– Ну, одна из них – республиканец-политолог, считает, что лучше администрации Рейгана ничего не придумали с момента подписания отцами-основателями декларации независимости. А вторая – прогрессивный гуманитарий, сыплет цитатами из Тимоти Лири и Эбби Хоффмана, отказывается верить, что эти ребята умерли, думает, их в криосон кинули или в космос запулили, что-то вроде того. Выучила наизусть почти все стенограммы суда над Чикагской восьмеркой, прикинь? И еще ей, без шуток, нравится, как Билл Клинтон смотрится в спортивных лосинах. – Что за дичь. – Да, они обе довольно странные. Вполне возможно, будут цапаться до рассвета. Им не впервой. – Ладно… может, пойдем ко мне тогда? Мелисса спрыгнула с табурета, и кот поцеловал Калеба в подбородок. – Прыг-прыг, чмоки-чмок… я уж думала, ты не решишься, дружок. 14 Слава богу, кто-то нашел время, чтобы смыть кровавые отпечатки Калебовых ладоней. Человек на пропускной сменился. Теперь это был парень, и он, склонив рыжую голову с неухоженной копной волос на грудь, отчаянно клевал носом. Впрочем, когда Калеб с Мелиссой вошли, охранник все-таки встрепенулся. В шелковистой бороде цвета ржавчины, которую этот тип отрастил, пытаясь замаскировать шрамы от прыщей на подбородке, застряло несколько хлебных крошек. «Бедный парень», – подумал Калеб. Рыжий оказался лучшим из охранников – сразу проверил пропуск Калеба, попросил Мелиссу зарегистрироваться, взял у нее студенческий, пообещав вернуть, когда она будет уходить. В своей комнате, загородив вход телом, Калеб убедился, что дверца шкафа закрыта, – ему не хотелось, чтобы Мелисса увидела окровавленны пальто и носки. Смрад крови все еще был силен, хотя девушка, казалось, этого не замечала. Сбросив лыжную куртку, Мелисса повесила ее на спинку стула, вынула из кармана плюшевого кота, с осторожностью водрузила его на стол. Интересным артефактом показалась Калебу эта игрушка, пускай и немного раздражающим: приз, предназначенный для Джоди, честно выигранный, но в то же время подло украденный… своего рода гештальт, толком все-таки не закрытый. Хотя – не много ли чести набивной несуразице? Мелисса Ли повернулась и с любопытством посмотрела на Калеба, увидев на полу сломанный телефон. Калеб рассказал девушке о странных звонках. – Я смотрю, жизнь у тебя – совсем не сахар, – заметила она, склонив голову. – Ну, кое-как держусь. Ты уж извини, что здесь не прибрано. Черт, и снова ему пришлось перед кем-то извиняться. – Да брось. Я все понимаю. – Она опустилась на колени, подобрала трубку, стала шарить по полу в поисках подставки. – Будь осторожна! – запоздало воскликнул Калеб. – Там стекло… Он опоздал – Мелисса ойкнула, подняла к глазам руку: между указательным и большим пальцами выступили капельки крови. – Черт. Прости, моя вина. Надо было предупредить сразу… Сегодня утром я бутылку из-под пива тут разбил. – Все нормально. – Она показала Калебу открытую ладонь. – Просто заноза, даром что стеклянная. Попробую вытащить, поддеть ногтем. Немного повозившись, Мелисса все-таки избавилась от нежелательных гостей под кожей, зашипела: – Блин, а болит-то как, будто бумагой порезалась! «А ведь можно не пытаться раскопать всю эту дьявольщину. Просто „утешиться сердцем“, говоря языком поэтов. Забудь про то, что было; медленно и осторожно начни с чистого листа. Смахни пыль с романтических чувств: робкие касания, стремление к дружбе и комфорту… Ты не разучился улыбаться, даже если кажется, что улыбатор твой временно вышел из строя. До утра еще много времени. Забудь про монахиню на своем горбу». Засохшая кровь обесцветила ручку ящика для носков, но гостья этого не заметила. Персиковая стена казалась поразительно похожей по оттенку на тон кожи Мелиссы, и Калеб задался вопросом, насколько бледной (или розовой) была Сильвия Кэмпбелл. Он мог видеть мертвую девушку только в черно-белом цвете. – Погоди, – сказал Калеб. – Дай я посмотрю. – У тебя есть пластырь? – Есть кое-что получше. Мелисса хихикнула, глядя, как Калеб достает из шкафа свой набор для бритья, извлекает оттуда флаконы с перекисью водорода и медицинским спиртом, два ватных шарика, моток марли, коробочку с разномастными пластырями. Кровь Калеба уж слишком часто проливалась зазря, он научился быть готовым к подобным оказиям. – Тут ведь не операция на открытом сердце, Калеб, – заметила Мелисса. – Терпите боль молча, леди, – назидательно произнес он. – Ежели вы не будете смелой юной девушкой, то… – То что? Калеб чуть не брякнул что-то в духе: «То придется поцеловать ранку, чтоб не болело». «Смотри-ка, ты уже совсем позабыл, что еще недавно побывал в настоящем аду. На твоих глазах нечто такое, чего не должно существовать, миловалось с Джоди, а она была и не против; заглянув за кулисы здешних власть имущих, ты узрел сатанинский шабаш. И что же? Теперь ты непринужденно шутишь с этой милашкой. Вот тебе еще одно доказательство того, что человек может пережить все что угодно, а твоя сестра просто была очень слабым человеком. Отступись. Забудь обо всем. Лови момент». – То ничего, – пробормотал он. – Может, лучше сразу пустишь мне пулю в лоб вместо анестезии? – пошутила девушка. Калеб, пожав плечами, тщательно промыл два небольших пореза и наложил пластырь. Мелисса пошевелила пальцами, кивнула. – Работают? – поинтересовался он. – Ага. Спасибо, добрый доктор. – Вернувшись к телефону, она вставила треснувшую трубку в подставку. Тоже треснувшую. – Слушай, эта штука, я думаю, сможет звонить тебе, а вот ты с нее – уже не сможешь. Тут половина кнопок вылетела. Сильно ты его приложил. – Поделом, – отмахнулся Калеб. «Скоро меня здесь не будет», – подумал он. Мелисса развела руками и снова кивнула – не то чтобы смущенно, скорее просто как-то неловко. С некоторым разочарованием в себе Калеб обнаружил, что оторвать глаз не может от родинки на лице девушки. Плохи дела, как ни крути. Его зацикленность на привидениях начала влиять на мир живых. Будь он так сосредоточен на вещах, по-настоящему важных… «И что дальше? Спустишь свое безумие с поводка? Станешь рисовать карандашом наброски женских лиц и прятать их в библиотечных книгах? Можешь просто насладиться парой часов с девчонкой и не скатываться при этом в Дантов ад?» Калеб не думал, что его дисциплины хватит, чтобы и дальше держать себя в руках. Стоя в середине комнаты, на равном расстоянии от всех четырех стен, находясь будто бы в самом центре палубы качающейся лодки, каждый сделал неуверенный полушаг навстречу другому. Мелисса еле заметно дрогнула, когда их пальцы соприкоснулись. …Кровать, несмотря на всю ее значимость, оставалась всего лишь кроватью, пока Калеб изучал Мелиссу Ли – так же неспешно, как тщился изучать поэзию. В ней было так много интересного – вне всяких банальных контекстов и подтекстов. Морщинки, появлявшиеся на лице, когда девушка улыбалась, напоминали строфы, в которых вполне мог быть выписан весь смысл его жизни. Они откинулись на спинку кровати, расслабляясь. Новый матрас приятно пружинил. Мелисса повернулась на бок, устраиваясь поудобнее. Калеб неловко обнял ее, линии их бровей встретились. Он вообразил, как маленькая родинка отпечатывается на его коже, как бы клеймя, вынуждая навсегда запомнить момент. Тишина составляла им ненавязчивую компанию. Ничего не хотелось делать. Не нужно было слов – даже на языке тела, на каком угодно языке. Само время замедлилось, свивая мысли об этике, любви, смерти и чертовщине в причудливую спираль. – Тут так уютно, – пробормотала Мелисса Ли сквозь зевок, и вскоре ее дыхание стало размеренным, умиротворенным. Ее сморило. «Кто-то умер». Об этом Калеб все еще помнил. Но было приятно сознавать, что девушка лежит рядом с ним, такая живая; он прижался ухом к ее толстому свитеру, как некогда к норковой оторочке одеяния деканши, слушая, как бьется сердце, – гораздо быстрее, чем неизменно медленный и ровный ритм Джоди. И ничего более не требовалось. Каких-то таких отношений Калеб и искал всегда – без сплетения разгоряченных нагих тел, без адского огня в глазах, без бросающего длинную тень на все и вся гидроцефального Сатаны. Тишина, правильная и непогрешимая. Совсем как в обществе Лягухи Фреда. Калеб положил руку на одеяло, разгладил. Тыльной стороной напряженной ладони коснулся живота Мелиссы Ли ненароком, и девушка дернулась в полудреме. Кот со стола таращился на парня мудрыми глазенками. У Калеба ушло несколько минут на то, чтобы с долей отвращения осознать: он протянул другую руку и положил ее на плохо закрашенное пятно на стене. Вместе они создавали своего рода цепь. Контакт. «Парень, ты, должно быть, сошел с ума». Окна гудели от порывов ветра. Калеб поймал себя на том, что собирается произнести какие-то невнятные слова оправдания – перед самим собой, перед Мелиссой, – и тут зазвонил телефон. Парень приложил достаточно усилий, чтобы эта проклятая штука никогда больше не ожила: звонок вышел захлебывающимся, издыхающим, звучащим будто из-под толщи воды. Кому Калеб мог понадобиться в такой час? Розе? Он не сумел утешить ее тогда, не сможет и сейчас. Вилли? Нет работы неблагодарнее, чем урезонивать этого сукиного сына. Джоди… «Нет, это никак не могла быть Джоди». – Хм-м-м? – пробубнила, дремля, Мелисса – на свой манер, не на йокверовский. Она повернулась на другой бок, пошарила рукой близ себя, будто ища Калеба. – Все в порядке, – прошептал Калеб ей на ухо, наклонившись над девушкой. Он убрал волосы с ее лба, и ему так понравился этот простой жест, что парень вернул прядь на место и снова ее сдвинул. Мелисса глубоко вздохнула и поглубже зарылась в одеяла. Калеб перелез через ее ноги и спрыгнул с кровати, затем жадно схватил трубку, прежде чем звонок ожил вновь. – Алло!.. Тишина, как и в прошлый раз. Калеб не особо удивился. Сжав шнур, он намотал его витками на запястье, сцепив зубы до боли в скулах. Всем телом подался вперед, готовый действовать, если случай того потребует, и весь нырнул в это холодное безмолвие на том конце линии. Это была не Клара – ее дьявольскую ауру он уловил бы теперь за километр. Он не знал, как защититься от пустоты того, что взывало к нему, и не был уверен, что хочет этого. Перед глазами нервно метались дотошные, фотореалистичные, прямо-таки резные образы разложившихся тел родителей, желающих поговорить, предупредить его о сестре, судорожно ползшей по заляпанному красным кафельному полу Калебу навстречу. Кольца тишины сужались, являя свою ангельскую природу.