– Как вы намереваетесь задержать его, милорд? – Найдется способ, – отвечал Хорнблауэр, сдерживая раздражение и тревогу. Был ослепительно-сине-золотой день, и «Краб» легко скользил со слабым попутным ветерком, когда впередсмотрящий закричал с мачты: – Вижу парус! С подветра, сэр! Парус мог быть чей угодно, но чем ближе подходил «Краб», тем больше неизвестный корабль напоминал «Дерзкого». Три мачты – уже это внушало уверенность, потому что не так много больших кораблей идет из Карибского моря в южную Атлантику. Поставлены все паруса, даже трюмсели и лиселя до бом-брамселей. Впрочем, это ни о чем особенно не говорит. – Похож на американца, сэр! Уже трюмсели определенно указывали на то же. Харкорт взобрался на мачту с собственной подзорной трубой. Когда он спустился на палубу, глаза его горели. – Это «Дерзкий», милорд. Я уверен. Их разделяло девять миль. Небо и море слепили голубизной, вдалеке чуть синела полоска земли. «Краб» выиграл гонку на двадцать пять часов. «Дерзкий» считал румбы – ветра не было, и он крутился на месте под пирамидой бесполезных парусов. «Краб» еще некоторое время двигался и тоже замер под палящим солнцем. Все глаза устремились на адмирала. Тот стоял неподвижно и не отрываясь смотрел на далекие белые прямоугольники – на свой приговор. Большой грот шхуны хлопнул раз-другой – и гик начал поворачиваться. – К шкотам! – заорал Харкорт. Дуновение было таким слабым, что даже не ощущалось на потных лицах, но гики поворачивались, а еще через секунду рулевой крикнул, что корабль слушается руля. Бушприт «Краба» указывал прямо на «Дерзкого», ветер дул с правой раковины, почти с кормы. Если он дойдет до «Дерзкого», то будет для него встречным. Ветер усиливался, обдувал лица, и вот вода запела под носом корабля, загудела обшивка. И тут порыв стих. «Краб» закачался на зыби. Снова задуло, теперь с левой раковины, потом ветер отошел, так что марсели обрасопили прямо, фок выбрали на левую сторону. Десять благословенных секунд «Краб» несся на фордевинд, пока вновь не воцарился мертвый, горячий штиль. «Дерзкий», поймав ветер, расправил паруса, но только на мгновение: едва обнаружив свои намеренья, он тут же замер, беспомощный. Не спасала даже бо́льшая, чем у «Краба», площадь парусов – слишком велика была инерция более тяжелого корпуса. – Слава богу, – не отрываясь от подзорной трубы, произнес Джерард, когда «Дерзкий» снова безвольно повернулся. – По-моему, милорд, они хотят проскочить на расстоянии чуть больше выстрела. – Меня бы это не удивило, – отвечал Хорнблауэр. Новый порыв ветра еще немного сократил расстояние и снова стих. – Мистер Харкорт, вам стоит покормить матросов обедом. Не много найдется охотников есть солонину с гороховым супом в полдневный тропический зной, а тут еще все увлеченно следили за ветром. Посередь обеда налетел очередной порыв и матросов снова погнали к шкотам и брасам. – Когда вам подать обед, милорд? – спросил Джайлс. – Не сейчас, – бросил Хорнблауэр, не отнимая от глаза подзорную трубу. – Они подняли флаг, милорд, – заметил Джерард. – Американский. Звездно-полосатый флаг, тот самый, в отношении которого Хорнблауэру предписано соблюдать особую деликатность. Да и как иначе, если «Дерзкий» вооружен двенадцатифунтовками и полон людьми. Новый порыв подхватил оба корабля, но «Краб» резво шел на фордевинд со скоростью два узла, а «Дерзкий», пытаясь идти в бейдевинд на юг, почти не двигался; вот он и вовсе замер, бесцельно поворачиваясь на месте, – слишком слабый ветер не позволял править рулем. – На палубе почти никого, милорд, – произнес Харкорт. Глаз, которым он смотрел в подзорную трубу, слезился от блеска воды. – Они внизу, – сказал Джерард. Почти наверняка. Что бы Камброн ни думал о намерениях Хорнблауэра, он предпочтет скрыть, что направляется в Южную Атлантику с пятью сотнями солдат на борту. А между ним и Атлантикой – «Краб», самая хрупкая преграда, какую только можно вообразить. Если «Дерзкий» выйдет из пролива в открытое море, его уже ничто не остановит. Он доберется до Святой Елены раньше, чем депеша до Европы. Теперь или никогда – и вина Хорнблауэра, что он до этого довел. В Новом Орлеане он позволил обвести себя вокруг пальца. Он дал Камброну вырваться вперед. Теперь он обязан пойти на жертву, которой требуют от него обстоятельства, – на любую жертву. Мир на земле надо спасти, и «Крабу» «Дерзкого» не остановить. Это может сделать только он сам. – Мистер Харкорт, – хрипло, без выражения произнес Хорнблауэр. – Пожалуйста, приготовьте дежурную шлюпку. Вызовите всю команду шлюпки, по два человека на весло. – Есть, милорд. – Кто отправится в шлюпке, милорд? – спросил Джерард. – Я, – отвечал Хорнблауэр. Грот захлопал, гик со скрипом пошел от борта, потом назад, затем опять от борта. Ветер снова стих. Еще несколько минут «Краб» скользил вперед, потом бушприт его начал отворачиваться от «Дерзкого». – Не могу держать курс, сэр, – доложил рулевой. Хорнблауэр оглядел горизонт: ветра ждать неоткуда. Наступил решающий миг. Он со стуком сложил подзорную трубу. – Я спущусь в шлюпку, мистер Харкорт. – Дозвольте и мне, милорд, – произнес Джерард с ноткой протеста в голосе. – Нет, – отрезал Хорнблауэр. Он не хотел утяжелять шлюпку, на случай если в следующие полчаса поднимется ветер. – Навались что есть мочи! – приказал Хорнблауэр гребцам, едва шлюпка отошла от «Краба». Весла погрузились в синюю-пресинюю воду, засверкали золотом на синеве. Шлюпка, провожаемая тревожными взглядами, обогнула корму; Хорнблауэр повернул румпель и взял курс на «Дерзкого». Шлюпка закачалась на мелкой зыби – вверх-вниз, вверх-вниз. С каждым подъемом на волне «Краб» заметно убывал в размере, «Дерзкий» – прибывал. Он был удивительно хорош в этот золотой вечер, в эти последние (говорил себе Хорнблауэр) часы его военной карьеры. «Дерзкий» все приближался, и наконец в нагретом воздухе раздалось: – Эй, на шлюпке! – Иду к вам! – прокричал Хорнблауэр в ответ. Он стоял на корме, чтобы виден был расшитый золотом адмиральский мундир. – Не приближайтесь! – предупредил голос, но Хорнблауэр по-прежнему правил на корабль. Из этого международного скандала не выйдет – маленькая шлюпка с безоружной командой доставила одного адмирала на застигнутый штилем корабль. Хорнблауэр направил шлюпку к бизань-русленю. – Не приближайтесь, – повторил голос с американским выговором. Хорнблауэр развернул шлюпку. – Шабаш! – приказал он. По инерции шлюпка скользнула к кораблю; Хорнблауэр, зная свою неловкость, постарался, как мог, рассчитать движение. Он прыгнул на руслень, черпнул башмаком воду, но удержался и подтянулся. – Отойдите от судна и ждите меня, – приказал он гребцам и перевалился через борт. Высокий худой человек с сигарой во рту – должно быть, американский шкипер. Рядом с ним – дюжий помощник. С пушек, хотя и невыдвинутых, сняты найтовы. Подле них – американские матросы, готовые открыть огонь. – Не слыхали, что ли, я велел не приближаться, мистер? – буркнул шкипер. – Извините за вторжение, сэр, – отвечал Хорнблауэр. – Я – контр-адмирал лорд Хорнблауэр на службе его британского величества по неотложному делу к графу Камброну. Секунду они стояли на залитой солнцем палубе, глядя один на другого. Тут появился Камброн. – А, граф, – сказал Хорнблауэр и с усилием перешел на французский. – Рад снова видеть господина графа. Он снял треуголку и, прижав ее к животу, склонился в поклоне. Он знал, что кланяется неуклюже. – Чему обязан этим удовольствием? – спросил Камброн. Он стоял напряженно, пушистые усы топорщились. – К величайшему моему огорчению, должен сообщить вам прискорбные новости, – сказал Хорнблауэр. Долгими бессонными ночами он повторял про себя эти слова. Теперь надо было произнести их естественно. – А также оказать вам услугу, граф. – Что вы хотите сообщить мне, милорд? – Дурные вести. – Какие? – С глубочайшим прискорбием, граф, должен известить вас о кончине вашего императора. – Нет! – Император Наполеон скончался в прошлом месяце на острове Святой Елены. Примите мои соболезнования, граф. – Не может быть! – Уверяю вас, граф. Мускул под малиновым шрамом задергался. Холодные, несколько навыкате глаза буравили собеседника. – Я узнал об этом два дня назад в Порт-оф-Спейне, – сказал Хорнблауэр, – и тут же отменил приказ об аресте вашего судна. Камброн не догадается, что «Краб» не поспел бы так быстро. – Я вам не верю, – тем не менее отвечал он. Именно такой ложью можно было бы остановить «Дерзкого». – Сударь! – запальчиво воскликнул Хорнблауэр. Он еще прямее расправил плечи, словно честный человек, оскорбленный в своей искренности. Получилось довольно убедительно. – Вы должны сознавать всю важность того, что говорите, – произнес Камброн с оттенком извинения. В следующий миг он произнес те самые роковые слова, которых Хорнблауэр ждал и страшился: – Милорд, вы даете честное слово джентльмена, что все вами сказанное – правда? – Честное слово джентльмена, – отвечал Хорнблауэр. Долгие дни он с мукой заранее представлял себе этот миг. Он был к нему готов. Он сказал эти слова, как сказал бы их человек чести. Он сказал их твердо и искренне, словно сердце его не разбилось в это мгновение. Он знал, что Камброн попросит его поручиться честью.