— Говори, раз есть, что сказать, — вынес я встречное предложение. Мужик был ни кто иной, как тот самый хрен из приёмной председателя областного совета. Который был очень удивлён при встрече со мной в форме майора. Я прямо чувствовал, что неспроста он тогда сбежал. И что такое хотела мне сообщить Алла? Не про него ли? — Садись по-хорошему, — повторил мужик напряжённо, пытаясь что-то достать из кармана. Он явно нервничал, а искомое доставаться не хотело. Острое чувство опасности плеснуло одновременно с тем, как я сделал шаг навстречу. Немного не успел дотянуться, как из кармана показался ствол. Нервно дёрнув рукой, мужик показал на сиденье напротив. — Ух ты! Настоящий? — не двинулся я с места, просчитывая варианты. Не пристрелил сразу, значит есть шанс. Дайте мне только этот ствол в руки. — Садись, кому сказано. Не доводи до греха, — с паникой в глазах повторил мужик. Он отчаянно трусил, но на нервах мог и пальнуть. Однако ему не труп мой нужен, а я живой. Иначе к чему эти разговоры. А я тоже не пальцем делан. Мне бы только на миг его отвлечь, а там посмотрим, кто кого. — Ну если так настаиваешь, конечно. Ты его хоть с предохранителя снял? — усмехнулся я, плавно придвигаясь и заглядывая сбоку, а сам внимательно отслеживая его реакцию. В ту секунду, когда против воли его взгляд переместился на руку, я кинулся вперёд. Грянул выстрел, взрывая плечо болью, но мне хватило инерции броска, чтобы вцепиться в его кисть и заломить её, заставляя разжать пальцы. Всё, мы на равны… Удар сзади по голове стал решающим в схватке. Добрый доктор подоспел? Череп, может, и не проломил, но боеспособности мне не прибавил. И тут на пустыре заверещала бабка: — Караул! Человека убивают! Милиция! — Чего застыл? Помоги мне, пока сюда полгорода не сбежалось, — раздался незнакомый голос, обладатель которого втаскивал меня в машину. Я успел садануть по нему ногой, но тут чья-то рука схватила меня за самую рану. Темнота залила всё вокруг, и меня просто вырубило. В себя я пришёл от возни и ругани, которая разразилась надо мной почему-то шёпотом. Больно, млин! Помирать было легче, етить-колотить. Ругались два уже знакомых голоса из машины. — Чего ты трясёшься, как баба? За ноги хватай и потащили в дом. — Я не могу, он весь в крови, меня сейчас стошнит. Может он уже мёртвый. — Напомнить, кто в него стрелял? Возьми себя в руки и помоги мне. — Я не хотел. Это случайно получилось. Он мне едва пальцы не переломал. Кажется вывих. — Кончай ныть. Давай его затащим в дом, пока кто-нибудь не увидел. — А где хозяева? Пусть Жора тебе поможет. — Сейчас он нам так поможет, мало не покажется. Тебе ещё с Калыгиным объясняться, почему мы журналиста в таком состоянии привезли. — Давай-ка ты останешься, вместе будем думать, что теперь делать. — Нет, Петя, машину надо срочно отогнать в гараж. Хватит и того, что та полоумная бабка всё видела: и нас с тобой, и скорую на пустыре. — Да она слепая наверняка. Мало ли скорых в городе. — Много. Но когда их придут считать, надо, чтобы эта стояла на своём месте. Ясно? — Чего вы копаетесь? — раздался новый голос — прокуренный и какой-то лающий. — Хрена себе! Что с ним? — Жора, тут так получилось. Пётр в него выстрелил. — Он живой? Несём в дом, там все разговоры. И моё бренное тело понесли, нещадно встряхивая и беспокоя без того наболевшие раны. Мудаки, вы чего творите? Совсем конченные? Я даже глаза открыл, хотя собирался подольше послушать их разговоры, пока они думают, что я без сознания. В первый миг мне показалось, что сейчас снова вырублюсь — до того было черно перед глазами. А потом дошло, что на улице уже стемнело. Это сколько же мы сюда добирались? И где мне повезло очутиться? Какой-то частный сектор, в отдалении лают собаки. Деревня? Хреново. Но могло быть хуже. Могли вывезти в лес и закопать. А так, похоже, я им всё ещё для чего-то нужен. — Не сюда, налево давай. Осторожнее, тазик. — пролаял всё тот же неприятный голос, когда что-то грохотнуло железным тоном. — Не на кровать. Всё кровью уделаете. На пол клади. — Одеяло хоть какое кинь. — Я тебе как кину! Вы… лять… мать… о*ели! Привезли ко мне полутруп, и ещё указывать будете? — Ну как знаешь. Я пошёл машину отгонять, разбирайтесь сами. — Куда это ты намылился? Что с ним делать теперь? — Может, мы его в больницу лучше увезём? — Ага, а сами в милицию сдаваться. Ты соображаешь вообще? Огнестрельное ранение. — А что было делать, если он не стал садиться в машину. — Тебе, ска, ствол не для того в руки дали. И что мы будем делать, если он сдохнет? — Да ну, что с ним сделается, живучий, падаль. В прошлый раз вы нас уверяли, что всё. И что? Вот он, голубчик, живее всех живых. — Это ты называешь, живой⁈ Да у тебя вся машина в кровище, и сам ты в ней с головы до ног! И этот того и гляди концы отдаст. А если не отдаст, его придётся добить, потому что такой свидетель нам точно не нужен. — Так вы и так вроде его того… кончить хотели. Воцарилась неловкая тишина. Вот это номер. — Проверь лучше, он там дышит ещё? Меня обдало вонью из чьего-то рта, в ответ на что меня чуть не стошнило. — Дышит. И кажется, пришёл в себя. Это спорное утверждение. Перед глазами плясали цветные пятна, голову ломило, плечо дёргало болью, так что хотелось обратно в темноту. Где-то скреблась мысль, что умирать второй раз уже совсем не страшно, но почему-то всё ещё не хочется. — Что делать-то будем? Может перевязать его? — Где я тебе бинты возьму? — Алё, ты на скорой приехал. В машине наверняка есть. Не нравится он мне. Того и гляди откинется. А Калыгин сам хотел с ним поговорить. — Так давай прямо сейчас всё спросим, пока живой. — Валяй. — Эй ты, где перстень? — прогудело мне в самое ухо. — Перстень, сука, где! Даже звон слегка потише стал и мир относительно прояснился. — М-м… — пробуя пошевелить пальцами простреленной руки, изобразил я стон умирающего. Рука онемела, шевелилась с большим трудом и через боль. И шум в голове не разберёшь от чего — от кровопотери или удара. Только сейчас всё это было вторично, в первую очередь меня волновал разговор этих отмороженных. Надо выбираться в ближайшее время, пока они не решили, что пора мне на тот свет. С их установкой в живых меня не оставлять я категорически не согласен. — Как хотите, я принесу аптечку, — не выдержал нервный Петя. — Сам принесу. А ты покарауль его, пока мы сходим. — Я? Почему я? Я крови боюсь. — Потому что ты у нас такой меткий стрелок. — Петя, имей совесть. Жора, идём. Мне бы по-быстрому отмыться, и машину надо вернуть. Судя по воцарившейся тишине вслед за хлопком двери, надо мной остался один сторож. И это мой шанс на спасение. Я снова рискнул открыть глаза и оглядеться, где вообще нахожусь, и что можно предпринять в моём положении. Действовать придётся быстро. Мне бы хоть что-нибудь в руку. Тянуло холодом и сыростью. Перед глазами был дощатый облупленный местами пол, массивная круглая столешница, накрытая клеёнчатой скатертью, покосившийся стул на разъезжающихся ножках. На окнах задёрнутые занавески. Не похоже это на деревенский дом, скорее на дачный домик. На стуле, стараясь не смотреть в мою сторону, сидел мужик в плаще и резиновых сапогах. Что, выгляжу не очень? Неэстетичное зрелище, согласен. Но изнутри оно мне тоже не очень, поверь. А просто вырубиться не вариант. Наконец я заметил в углу жестяную банку из-под компота с гвоздями разного калибра и молоток. Тут же лежал один из перевёрнутых стульев. Кто-то хотел сделать доброе дело — починить мебель. А вместо этого оставил мне отличное оружие. Мне бы только дотянуться до него, пока не вернулся лекарь с аптечкой. Нет, я вовсе не против, чтобы меня перевязали, но с двоими я точно не справлюсь в таком состоянии. Третий, надеюсь, свалит сам. Вот одного при помощи молотка, пожалуй, одолею. А если ствол всё ещё при нём, то и со вторым без проблем разберусь. Глава 24 Пока я тянулся в угол, нервный Петя резко встал со скрипнувшего стула, опасливо покосился в мою сторону, но так и не повернувшись толком, ушёл к плитке, щёлкнул переключателем конфорки, налил воду, водрузил чайник. Страшно хочется пить. Пока он сосредоточился на чайнике, я вытянул здоровую руку и почти дотянулся до молотка. Почти, но не совсем. Незаметно зажать в ладони удалось лишь одинокий гвоздь, что валялся рядом с банкой на полу. Чёрт! Мужик принялся мерить шагами комнату, изредка бросая взгляды в мою сторону. Пришлось смирно лежать, изображая умирающего. Ну выйди из комнаты хоть на минутку. Но нет, этот говнюк трусливо приблизился и подёргал меня за руку: — Эй, Волох, ты живой? Мычал я на этот раз вполне себе искренне, хотя орать хотелось в голос. Сука, ты себе прострели чего-нибудь и двигай раненой конечностью поактивнее!