идут взглянуть своими глазами, бегут к лейтенантам и, наконец, барабанная дробь сзывает канониров к пушкам. С датской стороны будут готовиться к стрельбе, потому что Дания на стороне Бонапарта и не ждет тут дружеских кораблей. А со шведской? Что надумал Бернадот в последние несколько дней? Сохраняет ли маршал Бонапарта нейтралитет или наконец решился бросить силы Швеции на поддержку родной страны? Вот и низкие обрывы Хельсингера, а вот шпили Хельсингборга, отчетливо видимые с левого борта, и крепость над городом. «Лотос», почти в миле впереди, наверняка уже в самом узком месте пролива. Хорнблауэр навел на него подзорную трубу: реи брасопили к повороту, а ни одного выстрела так и не прозвучало. «Моллюск» поворачивал следующим. Дай бог, чтобы неуклюжие бомбардирские кечи повернули гладко. А! Вот оно! Глухой рокот пушечного выстрела и – сразу за ним – громовой раскат залпа. Хорнблауэр перевел трубу на шведский берег. Дыма не было. Затем на датский. Дым был виден, хотя и быстро рассеивался на ветру. По приказу Буша рулевой повернул штурвал на рукоять или две, готовясь к повороту; Хельсингер и Хельсингборг неожиданно выросли совсем близко. Ширина пролива – три мили, Викери на «Лотосе» точно исполняет приказ, идет по левой стороне фарватера, в двух милях от Дании и всего в миле от Швеции. Остальные суда – точно за ним. Если шведские пушки начнут стрелять и если канониры опытны, они смогут нанести эскадре заметный урон. Три фонтанчика взметнулись по правому траверзу. Взгляд не различил ядра, но легко домысливал, как оно отскакивает от воды. Ближайший всплеск был по меньшей мере в кабельтове от корабля. Шведские пушки по-прежнему молчали. Хорнблауэр мучительно гадал: застигнуты канониры врасплох или им приказано не стрелять? Хельсингер остался за кормой, пролив расширялся. Хорнблауэр с резким щелчком сложил подзорную трубу, не понимая, из-за чего вообще волновался. Он вызвал в памяти карту, которую так напряженно штудировал в прошедшие дни, и прикинул, что следующий раз эскадра окажется под пушками не раньше чем через час – в том месте, где фарватер проходит вблизи шведского острова Хвен[10], или как это произносится на варварских северных языках? Последняя мысль заставила его оглядеться. Браун-секретарь, как и положено, стоял на шканцах – на случай, если понадобится коммодору. Стиснув руками борт, он смотрел на шведский берег. Хорнблауэр не видел его лица, но вся поза говорила, что несчастный изгнанник с тоской смотрит на землю, куда ему никогда не вернуться. Мир полон изгнанников, но этого Хорнблауэру было искренне жаль. А вот и солнце – взошло между двумя шведскими холмами и засияло на небе. День обещал быть погожим. По шканцам пробегала тень бизань-вант. Хорнблауэр ощутил солнечное тепло и вдруг понял, что совершенно задубел от холода и неподвижности. Он раза два прошелся по шканцам, разгоняя кровь, и в голове созрела новая мысль: он хочет завтракать. Перед мысленным взором мелькнуло дивное видение дымящейся чашки кофе и тут же сменилось горьким разочарованием: корабль подготовлен к бою, все огни потушены, о горячей еде нечего и мечтать. Разочарование было таким острым, что Хорнблауэр виновато осознал: шесть месяцев на берегу совершенно его разнежили. Тошно было думать о корабельных сухарях и холодном мясе с водой, уже изрядно простоявшей в бочках. Эта мысль напомнила ему о матросах, которые терпеливо ждали у пушек. Хорошо бы и Буш о них вспомнил. Хорнблауэр не мог вмешиваться в мелочи корабельного распорядка – от этого вреда было бы больше, чем пользы, – но изнывал от желания отдать звучащий в голове приказ. Он попытался телепатически внушить свои мысли Бушу – разумеется, без всякого результата. Тогда он прошел к подветренному борту, якобы желая получше рассмотреть шведский берег, и остановился в двух шагах от капитана. – Сдается, Швеция все еще нейтральна, – произнес он словно между прочим. – Да, сэр. – Точнее узнаем, когда доберемся до Хвена, или как там это читается? Там фарватер проходит близко от шведских батарей. – Да, сэр, я помню. – Но до него еще примерно час. Я попрошу принести мне сюда завтрак. Вы присоединитесь ко мне, капитан? – Благодарю вас, сэр, с превеликим удовольствием. Такого рода приглашение для капитана равносильно приказу. Однако Буш, как хороший офицер, не станет есть, когда его матросы стоят голодные. По его лицу было явственно видно, что он борется с нервным, хоть и непрактичным желанием держать людей у пушек, пока опасность не минует окончательно. В конце концов, Буш стал капитаном совсем недавно и тяжело переживает свою ответственность. Но здравый смысл все-таки победил. – Мистер Херст. Отпустите подвахтенных. Полчаса им на то, чтобы позавтракать. Именно этого приказа Хорнблауэр от него добивался – однако удовольствие от достигнутого не уравновешивало досаду от ненужного разговора и предстоящей теперь застольной беседы. Напряженная тишина подготовленного к бою корабля сменилась топотом босых ног. Буш крикнул, чтобы на шканцы принесли стол и стулья. Он засуетился, выбирая для них место, где коммодору будет удобнее завтракать. По взгляду Хорнблауэра Браун-вестовой расставил на столе закупленные Барбарой деликатесы: лучшие корабельные галеты, масло в горшочке, еще не прогоркшее, клубничный джем, бекон, копченую баранью рульку с эксмутской фермы, чеддер и стилтонский сыр, озерную форель, которую много часов тушили в сливочном масле с пряностями, чтобы она сохранялась долгое время. Кроме того, Брауну пришла блестящая мысль выдавить несколько лимонов из быстро тающего запаса, чтобы отбить привкус корабельной воды. Он прекрасно знал, что Хорнблауэр не может пить за завтраком пиво, даже слабое, а больше воду было заменить нечем. Буш с явным удовольствием оглядел стол и по приглашению Хорнблауэра сел есть. Буш тоже почти всю жизнь был беден – ему приходилось содержать на свое жалованье целую кучу родственниц. Он еще не пресытился роскошью. Однако Хорнблауэра разобрало упрямство: он хотел кофе, а раз кофе нет, то ему ничего не надо. Даже лимонад казался насмешкой. Он ел через силу. Ему представлялось, что Буш, густо намазывая на галету тушеную форель, а затем с аппетитом отправляя ее в рот, делает это нарочно, чтобы его позлить. Буш глянул через стол и сдержал уже готовую сорваться с губ похвалу еде. Если его непостижимый коммодор решил быть не в духе, лучше просто помолчать. Буш лучше жены, подумалось Хорнблауэру, который чутко уловил эту смену выражений. Он вытащил часы, чтобы напомнить Бушу о следующем приказе. – Подвахтенным по местам. Вахтенным завтракать! – крикнул Буш. Странно – наверное, правильнее сказать, драматично – было сидеть под балтийским солнцем и неторопливо завтракать всего в трех милях от полчищ, которыми наводнил Европу тиран. Браун принес сигары. Буш срезал кончик своей матросским складным ножом, Браун подал тлеющий фитиль из ведра рядом со шканцевой каронадой. Хорнблауэр с наслаждением вдохнул дым и понял, что больше не может злиться: солнце пригревает, сигара отлично тянется, авангард миллионной французской армии в трех милях отсюда смотрит на эскадру с бессильной злостью. Стол убрали, и Хорнблауэр вытянул ноги. Даже Буш сделал то же самое – по крайней мере, сдвинулся с краешка стула чуть глубже. Его деревянная нога торчала вперед, хотя другая скромно оставалась согнутой. «Несравненная» по-прежнему летела вперед под незарифленными парусами, немного кренясь на ветру, и зеленое море весело пенилось под ее носом. Хорнблауэр вновь затянулся сигарой, чувствуя невероятный душевный покой. После недавней досады ощущение было такое, словно по волшебству отпустила зубная боль. – Хвен почти на расстоянии выстрела, сэр, – доложил первый лейтенант. – Все по местам! – скомандовал Буш, глянув на Хорнблауэра. Однако Хорнблауэр сидел спокойно. Он вдруг ощутил полную уверенность, что пушки Хвена стрелять не будут, и ему не хотелось выбрасывать сигару, сослужившую такую добрую службу. Буш еще раз покосился на коммодора и решил последовать его примеру. Хорнблауэр едва удостоил взглядом Хвен, когда тот возник на подветренной скуле и пропал за подветренной раковиной. Он думал о Сальтхольме и Амагере впереди. Там будет и впрямь опасно: оба острова в руках датчан, пролив глубиной в двенадцать саженей проходит между ними близко к обоим. И тем не менее времени докурить сигару еще предостаточно. Наконец он с искренним сожалением сделал последнюю затяжку, медленно встал и подошел к подветренному борту, чтобы аккуратно бросить окурок в море. Эскадра, внезапно возникшая в серых рассветных сумерках, застигла гарнизон Хельсингера врасплох. Теперь так не получится. В такую ясную погоду с Сальтхольма и Амагера ее увидят за десять миль, и канониры успеют хорошо подготовиться. Хорнблауэр оглядел строй кораблей. – Сигнальте «Мотыльку», – бросил он через плечо. – «Лучше держать дистанцию». Чем сильнее растянется эскадра, тем дольше она будет под огнем. В подзорную трубу острова уже были видны отчетливо. Удачно, что Сальтхольм такой плоский: его пушки не смогут стрелять далеко. Копенгаген, должно быть, сразу за горизонтом по правому борту. Викери вел «Лотос» в точности тем курсом, который Хорнблауэр указал для него в приказах. Над Сальтхольмом заклубился дым, грянули пушки – очень нестройный залп. Все корабли впереди вроде бы были целы. «Лотос» отстреливался. Едва ли игрушечные девятифунтовки могут с такого расстояния нанести батареям вред, но дым хотя бы спрячет суденышко. Теперь уже весь Сальтхольм окутался дымом, пушки грохотали беспрерывно, как барабанная дробь. Амагер все еще был более чем на расстоянии выстрела. Викери разворачивал свой шлюп. Буш весьма разумно поставил на руслене лотового. – Семь саженей! Семь саженей при начале прилива – более чем достаточно. Бурое на зеленом – это батареи Сальтхольма, едва различимые в дыму. На главной палубе молодой Карлин указывал цель канонирам двенадцатифунтовок левого борта. – Глубже шести! Шесть с половиной! Раздирающий уши грохот – это разом выпалила батарея левого борта. «Несравненная» накренилась от отдачи, и тут раздался крик лотового: – Шесть с половиной! – Право руля! – скомандовал Буш. – Приготовиться у пушек правого борта! «Несравненная» изготовилась к повороту; насколько Хорнблауэр мог сказать, по ним еще не выпустили ни одного ядра. – Пять саженей! Должно быть, корабль проходит по краю мели. Батарея Амагера по правому борту была видна отчетливо. Угол подъема пушек при крене чуть больше, значит они вполне могут до нее дострелить. На сей раз два бортовых залпа громыхнули одновременно, оглушая, дым от пушек правого борта заклубился по палубе, раздражая глаза и ноздри. – Пять с половиной! Уже лучше. Черт, в «Гарви» попали! Бомбардирский кеч в двух кабельтовых впереди «Несравненной» мгновенно превратился из боевого судна в неуправляемый остов. Непропорционально большая грот-мачта переломилась у самой палубы и вместе с вантами и парусами тащилась за раковиной. Короткая бизань-стеньга тоже рухнула и теперь висела на эзельгофте. «Ворон», согласно приказу, миновал беспомощный «Гарви». Теперь к нему приближалась «Несравненная». – Обстенить грот-марсель! – гаркнул Буш. – Приготовиться у бросательного конца! – заорал Херст. – Пять с половиной! – Руль под ветер! – скомандовал Буш, и тут снова дали залп пушки правого борта, наведенные на Амагер, и палубы окутались дымом. «Несравненная» накренилась; обстененный марсель поймал ветер и застопорил ее ход. Большой корабль навис над покалеченным «Гарви». Маунд, его командир, стоял у основания бизань-мачты, направляя усилия команды. Хорнблауэр поднес к губам рупор. – Теперь рубите обломки, живей! – приказал он. – Принимайте бросательный конец! – крикнул Херст. Ловко брошенный конец упал на бизань-ванты, и Маунд сам его поймал; Херст побежал вниз, чтобы проследить, как трос проденут в буксирный канат, приготовленный на нижней, пушечной палубе. Оглушительный треск в носовой части корабля сообщил, что по крайней мере одно ядро попало в «Несравненную». На палубе «Гарви» матросы яростно рубили топорами ванты, несколько человек тянули трехдюймовый канат, привязанный к бросательному концу. Снова треск впереди. Хорнблауэр, обернувшись, увидел, что у русленя лопнули две фок-ванты. «Несравненная» была почти в положении левентик, так что ни правая ее батарея, ни левая не могли бы достать до берега, однако Карлин заставил два орудийных расчета прави́лами развернуть две ближайшие к носу пушки – по берегу стоило палить хотя бы для того, чтобы датские канониры не чувствовали себя как на учениях. Хорнблауэр вновь повернулся к корме: она чуть не врезалась в раковину «Гарви», но какой-то толковый офицер уже отправил матросов на кормовую галерею – отталкиваться запасным рангоутом. Канат медленно полз к «Гарви»; на глазах у Хорнблауэра матросы с кеча потянулись и ухватили его руками. – Мы потащим вас кормой вперед, мистер Маунд! – крикнул Хорнблауэр в рупор. Не стоило тратить время на то, чтобы перетаскивать канат вперед. Маунд замахал рукой, показывая, что понял. – Четверть до пяти, – донесся выкрик лотового. Сцепленные корабли несло на мели Сальтхольма. Сразу за криком лотового громыхнули пушки, которые Карлин сумел навести на батареи Амагера, и тут же над головой с ревом пролетело ядро. В грот-марселе и крюйселе появились дыры – противник стрелял по мачтам «Несравненной». – Развернуть паруса по ветру? – раздался рядом с Хорнблауэром голос Буша. Маунд намотал буксирный канат на бизань-мачту «Гарви», далеко сдвинутую к корме, и махал руками, показывая, что все готово. Его матросы заканчивали рубить грот-ванты. – Да, капитан. – Хорнблауэр замялся, прежде чем дать совет в деле, находящемся полностью в компетенции Буша. – Канат надо натягивать плавно, не то он лопнет или у них выворотит мачту. Разверните передние паруса к правому борту и постепенно набирайте ход, прежде чем обрасопить марсель. – Есть, сэр. Буш не обиделся, что Хорнблауэр ему указывает; он отлично знал, что совет коммодора дороже золота.