– Достаточно хорошие. Пятьсот конто… Какого черта, – подумал да Силва, – не будь скупердяем, не твои деньги! – Даже тысячу конто. Фонзека ещё больше нахмурился. – И никаких неприятностей? Тысячу конто? Не верю. – Лучше поверь, – посоветовал да Силва, – даю слово. – Конечно, но… – Никаких но, – смуглый детектив раскинул руки. – Послушай, Клаудио, я дал тебе слово только за себя, а что решит Господь – не в моей власти. Фонзека помедлил, размышляя, и кивнул. – Заметано. И осушил до дна бутылку, словно ставя печать под уговором. – Хорошо, – спокойно кивнул да Силва и чуть расслабился. – Очень хорошо. Давай поднимемся в Кататумбу и ты покажешь мне свою лачугу. Он заметил взгляд, который Фонзека бросил на Перейру, и все понял. – Нет, без него; он слишком хорошо одет. И за милю видно, что он полицейский. Он подождет нас здесь и потом отвезет тебя назад. Жестом удерживая Фонзеку на месте, капитан перекинулся с Перейрой парой слов. Подозрения на минуту всколыхнулись в Фонзеке, но тут же улеглись и он пожал плечами. Если не будет неприятностей в трущобах, все остальное к черту. Тысяча конто – куча денег. – Эй, да Силва, а как насчет денег? Капитан сунул руку в карман и вытащил пачку денег, полученных от девушки, надеясь, что та была в ладах с арифметикой. – Здесь пятьдесят два конто. Когда вы с лейтенантом поедете в город, получишь остальное. – Хорошо. Фонзека очевидно понял, что никто его не собирается обманывать, и сгреб пачку в карман, не считая. – А в Кататумбе как мне объяснить… – Что объяснить? Что и когда ты хоть кому-то объяснял? парировал да Силва. – Если кто спросит, скажи, что я твой дед: я слишком молод, чтобы быть твоей бабушкой. Выбора у Фонзеки не было, хотя один вопрос ещё оставался. Ткнув пальцем в сторону Вильсона, он спросил: – А он? Он тоже едет? – Тоже, – поспешно заявил Вильсон и повернулся к да Силве. – Зе, я всегда хотел взглянуть на трущобы изнутри… – он перешел на английский. – Знаю, – кивнул да Силва, задумчиво глядя на него. Фонзека подозрительно нахмурился при звуках чужого языка; да Силва посмотрел на человека со шрамом почти сочувственно, потом взглянул на Вильсона. – Все американцы – от туристов до проживающих в Бразилии лет по двадцать – хотели бы побывать в подлинных трущобах, настоящих фавелах Рио, но только большинство боится. И не без оснований. Он слабо улыбнулся и язвительно добавил: – Видимо, чувствуют, что наши трущобы куда колоритнее, чем в Нью-Йорке или Детройте; но, честно говоря, я все их видел, и разницы особой нет, конечно, исключая то, что у трущоб в Рио одно большое преимущество. Вильсон, набычившись, уставился на него. – Какое? Да Силва улыбнулся далеко не искренней улыбкой. – Наши трущобы населены нами. Тогда как в Вашингтоне, или Кливленде, или Буффало – вами. Вильсон уставился на него, осознавая, что да Силва прежде всего был бразильцем с обостренной национальной гордостью, и лишь потом – его другом. И сдержал аргументы, уже готовые сорваться с губ, стараясь не вступать в конфликт. Да Силва долго вызывающе изучал бледное скованное лицо, потом повернулся к Фонзеке. – Он пойдет с нами. Ты готов? Тогда пошли. Глава 7 В квартиру Вильсона они вернулись уже под вечер. Солнце уже спускалось за вершину Корковадо, отбрасывая длинные неровные тени на стены и воды залива, Лишь короткие сумерки отделяли тропический вечер от ночи. В тесной кабине лифта никто не нарушил молчания. Вильсон открыл дверь квартиры, включил свет и направился к бару, чтобы достать непочатую бутылку коньяку. Он отвернул пробку и налил себе хорошую порцию. – Осталось только две. Пустая, слабая замена нужных слов… Он двинулся к окну, бездумно глядя на сгущавшиеся сумерки. Слева на фоне призрачного заката рисовался четкий силуэт горы Карбитос и наверху – фавелы Кататумба. Трущобы поднимались по склону, заполняя каждую расщелину хибарами, покрывая каждый выступ лачугами из ржавой жести. Дряхлые лачуги жались одна к другой, ища поддержки в общей нищете, образуя покрывавшие скалу лохматыми лишаями. Верхним хибаркам ещё доставались последние лучи заходящего солнца, и расплющенные банки из-под керосина, служившие стенами, блестели, как серебряная чешуя. Ниже, где у подножья сгущались тени, уже мелькали огни электрических ламп, раскачивавшихся на провисших проводах, образовавших хаос перепутанных гирлянд. Подключение к энергосистеме производилось совершенно незаконно, но с молчаливым попустительством городских властей и энергетической компании. Муниципалитету и промышленникам обходилось это не так уж дорого, во всяком случае, дешевле самоубийственной попытки отключения… Вильсон поднял бокал, сделал большой глоток, содрогнулся всем телом и перевел дух. Лицо его казалось другу чужим и мертвым. Заговорив, Вильсон старался, чтобы голос звучал скорее заинтересовано, чем потрясенно. – Как люди могут так жить, Зе? – Как? – недоуменно переспросил да Силва. Он долго наблюдал, как Вильсон смотрит на трущобы, и устал от этого. Капитан вытащил табурет из-под стойки бара и уселся, зацепившись каблуками за перекладину. Он подтянул к себе бокал с коньком и взболтал его. – А как они должны жить? – Такая вонь! Открытые сточные канавы, повсюду мусор, грязь! Такие лица… Да Силва крутнул пробку на бутылке, и та, как пьяная, закачалась от его яростной силы. Он глубоко вздохнул, пытаясь успокоиться, и взял бокал, рассматривая его содержимое. – Давно ты в Бразилии, Вильсон? – Семь… – нет, шесть лет. – И за шесть лет впервые понял, что такое на самом деле эти трущобы? – Да, – Вильсон смотрел ему прямо в глаза. – О-о… Да Силва выпил, поставил бокал и крутнул его. Он выглядел устало, злость прошла. – Ну, тогда трудно объяснить. – Не то, чтобы я не видел их, – пояснил Вильсон. – Конечно, видел вдоль дороги, вдоль Авенида ду Бразил, но совсем другое дело, когда ты там, внутри. Он смотрел в густую тьму, отделявшую его уютную квартиру от Кататумбы. Там уже неумолчно звенели цикады, беспорядочные гирлянды голых лампочек взбирались в гору, рассекая сгущавшиеся тени. – Конечно, я видел такие трущобы в кино. Я видел… – он умолк. Да Силва слабо улыбнулся. – Что ты видел? "Черного Орфея"? В лачуге наподобие швейцарского шале в горах прекрасного штата Гуанабара, со всеми удобствами, за исключением, пожалуй, биде для восхитительной сексуальной красавицы? Счастливые смеющиеся люди и талантливые, крепкие здоровые ребятишки, играющие на гитаре, весь день поющие и танцующие? Да, они в лохмотьях, но свежевыстиранных; да, босиком, но кому нужна обувь в превосходном климате, при бесконечном солнечном тепле? Кому нужны туфли на этих гладких скалах? Он замолчал, сам удивляясь, что так раскипятился. – Много ты сегодня видел там счастливых? Много веселых и упитанных детей? – Немного, – спокойно признал Вильсон. – Немного?