С невинным, точно у бассет-хаунда, лицом, мягко нахмурив брови, Вилли спросил: – Думаешь, я обошелся бы с тобой так? Даже не отвечай, параноик несчастный. Она сама не стала бы предавать тебя, тем более с другом. Нет, я не о Джоди. Я о другой особе. Чье имя тебе знать совсем не обязательно. Ну и ладно. Не то чтобы Калебу было реально интересно. – Как ты можешь так много болтать, параллельно поднимая штангу? – А что, это трудно? – Ну да, ни следа напряжения: для Вилли тягание железа было просто еще одним способом повеселиться. Он несколько раз медленно поднял штангу над головой; его лицо покраснело, но глаза оставались предельно ясными. – Правильное дыхание и позитивный настрой, вот что решает. – Он делал глубокие вдохи, и через всю верхнюю часть его тела проступали, являя причудливую топографическую карту, вены. – Итак, как я уже говорил ранее, девушка, с которой я хочу встретиться, – особенная. Причем до такой степени, что, узнай кто о нашем любовном гнездышке, – шумиха поднялась бы та еще. Понимаешь, о чем я, амиго? – Ты что, влюбился в малолетку? – Нет, – сказал Вилли, и за этим ничего не последовало. Штанга поднималась вверх, опускалась вниз; и так – двадцать раз. Мускулы спины и плеч парня могли по рельефности дать фору какой-нибудь древнегреческой статуе. – Знаешь, если хочешь позабавиться с Розой, – я не против. Калеб уставился на него. – Я не шучу, – сказал Вилли. – Какого хрена? – Говорю же тебе – я не из ревнивых. Повеселись. Просто будь добр к ней. Не сходи с ума слишком сильно. Я знаю, тебе это трудно, но ты уж постарайся. «Что у него на уме? Это такой способ узнать друг друга получше?» – Знаешь, мне это не нужно. – Нам всем что-нибудь да нужно. – Вот это верно. – И ты не скажешь, что нужно тебе? Зажимаешься? – В наши дни только и остается, что зажиматься. Сдерживать позывы. Вилли вздохнул в знак согласия. – Да, современное общество предает мужские желания анафеме. «Анафема» – еще одно лихое словечко не из обихода парня, в литературном восприятии застрявшего на уровне девятиклассника. Похоже, Говард Мурхед и впрямь был к Вилли несправедлив. – В любом случае, у нас осталось несколько месяцев, и я намерен воспользоваться ими на полную катушку. А ты, Калеб? – Я… – начал он было. И так и не закончил. Они приняли душ, вышли из спортзала и отправились навестить Розу в регистратуре. Пока парочка смеялась и целовалась, прислонившись к столу, Калеб сел за компьютер и просмотрел студенческие файлы в поисках личного дела Сильвии Кэмпбелл. Для того чтобы найти в ворохе папок один простой документ, никаких хакерских навыков не требовалось. Мягко касаясь клавиш, Калеб набрал имя в поиске по всем директориям; процесс пошел, по верхней части экрана пополз ленивый зеленый ползунок. «Какой-то ты в последнее время самонадеянный, – как бы говорил Калебу ползунок. – Подожди, не спеши. Успокойся, в конце концов, это не твое гребаное дело, и ты даже получил новый матрас – так кем же ты, черт возьми, себя возомнил? Смотри, будешь совать нос туда, куда не надо, глядишь, и тебя найдут выпотрошенным. Просто окажись в нужном месте в неподходящее время… спи там, где она спала, уткнув голову в подушку, в подушку на кровати, на кровати у стены, у стены, которую окрасила… маленький засранец, ты точно уверен, что хочешь продолжить?» Файл, озаглавленный СИЛЬВИЯ КЭМПБЕЛЛ, отобразился в результатах поиска. Калеб вывел его на печать, не открывая, выгреб из лотка офисного принтера листки, сложил и сунул в карман, пока Роза и Вилли продолжали лобызаться, не замечая, чем парень там занят. Наблюдая за ними, он гадал, чем все может для него закончиться. Кажется, куда ни ткнись – неприятностей ждет полное лукошко. Почему-то очень живо представилось, как Вилли опрокидывает Калеба на пол и наматывает кишки на кулак, пока за плечом стоит Роза, кровожадно полосуя воздух канцелярским ножом и торжествующе крича: «А ты думал, это свободные отношения, придурок?!» Вернувшись к себе в комнату, Калеб впился в скомканные бумажки, как голодающая обезьяна – в свежий банан. Итак, Сильвия Кэмпбелл окончила местную школу с весьма средними успехами. Она прожила в городе всю свою жизнь – зачем, интересно, ей понадобилось пропускать осенний семестр? Денег не было, пришлось найти работу? На каникулярную учебу ее привело некое «независимое исследование»… …под руководством профессора Йоквера. Калеб думал, в менторские проекты берут только со второго курса. Он разыскал домашний адрес Сильвии, сверившись с картой, и обнаружил, что это примерно в получасе ходьбы от кампуса. Калеб проделал этот путь ровным шагом, без костылей. Что он вообще мог сказать родителям Сильвии? «Миссис Кэмпбелл, вы меня не знаете, но… что-что, мэм? Нет, я не коммивояжер; нет-нет, не полицейский и не репортер; нет, не ее друг. Я просто хотел бы поговорить с вами о вашей дочери. О вашей жестоко убитой дочери, мэм. О мертвой девушке. Видите ли, мы делили одну кровать. Нет, мэм, ничего подобного, понимаете, просто…» Он много думал о безумии и наследственности, пока шел по засыпанным мокрым снегом улицам к дому девушки. Связывались ли копы с ее родителями? Имя Сильвии все еще не светилось в газетах, насколько Калеб смог найти. А вдруг прямо на пороге дома он застанет ее мать, только что возвратившуюся из мирной поездки к тетушке Филомене в Уэйкроссе, штат Джорджия, с двумя чемоданами у ног и телефоном в руке? Пора позвонить доченьке, узнать, как учеба проходит… Хватит ли парню духу смотреть этой женщине в глаза? Забавно, но, добравшись до нужного адреса, Калеб не нашел никакого дома – одну лишь стоянку для фур дальнобойщиков в километре от главной магистрали, ведущей из города, да и той явно давно не пользовались. Если бы Калеб посмотрел на карту повнимательнее, то понял бы это. Но он не посмотрел. Когда Калеб возвращался в университет в тумане, холодный ветер нещадно хлестал по коленям. Парень вошел в свою комнату, и его поприветствовал запах крови. Записанный в личном деле домашний номер привел Калеба к равнодушному голосу в телефонной трубке: «Набранный вами номер не обслуживается». «Хризантемы». Сильвия Кэмпбелл (восемнадцатилетняя, согласно набитому ложью документу в руках) прочно поселилась – и зажила снова – в его памяти. Итак, если в полиции начнут искать зацепки, то непременно обнаружат, что девушка как-то подделала личные данные и никто в университете не потрудился их проверить. Этого должно вполне хватить, чтобы инициировать как минимум журналистское расследование. Но в газетах это обстоятельство дела упомянуто не было. Калеб вернулся в библиотеку, проверил еще кое-что и нашел три связанные статьи, которые пропустил в первый раз. Там рассказывалось о том, как подделка личных данных студентов становится довольно распространенным явлением по всей стране, особенно в бедных школьных округах, где компьютерные системы защищены слабо. Статьи попрекали Сильвию главным образом в том, что она спутала карты, и теперь полиции гораздо сложнее расследовать ее смерть; были выдвинуты осторожные предположения насчет туманного прошлого девушки, в котором, возможно, и крылись мотивы убийства. Борзописцам лишь бы писать. Калеб допрашивал завхоза долго и упорно, пока не выведал-таки имя человека, которому поручили убрать комнату и покрасить стену. Парень также обнаружил, где хранят невостребованное имущество студентов. Чтобы туда попасть в первый раз, пришлось включить пожарную сигнализацию. Спустившись в подвал библиотеки, Калеб недолго бродил по запутанной сети складских помещений, проверяя номера комнат, пока не добрался до места, где, по словам уборщика, лежали личные вещи Сильвии. Когда Калебу потребовалось выбраться наружу, он стал пинать оконную раму изнутри до тех пор, пока планки не погнулись и защелка не вылетела из паза. Кто-то избавился от всего, что составляло жизнь девушки и сопроводило ее в смерти, как от мусора, непригодной чепухи. Но Калеба удивило в первую очередь то, что вещи к рукам не прибрали полицейские. Улики как-никак. Не до конца понимая, почему это так для него важно, Калеб начал писать дипломную работу: «УБИЙСТВО АНГЕЛА». Это название пришло на ум случайно, и парень не вполне мог его объяснить. Может, так сказалась общая семейная религиозность, бдения с Библией у задвинутой душевой шторки сестры и прочее в таком духе. Может, Калеб немного влюбился в эту Сильвию и поторопился заочно окрестить ее Ангелом, хотя в жизни она вполне могла быть насквозь порочна и даже, кто знает, заслуживать смерти. А может, всему виной тот фильм Алана Паркера с Микки Рурком в главной роли[12]. Всякое искусство – метафора, как говорил Роберт Фрост, и порой от этого никуда не деться. Калебу не удалось найти ничего, что Сильвия написала бы от руки, – ни дневников, ни писем, ни стихотворений, ни рефератов, ни даже просто тестовых самостоятельных работ. Кажется, все, что вышло из-под ее пера, – тот набросок. Копам здесь ловить было нечего. Но Калеб понял: он должен выяснить, кто и зачем ее убил. Серый цвет неба отражал его собственное душевное состояние. «Ложь – это новая честность, а честность – новая ложь». Новый цикл полудремотных размышлений подошел к концу. Калеб даже не сразу сообразил, что проспал в узкой кладовой почти три часа, полулежа на плетеном диванчике. «Что тебе снилось, ангел?» Калеб был уверен, что девушка ответит ему, если он спросит достаточное количество раз. Поэтому спросил снова. И снова. И еще раз. Так и не получив ответа, Калеб покинул комнату-гроб. 6 К тому времени, как он вышел на улицу, дождь превратился в снег. Калеб перемахнул через забор и зашагал вверх по насыпи лицом к ветру – обратно к Кэмден-холлу, гуманитарному корпусу, где и проходила бо́льшая часть занятий. Снег валил достаточно сильно: через считаные минуты следов, уводящих от расшатанного окна, было уже не видать. Проходя перед Кэмден-холлом, Калеб буквально столкнулся с деканом и его женой. Погруженный в свои мысли, парень не заметил две приближающиеся фигуры, пока не стало слишком поздно. Он повернулся и попытался уклониться, выполнив сложный пируэт, но ноги подкосились, и декан налетел на Калеба, больно толкнув под ключицу. Калеб полетел лицом в снег. Маневрируя, парень скользнул руками по норковой шубе жены декана. Мягкость шубы была такой теплой и гостеприимной, что Калеб на секунду к ней прижался. Какого черта деканша надела норковую шубу в такую погоду? Лицо Калеба почти коснулось шерсти, когда его шатнуло вперед, и он издал странный вздох облегчения, прозвучавший как что-то наподобие «хм-м-м». Шуба жены декана распахнулась, когда она сделала шаг назад, и ладонь Калеба со смачным шлепком опустилась женщине на грудь. Температура упала еще на десять градусов. Ледяные пристальные взгляды жестко пронзили Калеба, когда он перекатился на бок и увидел, что стал объектом внимания. Декан был самым странным мужчиной в кампусе, по части внешнего вида уж точно, но каким-то образом ему все еще удавалось казаться красивым или почти таковым. Некоторые девицы, правда, ссылались на его привлекательность как на «демоническую». Зрелище его изможденной, костлявой фигуры в движении и будто обтекающего ее снега почти завораживало. Росту в декане было под два метра, а развевающиеся на холодном ветру длинные черные волосы делали его еще на пару сантиметров выше. В свои пятьдесят декан был живым воплощением ходячего скелета: истощенный до такой степени, что походил на узника Освенцима, с длинными гладкими пальцами, изогнутыми, как мясные крюки. Всякий раз, когда Калеб пожимал декану руку, по коже пробегали мурашки. А как декан курил – глаз не оторвать: вот он подносит руку с сигаретой все выше и выше к губам, процесс занимает какое-то время просто в силу роста этого человека, и, когда он наконец-то затягивается, дым рассеивается еще до того, как достигает собеседника… что-то в этом было не от мира сего. Из декана бы получился очень хороший Гуттаперчевый Человечек в каком-нибудь шоу уродов – тот самый парень, который собственную руку узлом завяжет на раз плюнуть. И сейчас этот человек-фонарный столб навис над Калебом. «В нем костей, наверное, на два полноценных скелета наберется», – пришла в голову абсурдная мысль. Калеб слабо улыбнулся, потирая саднящую коленку.