– Внимание, "третий", это "первый", доложи обстановку! В принципе докладывать особо нечего, все и так ясно, но "третьему" не помешает слегка напрячься для профилактики. – Восемь бритых, оружия не наблюдаю, вид характерный, возраст до двадцати… – быстрой скороговоркой забубнил оперативник. – Вышли с Кривоколенного, идут в мою сторону, темп движения средний, можно перехватить в следующем квартале… "Я и без тебя соображу, где перехватывать", – неприязненно скривился Железяка, однако голос в эфире прозвучал абсолютно бесстрастно, не выдавая чувств командующего операцией: – Понял тебя, "третий", понял. "Орбита", выходите на вторую исходную, там будет встреча, как поняли? – Понял тебя, "первый", выдвигаюсь, – в ответ прохрипел эфир, голосом командира группы спецназа. Бойцов милицейского спецназа в народе за их экипировку и, особенно за круглые титановые шлемы-сферы, прозвали "космонавтами". Прозвище быстро прилипло и въелось в повседневную жизнь отряда, порой и сами бойцы употребляли его в разговоре между собой. Вот и сейчас, Юрка Колесниченко, командовавший спецурой, не без юмора выбрал себе именно космический позывной. Однако пора было двигаться и Железяке, если он, конечно, хотел принять личное участие в назревающем спектакле. А он, разумеется, хотел, иногда по горячему, сразу после силового задержания удается получить такие признания, на которые потом опомнившегося и пришедшего в себя арестанта уже не раскрутишь даже самыми хитроумными уловками. Момент упускать никак нельзя, да и проконтролировать ситуацию лично тоже стоит, "космонавты" ребята резкие, как бы не покалечили кого. Отписывайся потом… Бритые через одного несовершеннолетние, хотя возраст не делает их мене серьезными противниками. Но вот закон ничего не говорит о том, что у пятнадцатилетнего пацана может быть при себе настоящий боевой нож, а то и пистолет, плюс навыки владения оружием на уровне не многим хуже, чем у бойца спецподразделения. Наоборот, дословно одна из ведомственных инструкций по применению табельного оружия гласит: "… запрещается применять оружие против несовершеннолетних, если возраст их очевиден, или известен". Вот тебе и весь сказ. И следующее дальше: "за исключением случаев совершения ими группового, или вооруженного нападения, угрожающего жизни и здоровью сотрудника, или граждан…", уже не очень спасает ситуацию. Любой мент доподлинно знает, как, при желании, выворачиваются в суде эти фразы опытными адвокатами. Так что до серьезных разборок с малолетками лучше не доводить. Себе дороже может выйти. Бесцеремонно расталкивая поток спешащих к станции метро людей, Железяка быстрыми шагами двинулся по улице, благо идти не далеко, один квартал. Краем глаза засек мелькнувших у входа в подземный переход на той стороне коллег. Правильно, пока рано сниматься с точек, вдруг бригада не одна и сейчас подвалят еще. Хотя вряд ли, скиновские команды, как правило, не многочисленны, ведь чем больше народу в группе, тем выше вероятность провала. Так что справедливость принципа: "лучше меньше, да лучше" здесь усвоили на отлично. А вот и спецы, "ПАЗик" с затемненными до полной непрозрачности снаружи стеклами и голубыми милицейскими номерами тихонько припарковался у самого тротуара. В зоне действия знака "остановка запрещена", между прочим, невольно отметил Железяка, недовольно куснув губу. Надо будет пояснить водителю, что на операциях не стоит привлекать к себе лишнего внимания такими демонстративными жестами. А лучше Юрке объяснить, пусть сам со своими дуболомами разбирается, они один хрен нормальных слов не понимают. А указывать его бойцам на косяки на их внутреннем диалекте, то есть в ринге с перчатками на руках, Железяке откровенно слабо, несмотря на всю спортивную подготовку. У этих ребятишек практики немеряно, чуть не каждый день выезжают, да и возраст уже не тот, чтобы силушкой богатырской меряться. Задние двери автобуса разъехались в сторону и три ловкие фигуры в сером ментовском камуфляже выпрыгнули на асфальт. Ага, первые пошли… Бойцы постояли несколько секунд осматриваясь, потом неспешной рысцой направились за угол дома, аккуратно придерживая закинутые через плечо короткие автоматы. За ними появилась следующая тройка, эту уже возглавлял сам Колесниченко, огромный с медвежьими повадками добродушный здоровяк, приехавший откуда-то с Украины и на этом основании то и дело сбивавшийся на мягкий хохляцкий акцент. Хоть на бойцах, как и положено, в таких случаях, были надеты скрывающие лица маски, но любой хотя бы раз лично видавший Колесниченко опознал бы его среди них в два счета. Поведя богатырскими плечами, словно разминая перед дракой затекшие мышцы, спецназовец махнул своим рукой, и тройка неспешно, вроде даже лениво двинулась к проспекту. За ней последовала еще одна. Водитель остался при машине. Железяка еще ускорил шаги, чтобы успеть пересечься со спецназом до того, как они дойдут к перекрестку. Всегда лучше быть поближе при первом контакте, уж больно скоротечен обычно этот момент, когда в дело вступают ребятки Колесниченко. Несколько секунд кажущейся со стороны абсолютно бестолковой суеты, беготни и криков и вот уже злыдням навешали по соскам, и волокут их, сломленных, взятых под полный контроль болевыми приемами в автобус. И невдомек стороннему зрителю, что вся эта кажущаяся суета на самом деле четко распланирована и отработана многочасовыми до пота и крови тренировками. От того и нет, как правило, у бандюков ни единого шанса оказать милицейскому спецназу достойное сопротивление. Он не успел совсем чуть-чуть, до перекрестка с узким, примыкавшим к проспекту переулком осталось всего несколько шагов, когда из людского потока на той стороне показались те, кого они ждали. Молодые, уверенные в себе, спортивные… Они подобно акулам легко бороздили толпу, разрезая ее на части. Им уступали дорогу, с неприкрытым страхом поглядывали в след. Даже на расстоянии сразу ощущалась жесткая агрессивная энергетика, сбитых в стаю подростков. Естественно, никто из мирных граждан оказаться у них на дороге не жаждал. Жались к стенам домов, косились исподтишка с опасливым интересом. До синевы выскобленные головы вызывающе поблескивали под лучами закатного солнца, тяжелые ботинки гулко били мощными подошвами в асфальт, форсистые кожаные куртки, неизбежный "Лонсдейл", небрежно распахнуты, открывая обтянутые плотной тканью футболок литые грудные мышцы. Да, и как это "третий" определил, что перед ним несовершеннолетние? Непонятно… Разве что по едва тронутым первым пушком растительности лицам. Если смотреть по суровости комплекции, так никакие это не детки – матерые мужики, под стать "космонавтам" только без шлемов и броников. Колесниченко со своими бойцами выплыл из-за угла, когда бритым оставалось до него буквально пару метров. Встретились лоб в лоб неожиданно, на то и был расчет. – Стоять, орлики! – зычно скомандовал хохол. – А ну отходим к стеночке! Руки держим на виду! И не дергаться! Бойцы за спиной командира напряглись, готовые с ходу пресечь на корню, вбить тяжелыми ботинками в асфальт любую попытку сопротивления. Однако, скины, против ожидания, настроены были, кажется, мирно. – Иди в жопу, орлик! – вяло пискнул кто-то из задних рядов. – Опа, кто здесь? Акабы? – дурашливо вылупил глаза один из стоящих впереди. Вот собственно и вся реакция, ни попыток рвануть в сторону, ни нервозных движений по карманам, чтобы сбросить все неположенное, пока не начали шмонать, ни агрессии… Странно, не типично… Железяку впервые с начала операции пронзило изнутри острое предчувствие фатальной ошибки, ощущение непоправимости всего происходящего… Он даже глаза на секунду прикрыл и застонал тихонько, настолько явственным было это зародившееся внутри чувство. – Кто тебе здесь, акабы, мальчик? – обиженно прогудел тем временем Колесниченко. – Ща в автобус заведем, потом неделю ссать кровью будешь! – Ой, напугал! Дяденька, только не бейте! – заблажил дурным голосом скин, глумливо улыбаясь. – Все, хорош базарить. Ну-ка мухой отошли к стеночке, мордой в кирпичи и ручки на них же! – А в чем, собственно дело, командир? – рассудительно спросил, стоявший впереди бритый парень до сих пор не вступавший в дискуссию. – Идем спокойно, никого не трогаем… Чего ты к нам привязался? Остальные одобрительно загудели, поддерживая, сдвинулись вперед, сбиваясь плотной кучкой. В тихих пока голосах явно сквозила еще до конца неоформленная, но уже вполне реальная угроза. Железяка видел даже со спины, как напряглись, расслабившиеся было спецы, готовясь к броску. Колесниченко, однако, пока разговаривал мирно. – Не там гуляете, пацаны. Тут у нас операция, так что не повезло. Придется предъявить документы и вывернуть карманы. – И бумажка от прокурора под названием ордер у тебя, дядя, имеется? – широко улыбнулся все тот же бритый, по-видимому, игравший в компании роль вожака. – И без бумажки нормально будет, ишь развели тут бюрократию! Скины вновь возмущенно заропотали, но вожак унял их одним движением руки. – Так обыск без ордера, это нарушение закона, дяденька, мы ведь и в прокуратуру пожаловаться можем… Улыбка скина была сладкой до приторности, но Колесниченко умудрился в ответ улыбнуться еще доброжелательнее. – А я вас обыскивать и не собираюсь. Сами покажете, вы ведь законопослушные граждане, так что рады будете помочь милиции в ее тяжелом труде… – Вот уж точно! Гляжу, употели вы от тяжести! – хохотнул кто-то в задних рядах. Реплика была встречена дружным издевательским смехом. Уже почти дошедший до места действия Железяка потер зачесавшийся лоб, нет, не так все… Не ведут себя так спокойно и вызывающе те, кого неожиданно принимают менты, да еще не простые, а милицейский спецназ. Не так, что-то, не так… – Ладно, дядя, только ради тебя, – вожак, продолжая глумливо ухмыляться, сделал шаг в сторону, прижимаясь к стене дома и демонстративно выворачивая карманы пятнистых штанов. – Видал! Слоник! Хочешь, еще хобот покажу?! Остальные скины гогоча последовали его примеру. "Бестолку! Пустой номер, ничего у них на карманах запрещенного нет, и предъявить им нечего, за бритые бошки у нас пока не сажают, – Железяка от досады хрустнул зубами. – Знали они, что мы тут ждать будем. Это явный развод! Вот только в чем его суть? Эх, кабы знать! Не просто же поглумиться над акабами они сюда пришли! Так что же за всем этим кроется? Что эти ублюдки задумали?!" Спецы, тоже сообразившие уже, что в этот раз что-то не срослось, лениво охлопывали демонстративно задиравших руки вверх юнцов. Не старались что-то обнаружить, просто отбывали номер. Колесниченко проверял у досмотренных документы, которые никто (вот ведь странность!) не забыл дома, не оставил в другой куртке и не отдал где-то в залог. Все дисциплинированно предъявили паспорта, а некоторые и студенческие билеты, не придерешься. – А куда движемся такой толпой, молодые люди? – сделал последнюю вялую попытку подошедший из-за спин спецов Железяка. – На концерт, дяденька, – мило улыбнулся вожак. – Что за концерт? – Классической музыки… Реквием, и все такое… Сейчас начнется… Железяка покивал понимающе головой, отходя в сторону, и тут в скрытом наушнике на тонком проводке, вставленном в правое ухо, кроме обычных звуков царящей в метро в час пик сутолоки и суеты, прорезалось что-то новое. – Ну, здравствуй, ара. Надеюсь, к дуэли готов? – произнес тихий спокойный голос. – Мать твою! Кажется, Железяка выкрикнул это вслух, потому что стоящий рядом спец дернулся и удивленно поглядел в его сторону. Но объяснять ему что-то, уже не было времени, капитан что было сил, рванул обратно к метро. Он бежал так, как давно уже не бегал, расталкивая на ходу спешащих в том же направлении людей, сбивая замешкавшихся с ног и перепрыгивая через них. Бежал, хотя понимал уже, что не успеет… Просто не может успеть… – Во! Начался концерт… – с ухмылкой прокомментировал, забирая свой паспорт из рук обалдевшего Колесниченко, вожак скинхедов. – А реквием чуть позже будет… Когда этот добежит… – Поговори еще у меня! – дежурно огрызнулся спецназовец. Карен чувствовал, как накатившая на него слабость, все сильнее овладевает телом. Голова кружилась, во рту невесть от чего появился тошнотный железистый привкус, а перед глазами заметались яркой вьюгой радужные мошки. Еще один взгляд на часы, до назначенного времени тридцать секунд. Надо как-то их пережить, их и еще пятнадцать минут ожидания опоздавшего, положенных по старой доброй студенческой традиции. Незаметный в обычной жизни ничтожный временной отрезок сейчас казался вечностью. Нужно было куда-нибудь присесть. Вот хоть пусть на мраморный постамент, на котором стоит памятник. Холодный и жесткий полированный мрамор, показался усталому телу ничуть не хуже, чему мягкое удобное кресло. Даже полегчало как-то, хотя голова продолжала гореть, поднимавшимся изнутри жаром. Что же это такое? Грипп? Знаменитая весенняя простуда? Скорей бы уже все закончилось. Тогда можно будет, наконец, поехать домой, напиться горячего чая и завернувшись в теплое одеяло завалиться в постель. Лежать, ни о чем не думать, и не вставать до завтрашнего утра. Целую вечность просто лежать. Какое неземное блаженство! Завыл, засвистел истошно, гася инерцией набранную в тоннеле скорость очередной поезд. Воздух завибрировал, ударил в лицо тугим ветром. Воздух не хотел, чтобы Карен продолжал сидеть здесь, предупреждал о чем-то, настойчиво толкал в грудь. Уходи отсюда, беги, пока можешь… Грант лишь отмахнулся рукой от настойчивого порыва, провел медленно растопыренной пятерней по лицу, словно стирая с него налипшую паутину. Сжал крепко кулак, давя воображаемую мерзость, и отбросил ее от себя далеко в сторону. Нехитрый прием восточных даосских практик, однако, если потренироваться, то действует безотказно. Вот и сейчас в голове немедленно прояснилось, мысли обрели, наконец, связную четкость. Интересно, сколько там времени, сколько еще ему торчать у этого нелепого памятника. Карен поднял голову, стараясь разглядеть мерцающее над черным зевом тоннеля световое табло. Поднял, и уперся в спокойный изучающий взгляд серых глаз. Холодно вдруг стало от этого взгляда Карену, холодно и пусто, будто шел себе, шел с закрытыми глазами, и вдруг подняв веки, обнаружил, что стоит на краю пропасти, заглядывая в ее темную зовущую глубину. И дна не видно, только белесый пар клубится далеко, далеко внизу… Он хотел что-то сказать, может быть даже крикнуть, позвать на помощь друзей, которые и были-то всего в нескольких десятках шагов. Вон Ваха, вон Рашид и Султан… Разговаривают, смеются весело, пялятся на скользящих мимо "борщих" в откровенных мини-юбках… Неужели не видят, что происходит? Неужели не видят разверзшейся вдруг перед их братом бездны? Голос не подчинился Карену, вместо крика с губ сорвалось лишь сиплое шипенье, перехваченное внезапным спазмом смертельного ужаса, пересохшее горло отказывалось служить. Стоящий перед ним молодой парень удовлетворенно улыбнулся самым уголком рта, по достоинству оценив произведенный его появлением эффект. Он был один, но и этого больше чем достаточно, понял донельзя обострившимся животным чутьем Карен. Этот парень не человек, это сама Смерть, решившая вдруг по неведомому капризу принять человеческий облик. Холодная, уверенная в себе, легко сметающая любые препятствия на своем пути. И бесполезно уже кричать, сопротивляться или бежать… Все уже решено, ставка сыграна и в этот раз ему выпало беспощадное, не подлежащее никакому исправлению зеро. – Ну, здравствуй, ара. Надеюсь, к дуэли готов? – бледные губы парня едва шевелились, выталкивая слова, и Карен скорее прочел их по этим еле различимым движениям, чем услышал в окружающем гуле. Он вновь заперхал осипшим горлом, пытаясь что-то объяснить, как-то оправдаться, в душе уже понимая, что это бесполезно, что уже ничего не переделать и не исправить. Он инстинктивно подался назад от страшного незнакомца, вжимаясь спиной в холодный мрамор памятника, и это спасло его от первого, быстрого, как молния удара. Нож Варяг привык носить в специальных, крепящихся на левой руке ножнах. Скрытое широким, всегда расстегнутым рукавом джинсовки оружие, было незаметно, и вместе с тем, постоянно готово к действию. Вот и сейчас одно неуловимое движение, правой руки к запястью левой, цепкие пальцы сорвали кнопку фиксирующего ремешка и потянули за удобную шершавую рукоять, освобождая из ножен широкое, любовно заточенное с обеих сторон лезвие. Выхват из ножен, это уже первый удар. Так объяснял ему в свое время Учитель, так он сам потом учил на многочасовых изнурительных тренировках, приходящую в Братство молодежь. Нож описал сверкающую дугу, вылетая из рукава, и кончик его пронесся всего в нескольких миллиметрах от горла, внезапно обмякшего и провалившегося назад ары. Поняв, что первым ударом не достиг цели, Варяг досадливо скривился, уходя на продолжение комбинации. Заканчивать надо было быстро, пока мельтешащие вокруг люди не сообразили, что происходит. Если хоть кто-нибудь заподозрит неладное, скрыться с места убийства в давке часа пик будет невозможно. Благо, окружающие, как правило, настолько заняты собственными делами, что им абсолютно недосуг, приглядываться к тому, что происходит рядом. Описавший полукруг нож, снова был в подходящей позиции для атаки. Бить теперь предстояло в грудную клетку. Не лучший вариант, примерно пятьдесят, на пятьдесят, можно попасть в ребро, а там не факт, что даже сильным ударом удастся его проломить. Нож тусклой рыбкой сверкнул в свете неоновых ламп, меняя положение в ладони правой руки, ладонь левой тем временем уже легла надежным упором на рукоять. Варяг гибкой змеей скользнул вперед, почти вплотную прижимаясь к жертве и тем самым вкладывая в мощное движение обеих рук еще и вес тела. Заточенное лезвие легко прорвало одежду врага, на мгновение застопорилось, уткнувшись-таки в какую-то преграду, но Варяг поднажал, жестко упираясь в пол ребристой подошвой кроссовки опорной ноги. Внутри у ары что-то противно хрустнуло, треснуло, словно разрываемая пополам ткань, и лезвие буквально провалилось внутрь, войдя в грудь армянина по самую гарду. Карен почувствовал мгновенную острую боль, заставившую его судорожно втянуть в легкие воздух, для готового вырваться крика. Но закричать он не успел. Боль вдруг куда-то делась, растворилось, а внутри разлилось блаженное, успокаивающее тепло. Качнулось, словно палуба корабля в шторм метро, оплыли, растворяясь в неверных тенях мощные лепные колонны и арки, мелькнули совсем рядом в начинающем закручиваться сером вихре внимательные глаза страшного русака, все такие же холодные и пустые, без всякого выражения… Глаза убийцы… Он убил меня… Мысль проплыла в мозгу вялой, ленивой рыбиной за толстым стеклом аквариума, не страшная и даже какая-то глупая… Сейчас это было неважно… Ничего уже не было важным… Вот только эти глаза… Он только теперь в полной мере узнал и понял их взгляд. Узнал, потому что не раз видел такие же больные и вместе с тем льдисто-беспощадные глаза в зеркале. Русский тоже мстил… У него тоже была своя рана, своя обида и своя месть… Но ведь это не правильно… Карен лишь теперь ясно понимал это… Одна месть рождает другую, за смертью и кровью, рано или поздно обязательно придут еще кровь и смерть… И потом этого уже не остановить никогда… Надо обязательно сказать этому русскому… Так нельзя… Он просто еще не знает, не осознает, что делает… Надо только успеть, чтоб он понял и поверил… Надо обязательно сказать… Сказать… Мысли уходили, путались, теряясь в наваливающемся сумраке… Последним отчаянным усилием, Карен все же попытался облечь в слова, то простое и ясное понимание, что родилось внутри только сейчас и не имело названия ни в одном из человеческих языков. То, что обязательно должен был успеть услышать и понять этот русский… Сейчас… Нужно только собраться… Заставить двигаться непослушные онемевшие губы… Но спазм сдавивший горло помешал это сделать, вместо слов изо рта выплеснулся лишь железисто-соленый кровяной сгусток. Карен попытался еще, но сознание уже двоилось, уплывало, теряясь в сером тумане, исчезая, становясь его частью… Последним ощущением, что он еще успел испытать в этом мире, была обида на себя, на то что не смог, не успел… Правда и это последнее чувство длилось недолго, наползавший туман поглотил его, растворил в себе, сделав таким же глупым и неважным как и все земное бытие человечка носившего когда-то имя Карен… Варяг аккуратно поддержал под мышки заваливающееся набок тело, прислонил его бережно спиной к памятнику, придавая устойчивое сидячее положение, и только потом осторожно извлек из раны нож. Крови вытекло совсем немного, да и агония продолжалась всего несколько секунд. Он ухмыльнулся, вспомнив, как смертельно раненый ара все тянулся к нему, будто пытаясь сказать что-то важное по секрету на ухо. Забавно получилось. Но хорошего помаленьку, пора было уходить, пока вроде все складывалось отлично, так что не будем лишний раз испытывать удачу и гневить покровительствующие воинам высшие силы. Быстрым движением вытерев нож об одежду убитого, Варяг отправил его обратно в ножны и скорыми шагами спешащего по делам человека двинулся к перрону противоположного направления. Там как раз притормаживал только что подошедший поезд. Уже у края платформы он чуть было не столкнулся с бритым наголо здоровяком. Тот куда-то рвался с совершенно безумным взглядом, расталкивая людей литыми плечами и не обращая внимания на возмущенные крики и ругательства волной несшиеся ему вслед. Варяг вовремя заметил опасность и ловко извернувшись, сумел избежать чувствительного удара локтем, от активно прокладывающего себе путь через толпу незнакомца. Осуждающе покачав головой, Варяг проводил его взглядом, решая, стоит ли призвать нахала к порядку. Подумал с сожалением, что сейчас все же не до того, и уже через минуту раздвижные двери вагона захлопнулись за его спиной, а станция с прислоненным к памятнику трупом, все ускоряясь, поползла назад, пока не исчезла совсем, сменившись привычной темнотой тоннеля. После поминок они, не сговариваясь, направились в кафе. Здесь студенты обычно собирались перекусить между лекциями, обсудить с товарищами дела, или просто провести свободное время, а заодно познакомиться с клеевыми девчонками. Место было привычное и достаточно шумное, чтобы разговаривать на любые темы, совершенно свободно не опасаясь случайных ушей. Сегодня тема была одна. Слишком тягостное впечатление оставили в юных душах только что прошедшие похороны, ничему другому пока там места не было. – Ему даже не исполнилось восемнадцати, – тяжело выговорил бывший здесь самым старшим Вахид. – Он совсем ничего не успел в жизни… Остальные согласно закивали, стараясь не поднимать друг на друга глаз. Они чувствовали в происшедшем немалую долю своей вины. Ведь были рядом, специально для того, чтобы защитить, прикрыть друга, а в итоге, только что вернулись с его похорон. Живые и здоровые, даже не видевшие в лицо врага, нанесшего подлый предательский удар. – Давайте выпьем, – щедро плеснул из водочной бутылки Вахид. – Чтобы душа Карена попала в рай. Он не верил в Аллаха, но в остальном был хорошим, достойным человеком и погиб, как настоящий воин. Выпили не чокаясь. То, что Аллах вряд ли одобрил бы подобную процедуру, собравшихся не смущало. Это было молодое поколение, считавшее веру, чем-то вроде молодежной субкультуры, средством показать свою инакость, индикатором для определения своих и чужих, но уж никак не целостным учением об организации повседневной жизни, требующим неукоснительного соблюдения всех канонов. Особенно в части тех запретов, что касались особо приятных благ цивилизации – спиртного и доступных женщин.