Часть 3 из 39 В начало
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
«Возможно, тому, кто убил ее отца», – подумал Оберон и закрыл глаза.
В голове зацокала секундная стрелка на невидимых часах. Заклинание Отторжения было древним и запретным, Оберон прибегал к нему лишь в исключительных случаях и потом расплачивался несколькими днями слабости и тошноты, но только оно могло бы спасти девушку.
Сейчас снова был исключительный случай. Оберон сделал глубокий вдох и швырнул заклинание в сгибельника.
Особняк сотрясло ревом умирающего чудовища. Тот, кто создавал сгибельника и запускал его в дом Элизы Леклер, знал толк в черной магии и порождениях тьмы. Оберон не успел об этом подумать: его ударило в грудь, швырнуло в сторону и приложило головой о столбик кровати.
Рот наполнился кровью. Издалека доносились взволнованные крики, ругань, плач, потянуло горелым, и Оберон вздохнул с облегчением. Со сгибельником было покончено.
Он открыл глаза и увидел, как слуги поднимают Элизу и кладут на кровать. Девушка была жива – без сознания, но жива. Домоправительница хлопотала рядом, бросая на Оберона очень выразительные взгляды.
«Да, спасителю юной красавицы не полагается быть в исподнем», – подумал Оберон, попробовал подняться с пола и предсказуемо не смог этого сделать. Тошнотворная слабость обняла его и заставила обмякнуть на ковре.
От сгибельника остался лишь ком грязного тряпья размером с кулак. Он больше никому не мог причинить вреда. Оберон дунул в его сторону, и сгибельник рассыпался пеплом.
– Милорд? – один из слуг бросился к Оберону, помог ему подняться, и Оберон невольно обрадовался тому, что ничего не ел, такой вязкой и могущественной была тошнота. Он весь покрылся ледяным липким потом, ковер под босыми ногами заскользил куда-то в сторону.
– Немедленно… – прошептал Оберон, глядя, как Элиза открывает глаза, и домоправительница гладит ее по руке, не сдерживая слез. – Отправьте человека в Министерство магии… Нам… нужен врач. И маг высшего уровня.
– Сию секунду, милорд! – кто-то из слуг бросился выполнять приказ. Рыжий здоровяк подошел к Оберону, поддержал, не давая распластаться на ковре. Оберон уткнулся виском в его ручищу, и слуги подхватили его и понесли из комнаты.
Они с Элизой закричали хором. Боль, пронзившая Оберона, была такой, что на мгновение вытряхнула его из жизни. Когда тьма развеялась, то ушла и тошнота со слабостью – какое-то время Оберон наблюдал за суетой, пытаясь понять, что происходит, а затем хриплым шепотом приказал:
– Назад, назад!
Слуги проворно внесли его в комнату Элизы. Девушка уже успела прийти в себя, она плакала от боли, прижимая руки к груди, и Оберон удивленно обнаружил, что чем ближе они друг к другу, тем слабее становится боль.
– На кровать! – распорядился он. Домоправительница ахнула с каким-то забавным возмущением, словно уже успела забыть о сластолисте. Оберона опустили на прохладную хрустящую простыню, он сжал ледяные мокрые пальцы Элизы, и боль отступила.
Несколько мгновений он просто дышал, наслаждаясь тем, что жив. Рядом тихо дышала Элиза, и ее пальцы постепенно наполнялись теплом. Боль выпускала девушку из объятий.
– В министерство уже послали? – спросил Оберон.
– Да, м’лорд! – отрапортовал один из слуг. – Жан убежал только что!
– Что случилось, милорд? – с искренней болью и трепетом спросила домоправительница. – Что это было?
Кажется, только сейчас она окончательно поняла, что Элиза могла умереть этой ночью – страшной мучительной смертью в тряпочных объятиях порождения тьмы.
– Кто-то отправил сюда сгибельника, чтобы убить миледи Леклер, – ответил Оберон. Волосы Элизы рассыпались по подушке, завились влажными темными кольцами. От них мягко веяло зеленым яблоком – таким живым, свежим запахом. – Откройте окно, дышать нечем.
Оберон закрыл глаза. Услышал, как стукнула оконная рама, и в комнату ворвался ночной воздух – прохладный, уже осенний. Сразу же стало легче дышать.
– Убить меня? – прошелестел голос Элизы. – Бог с вами! Кому я нужна?
Оберон улыбнулся.
– Ненужным людям не подсылают такую дрянь, – произнес он и приказал: – Оставьте нас.
Слуги послушно вышли из комнаты и столпились в коридоре. Последней комнату покинула домоправительница, смотревшая на Оберона с ужасом и надеждой.
Какое-то время они лежали молча. Потом девичьи пальцы дрогнули в Обероновой руке, и он услышал едва уловимый шепот:
– Это было… ужасно. Он выскочил на меня из шкафа, я… Я ничего не успела сделать.
Что-то запульсировало в груди. Кажется, Оберон понимал, что это, – и ему хотелось выругаться, да погрязнее, чтобы выплеснуть из себя нарастающую горькую досаду.
– Вы успели закричать, – сказал Оберон. – Как ваша боль в груди?
Элиза удивленно повернула голову в его сторону и тотчас же смущенно отвернулась. Должно быть, тоже считала, что спаситель прекрасной леди не должен лежать в кальсонах.
– Откуда вы знаете? – спросила она. Оберон усмехнулся.
– Потому что у меня тоже болит. Нас сковало заклинанием, Элиза. Простите.
* * *
– Да, это именно Двойная цепь. Я такую видел в юности. Редкостная мерзость!
Из всего огромного количества магов и врачей министерства в дом Леклер смогли прийти как раз те, кого Оберон искренне терпеть не мог: Шато, который к сорока годам так и был ассистентом врача, и Вернетт – старый, цепкий и опытный волшебник, который считал Оберона дерзким и наглым выскочкой и никогда не скрывал своего отношения. Оберон отвечал ему взаимностью, и его назначение на должность декана окончательно разорвало любую возможность мирных отношений.
– Да, – согласился Шато. – Именно она. Неизбежное зло, скажем так. Лучше уж Двойная цепь, чем двойные похороны.
Оберон был с ним полностью согласен. Элиза пряталась под одеялом и едва слышно всхлипывала. Присутствие незнакомцев в ее спальне причиняло ей почти физическую боль – к тому же взгляды этих незнакомцев были очень красноречивыми. Вернетт снова навел на Оберона проявляющее стекло в золотой оправе, и, почувствовав легкий укол в висок, Оберон в очередной раз подавил в себе жгучее чувство стыда.
Лежать перед этими коновалами вот так, без штанов, мухой под микроскопом, было на удивление мучительно. Он вполне разделял чувства Элизы.
– И каковы ваши прогнозы, господин Вернетт? – хмуро поинтересовался Оберон. Они могли не любить друг друга, но свою работу Вернетт всегда делал до конца и самым лучшим образом. Ему можно было верить.
– Она обязательно растянется и ослабеет, – ответил Вернетт и протянул Шато свое стекло: – Взгляните, друг мой! Колечки – хоть сейчас в учебник. Да, она исчезнет через три недели, максимум через месяц. Такое случается, главное, что вы оба живы. Завтра сможете выйти из комнаты поодиночке, вот…
Он запустил пальцы в поясную сумку и извлек несколько пузырьков с золотистым содержимым.
– Три капли на стакан вам и миледи Элизе. Постепенно сможете отходить все дальше друг от друга, хотя ночевать все-таки придется вместе. Да и вообще советую особо не отдаляться друг от друга. Чем вы ближе, тем лучше ваши магические поля сладят с этой проблемой. А потом не будет побочных гадостей вроде тошноты или склонности к легочному жабсу. – В глазах Вернетта поплыли отвратительные масленые огоньки, когда он упомянул о воспалении легких, и он с улыбкой заметил: – Впрочем, не думаю, что это причинит вам какие-то неудобства.
Элиза снова всхлипнула. Оберон с трудом сдержал желание подняться, сгрести в охапку этого тощего хмыря Вернетта и посоветовать ему ухмыляться так где-нибудь в другом месте. В груди снова заныло, и он спросил:
– Может, есть еще что-то по делу? Советы, рекомендации?
Вернетт и Шато ухмыльнулись одинаково цинично.
– Думаю, вы достаточно опытны, друг мой, чтобы обойтись без моих рекомендаций во время сна с юной прелестницей, – заметил Вернетт, и Шато закивал.
– Джентльмены не ведут себя так, как вы! – гневно воскликнула Элиза из-под одеяла. Вернетт снова осклабился.
– Так и вы уже не очень-то благородная дама, моя дорогая, – произнес он. – Вся столица видела сластолист на вашем окошке. Я хотел зайти, да понял, что денег не хватит.
Элиза шевельнулась под одеялом, пытаясь встать; Оберон придержал ее и, сев в кровати, осведомился, не сводя пронизывающего взгляда с Вернетта:
– Что выбираете, шпаги или пистолет? Я отлично работаю и тем, и другим. Да вы, впрочем, в курсе.
Вернетт побледнел и даже сделал шаг назад, словно подумал, что Оберон бросится на него прямо сейчас. Шато, который мгновение назад похихикивал в стороне – ну а что ему не хихикать, людей всегда забавляет позор и падение ближних, – умолк и предусмотрительно отступил к дверям.
– Будет вам, друг мой, какие между нами могут быть дуэли? – примирительно заговорил Вернетт. – Приношу свои извинения вам обоим.
Он выставил свои пузырьки на прикроватный столик Элизы и посоветовал:
– Постарайтесь уснуть. Во сне магические процессы ускоряются, так что уже утром вам станет легче.
– Сгинь, – прошипел Оберон, и Вернетт с Шато выскочили за двери так проворно, словно им наподдали знатного пинка.
Из-под одеяла донесся плач. Оберон вздохнул, откинул одеяло и дотронулся до плеча Элизы – белого, влажного, ледяного. Она вся сейчас была как статуя.
– Вот поэтому надо поехать со мной в академию, – негромко сказал Оберон. – Там никто не скажет вам ни единого дурного слова.
Элиза не ответила. Просто плакала, слепо глядя куда-то в сторону. Оберона кольнуло жалостью. Несчастная растрепанная девчонка, которая никому не сделала ничего плохого, которая переступила через себя, чтобы спастись.
Видимо, ей лучше было бы умереть от голода где-нибудь на чердаке. Тогда все были бы ею довольны. Пусть умерла, зато порядочная.
Оберон погладил девушку по плечу – дьявольщина, он представления не имел, как утешать плачущих барышень! Она снова всхлипнула, но не отстранилась.
– Элиза, – окликнул Оберон. – Не плачьте. Все будет хорошо, я вам обещаю. Ну правда же! Приедем в академию, начнется учебный год. Я вас устрою ассистенткой на кафедру, Ламер постоянно требует помощника…
– Я ничего не умею, – едва слышно откликнулась Элиза. – Только переводы.
Оберон улыбнулся.
– Вы же сможете взять коробку со стула и поставить на стол, правда? – спросил он. – А большего там и не требуется. Ну не плачьте, Элиза. Пожалуйста.
Да, Оберон мог бежать по болоту за скелетами гнилых гончих, мог выцепить призрака из зазеркалья, мог подняться в небо за туманными змеями, но вот в утешении плачущих девушек он был полным профаном. Элиза снова всхлипнула, провела по лицу ладонью и сказала:
– Вы спасли мне жизнь, милорд… Спасибо вам.