Когда Аликпер, так и не обнаруживший оставленных здесь два часа назад спецназовцев и уже, похоже, начавший волноваться поравнялся с позицией основной группы, Железяка тихонько свистнул и приподнялся на мгновение из-за камней. Дагестанский милиционер с невольным вздохом облегчения метнулся к нему, и уже через несколько секунд лежал рядом, тяжело переводя сбитое долгим подъемом в гору дыхание. – Вай, хорошо зарылись. Никогда бы не заметил, если бы ты сам не показался. Молодцы. Железяка сдержанно усмехнулся, принимая похвалу дагестанца. Однако с восторгами можно было и погодить, главное сейчас результат встречи со связником. – Как сходил? – Нормально сходил. Встретил человека, поговорил, все узнал… – все еще задыхаясь, выговорил Аликпер. – Ну! Говори не тяни, – подбодрил дагестанца изнывавший от нетерпения Железяка. – Здесь наш человек? Связник сам его видел? – Здесь, здесь… Сам видел, и не только он, весь аул его вчера видел… Вот только… – Аликпер замялся, не то подбирая трудно дающиеся, непривычные русские слова, не то просто не решаясь озвучить принесенную весть. – Что только? Что с нашим офицером, а? Он жив?! Ну, говори же, черт нерусский! – почуявший неладное Железяка чуть не схватил дагестанского милиционера за грудки, чтобы вытрясти из него так медленно произносимые слова. Совладал с собой, вовремя остановил руку, здесь нужно деликатнее, дагестанцы в большинстве своем такого фамильярного обращения не терпят. Тем более Аликпер не его подчиненный, а приданный официально российскому подразделению от местной милиции проводник и, по совместительству наблюдатель и контролер за соблюдением прав мирного населения. Он же заместитель по связям с общественностью. Ну, это так уже, шутка юмора, конечно. В любом случае ссориться с единственным человеком в группе знающим реально, а не по двадцатилетней давности карте окружающую местность и свободно болтающим на десятке местных наречий и диалектов, идея не из лучших. Слишком нужен такой кадр в рейде, слишком полезен. С него пылинки, по-хорошему, сдувать надо, а не пятерней за грудки лапать. – Да жив, он жив… – поспешил заверить командира дагестанец. – Только вот не совсем цел… – Что значит, не совсем цел? – Железяка непонимающе глянул на милиционера. – Руку ему Сулейман отрубил, – опустив под взглядом командира группы глаза в землю, тихо пробормотал себе под нос Аликпер. – Как руку отрубил? – все еще не мог понять Железяка. – Зачем? – Вчера, на площади, при всем народе, – все еще не поднимая глаз начал рассказывать милиционер. – Собрал всех мужчин. Его люди привели русского, чтобы все посмотрели. Потом Сулейман рассказывал, что этот русский – агент ФСБ, что он незваным пришел на их землю, что на нем кровь их братьев, которых он выдал милиции. Еще он говорил, что жадные руки русских тянуться к их стране, чтобы захватить ее, а жителей сделать рабами. И что эти руки надо рубить топором. А потом, чтобы все увидели, как это делается, он отрубил топором руку вашему офицеру… Видя, как по мере рассказа бледнеет лицо Железяки, как превращаются в злые узкие щелки его глаза, а губы начинают подергиваться в мелком нервном тике, Аликпер поспешил испуганно пояснить: – Не всю руку отрубил, ты не думай, абый… Только вот так… Одну кисть… Остальная рука на месте осталась… – Дальше что? – зло прервал его объяснения Железяка. – Дальше? Дальше ничего. Офицера обратно в подвал увели, в тот дом, где Сулейман сейчас живет. Перевязали и увели… Сулейман офицера убивать не станет. Понимает, что отомстят, да и деньги еще надеется получить… Да, деньги за попавшего в плен три месяца назад капитана Мещерякова бандиты запросили немалые. Сто тысяч в долларах, или шесть лимонов рублями. Железяка считал, что родное ведомство в этом случае вполне могло бы и раскошелиться, слегка поступившись принципами ради спасения жизни, попавшего в беду сотрудника. Понятно, очень легко декларировать лозунги, типа "никаких уступок террористам" и "никаких переговоров с бандитами". Вот только они хорошо звучат в паркетных коридорах Лубянки, в прохладной тиши уютных кондиционированных кабинетов, и совсем не канают в вонючей яме, под палящим солнцем. Он еще раз мысленно воспроизвел данные ориентировки. Капитан ФСБ Мещеряков Илья Станиславович, 1975 года рождения, русский. Телосложение спортивное, рост 180 см, вес 83 килограмма, волосы русые, глаза голубые, нос прямой, и далее стандартный набор примет по списку… Железяке все это было не нужно, он знал пропавшего три месяца назад в Дагестане Мещерякова лично. Знал по совместной работе в одном территориальном отделе. Они были практически ровесниками и вместе начинали, хотя и не дружили никогда особо, но общались по службе, а порой и во внеслужебной обстановке, на различных офицерских мероприятиях. Кто бы мог подумать тогда, что судьба так раскинет свои потрепанные карты… Теперь вот один с отрубленной рукой сидит в бандитской яме, а другой во главе группы спецназовцев должен совершить чудо и спасти пленника. В принципе, если подходить к вопросу формально, никто никакого чуда от Железяки не ждал. Группа имела лишь поисковое задание, и то, не как основное, а в плане дополнительного факультатива. Такие же ориентировки получили еще не меньше десятка аналогичных подразделений ведущих разведку территории республики и съем информации с источников, завербованных среди жителей поддерживающих ваххабитов селений. Это если формально, но, увы, кроме такого подхода к вопросу существовал еще другой, простой человеческий… Капитан Лымарь был далеко не новичком на этой войне, да и в системе проработал уже достаточно, чтобы ясно представлять себе дальнейшее развитие событий, поступи он сейчас по букве служебных инструкций. По-правильному, группа свою задачу на данный момент выполнила. Место пребывания "незаконно удерживаемого" офицера ФСБ обнаружено и локализовано с достаточной точностью. Теперь следовало доложить о полученной информации в Махачкалу, а там, местные силовики уже начнут раскручивать масштабную операцию по освобождению заложника. Группу командированного спецназа, даже при самом благоприятном раскладе, оставят просто наблюдать за происходящим, не вмешиваясь в развитие ситуации. Операцию будут проводить местные силовики, как лучше ориентирующиеся в обстановке и возбуждающие менее негативное отношение к себе населения. Это значит, что уже через несколько часов после начала подготовки, сведения обо всех оперативных планах, скорее всего, получат и бандиты. Времени на то, чтобы вместе с пленником покинуть аул у них будет предостаточно. Можно, конечно, допустить, что в этот раз произойдет чудо, и информация к ваххабитам из милицейских кругов не уйдет. Тогда тоже хорошего мало. Аул оцепят плотным кольцом милиционеров, выставят кордоны на всех горных тропах и постепенно начнут сжимать кольцо, зачищая дома и поголовно проверяя всех жителей. В конце концов, бандитов выдавят в какой-нибудь один дом, где они и забаррикадируются, подготовившись как можно дороже продать свои жизни. Потом будут долгие и безрезультатные переговоры с осажденными. Переговоры, которые неизбежно закончатся штурмом. Увы, на этой войне в плен не сдаются. Ни та сторона, ни другая. Знают, что пощады ждать от противника не приходится. А быстрая смерть в неравном бою гораздо проще и легче, чем долгая и мучительная под пытками. Не стоит питать иллюзий и по поводу дальнейшей судьбы заложника. Можно не сомневаться, что его не забудут убить еще до начала штурма. Такие вот невеселые перспективы. Надо сказать, что Железяка особо не терзался бы этой проблемой, будь на месте пленника какой-то незнакомый, неизвестный человек. Нашлось бы, чем успокоить ноющую совесть, уж поверьте. Одно только соображение, что за жизнь и свободу незнакомого тебе оперативника могут заплатить своими жизнями твои собственные, доверившиеся тебе бойцы, уже действует весьма охлаждающе на любую горячую голову. В конце концов, к чужой смерти на войне привыкаешь быстро и воспринимаешь ее далеко не так трагично, как в обычной мирной жизни. Ну, смерть и смерть, с каждым может случиться, все под богом ходим… Этакая профессиональная деформация, знаете ли, вроде как у хирурга, для которого человек на операционном столе тоже не более чем сложный набор мышц, кровеносных сосудов и хитро устроенных внутренних органов. Вот и Железяка уже достаточно деформировался, чтобы цинично взвесить на чашечках внутренних весов чужую незнакомую жизнь и жизни тех, с кем делил сухпай и последний глоток воды из мятой походной фляги. Что перевесило бы, понятно… Но тут случай выпал особый. На противоположной чашке весов был не черный силуэт неизвестного анонима, сейчас там находился живой из плоти и крови Илюха Мещеряков, пусть не друг, но хороший знакомый, нормальный парень и отличный офицер. – Немец, связь мне с базой, быстро! Долговязый рыжий радист, получивший свой позывной за почти хрестоматийное сходство с типажом нордической бестии и истинного арийца, забубнил в гарнитуру, вызывая Махачкалу. – Беркут, Беркут, я Муфта, прием… Беркут, Беркут, я Муфта, прием… – Я Беркут, слышу тебя Муфта, прием, – отозвался, наконец, голос с сильным кавказским акцентом. Дежурили по оперативному штабу местные кадры и еще счастье, если дежурный в достаточной мере владел русским, чтобы с ним можно было общаться в эфире. Железяка, поудобнее перехватил поданную Немцем рацию. Покосился за стремительно валящееся за торчащие на горизонте пики высоких гор солнце. Не больше часа светлого времени… Если все пройдет, как он задумал, то еще до рассвета они сумеют вытащить Илюху. Даже если информация из штаба уходит к боевикам, вряд ли весточка дойдет так быстро… Да, пожалуй, это единственный разумный выход… Он усмехнулся криво, да, пожалуй, только на этой странной войне можно назвать разумным то, что он собирался сделать наступающей ночью… – Беркут, объект пять обнаружен в ауле Тейниб. Повторяю, пятый обнаружен в ауле Тейниб. Как меня понял? – Понял, тебя понял, – даже в неверном потрескивании помех, слышно было, как взволнован дежурный. – Пятый в Тейнибе. – С пятым "зеленые". Человек десять-пятнадцать, с легким стрелковым. В Тейнибе они в гостях. Как понял? "Зелеными" на местном военном сленге звали ваххабитов. Откуда произошло такое название Железяка не знал, да и не интересовался никогда этим вопросом. Может виной всему привычка к ношению форсистых зеленых платков с изречениями пророка на голове? – Понял, десять-пятнадцать "зеленых", не из аула. – Да, правильно. Пятый нездоров. Плохо себя чувствует. Надо его забирать. – Понял тебя, понял… – Планирую вход ночью за пятым. Входить буду своими силами. – Принял, Муфта, какая нужна помощь? – Нужно помочь мне выйти утром, как принял? Утром. – Есть, помочь выйти утром. Где ты будешь, Муфта? – Большой белый дом, в самом центре. Два этажа, зеленый забор. Там такой один. – Принял, белый дом в центре, два этажа… Я выйду на тебя через десять минут, скажу точно. – Принял. Конец связи. – Конец связи. Ну, вот собственно и все, как бы там ни было выбор сделан. Сейчас дежурный доложит полученную информацию наверх и обратного пути уже не будет. – Пойдем в село, командир? – Немец смотрит не то чтобы тревожно, просто с затаенным интересом. – А как же, Немец, пойдем, конечно, спецы своих не бросают! Очень хотелось ответить уверенно, бодро, но, похоже, перестарался, переиграл, слишком нарочито вышло, искусственно… – Это десант своих не бросает, – скалится во весь рот боец. – Путаешь ты чего-то, командир… – А хоть бы и путаю, не грех тогда и нам у десантуры взаимовыручке поучиться. Первый пост на вьющейся серпантином горной дороге высмотрели еще по светлому, потому обошли стороной легко. Пришлось малость покарабкаться по камням, ободрать колени с локтями, зато получилось все тихо и благопристойно. Прошли выше по склону, всего в нескольких десятках метров от нерадивых караульщиков. Вахи ничего не заметили. Да и мудрено было бы, оба дозорных блаженствовали, передавая друг другу тлеющий косяк анаши. Огонек папиросы ярко вспыхивал в кромешной ночной тьме, вырывая из нее при затяжках заросшие подбородки и жадно тянущие отраву в легкие губы. Вот тебе и воины Аллаха! – Командир, давай их того, по-тихому в ножи, чтобы не оставлять за спиной, а? – бритый наголо, круглоголовый рязанец по прозвищу Шиш хищно улыбаясь потянул из ножен НРку. Шиш – фанат ножевого боя, хлебом не корми, дай ножом помахать. – В натуре, командир, они же отсюда как на ладони, даже подходить не надо. Сто процентов без шума и пыли сниму обоих! Это Перец, штатный снайпер группы, задира и острослов, на язык такому лучше не попадайся. Ишь, тоже рвется в бой. И снимет ведь, только дай отмашку. Ребятки окажутся в объятиях гурий раньше, чем поймут, что собственно случилось. Да и бьет "Винторез" не громче, чем пробка от шампанского хлопает, гарантированно никто не услышит. Но нет, нельзя, рано расшифровываться, сейчас поддашься искушению, обнаружишь группу, потом хлопот не оберешься. – Умные, да? – А че, командир? В натуре… – В натуре, хер в комендатуре! Что, повоевать не терпится? Ты, Шиш, знаешь, когда у этих орлов смена? Нет? Вот и дыши ровно, понял? Что будем делать, если сменщики сюда притопают, а этих нет? Подумали? – Ну, можно трупы потом аккуратно в сторонку оттащить, – Шиш все не хочет сдаваться, хотя понимает уже, что глупость сморозил, но никак не может оставить последнее слово за старшим. – Молчи уже, трупонос! – цыкает на него более сообразительный Перец. – Делать больше нечего, только падаль ворочать! – Все, обсудили?! Хорошо. Тогда заткнулись оба и двигаем дальше, – Железяка одернул спорщиков и скользнул между каменными спинами двух валунов, на ощупь выбирая путь в темноте. Внизу, прямо под ним, любители марихуаны, которым выпало еще пожить в этом мире, не ведая о только что состоявшемся диалоге, решившем их судьбу, расслабленно пускали к звездам тонкие струйки ядовитого дыма. Когда они вышли к первым окраинным домам, узкая полоска неба над горными пиками на востоке уже начала предательски светлеть. "Но черную нитку пока нельзя отличить от белой, а значит, Аллах не видит, что происходит на земле, и не сможет помочь своим почитателям, – вовсе не к месту вспомнил Железяка одно из установлений Корана, и даже улыбнулся от веселой нелепости пришедшей в голову мысли. – Выходит надо спешить, пока наше время. Наш-то, христианский Бог всемогущ и всеведущ. Круглосуточен и всепогоден! Так что до рассвета высшие силы точно на нашей стороне". Тейниб – аул древний, он стоит в этих горах с незапамятных времен, наверняка стены некоторых домов помнят еще ермоловских чудо-богатырей. С тех пор они повидали многое и лихих горских абреков, и отчаянных казаков, и красных комиссаров, и немецких парашютистов… Богата история этих мест, богата кровью и пожарами, и совсем бедна мирной спокойной жизнью, как-то не складывается она на этой беспокойной земле, не приживается… Климат не тот, что ли? Сегодня Тейниб аул населенный почти сплошь ваххабитами, и это сразу чувствуется в повседневной жизни селения. Здесь не увидишь спешащих в школу детей и праздно гуляющих женщин с открытыми лицами, зато нет и привычных по российской глубинке подвыпивших затертых мужичков, даже просто курящего на улице человека не встретишь. Нельзя, спиртное и табак – харам! Исключение составляют только моджахеды, вставшему на путь джихада позволительны многие вольности, запрещенные обычному правоверному. Железяка уже бывал в подобных поселках, потому в общих чертах представлял, как здесь организована жизнь. Он уже видел местные школы, в которых после третьего класса практически не оставалось учеников. Потому что изучать биологию, анатомию, даже просто учиться рисовать человека – харам. И лучше не пускать сына, или дочь в школу, чем допустить осквернение его разума противными Аллаху знаниями. Железяка сам заходил в поселковые магазинчики, где ни за какие деньги нельзя было купить ни водку, ни сигареты. Харам! Совет старейшин запретил возить в село такие товары. Если гаски хотят травить себя алкоголем, то пусть делают это где-нибудь в другом месте. Здесь живут правоверные, которые не станут пачкать своих уст даже вином. Еще Железяку всегда поражали замотанные в черное с ног до головы, даже в летний зной, бесформенные фигуры женщин, мелко семенящие куда-то прижимаясь к заборам домов. Ни слова, ни взгляда на постороннего мужчину. Харам! В общем дикость и средневековье, торжество воинствующей серости над разумом. Никакой критичности, никакого свободомыслия. Пять раз в день молитва, и Коран, с успехом заменяющий все миллионы написанных людьми книг. Лымарь не понимал, как можно так жить, но они жили, больше того, готовы были с оружием в руках защищать свой образ жизни. Ибо сказано в 54 аяте, 25 суры: "Не повинуйся же неверным и борись с ними этой великой борьбой!" Шедшие в головном дозоре Гвоздь и Сало замерли у крайнего дома, припав к забору, обратившись в слух. Сейчас, в ночной тьме зрение не могло помочь вовремя обнаружить и распознать опасность, потому спецы больше чем на глаза полагались на уши. Аул спал, лишь взбрехивали периодически, изображая бдительную охрану, местные кабыздохи. Псы видно привыкли к пахнущим ружейной смазкой и потом чужакам, потому особо не волновались. Хотя это был один из самых проблемных пунктов немудрящего плана. Стоило собакам поднять лай, и группе пришлось бы не солоно хлебавши откатываться назад в горы. И тут не гарантия даже хрестоматийный заход с подветренной стороны. Дом, на который указал связник почти в центре, пока дойдешь, все равно переполошишь четвероногих друзей. Однако пока никакой особой тревоги собаки не проявили, что ж, хоть здесь повезло… Наконец, дозорные окончательно уверились в том, что их появление в ауле прошло незамеченным. Сухощавый, поджарый Гвоздь, согнувшись в три погибели, отделился от забора и быстрой тенью перебежал залитую лунным светом улочку, скрывшись в густо-чернильной тьме у забора следующего дома. Железяка замер, вскинув к плечу автомат. Сейчас можно было ожидать чего угодно: недоуменного оклика, выстрела, тревожного крика незамеченного разведчиками часового. Ничего… Все та же давящая на нервы тишина, темнота и бледная дорожка лунного света, отражающегося от мощенной булыжником улочки. Похоже, чисто… вот бы и дальше так повезло. Головная двойка, перебегая от забора к забору, то и дело растворяясь в неверных тенях, двинулась в глубь аула. Основная группа во главе с Железякой, бесшумно ступая вдоль обочин, кралась следом. Стараясь лишний раз не зашуметь, не звякнуть оружием или снаряжением, спецы безмолвными призраками скользили ночи. Лишь изредка бесплотный лунный луч отразиться от полированной поверхности металла, лишь иногда мелькнет на самом краю видимости бесформенная фигура в гротескном лохматом камуфляже… Темнота, тишина… До рассвета не меньше часа, плотные предутренние сумерки. Те, что гораздо более обманчивы, чем самая полная ночная тьма. Неясные тени, переливы лунного и звездного света с полосами абсолютного мрака совершенно меняют картину окружающего мира, делая ее незнакомой, фантастичной, абсурдной… Многое может скрываться до поры в беспорядочном переплетении теней… Не уследить и самому добросовестному караульщику, а здесь, похоже, о караульной службе и вовсе подзабыли, усыпленные безопасной тишиной всеми забытого маленького аула. – Первый, третьему, – взрывает тишину тихий голос снайпера, доносящийся из кармана разгрузки.