– Ох, еб! Участковый стремительно присел на корточки, беспомощно прикрывая голову руками. Лицо его разом побелело, став рыхлым и неприятным, как брюхо дохлой рыбины, глаза вывалились из орбит. Саму ее видимо оглушило этим грохотом. Она совсем не понимала, что происходит, с удивлением глядя то на смертельно напуганного соседа, то на почему-то отлетевшего от двери к стене оперативника. Тот не был испуган, наоборот, на лице его отчего-то отражалась обида, по-детски горькая и безутешная, обида и удивление, как у ребенка, которого вдруг обманули, или наказали несправедливо за то, в чем он и вовсе виноват не был. А еще там была боль. Такая боль, что этот большой, сильный человек не мог сам стоять на ногах и медленно сползал по стене, опускаясь на пол, все ниже и ниже… Казалось ноги сами подламываются под тяжестью его тела… – Андрюха! Андрюху убили! Крик участкового долетел до нее издалека, будто сквозь заткнувшую уши вату. Какого Андрюху? Почему убили? Кто? И лишь потом она заметила набухающие темно-багровым пятна на груди оперативника. Справа и слева… Еще одно темнело на животе, расплывалось по светлой рубашке густой неопрятной кляксой… Тяжело пахнуло из коридора непонятной гарью и еще чем-то приторно-сладковатым, тошнотным, будто бы от парного мяса… "Так ведь это же кровь…", – поняла она. Кровь… – Сереженька! Сережа! Скорчившийся на полу участковый попытался поймать ее за ногу, но пальцы лишь только скользнули по разметавшейся поле халата. Она даже не заметила того, что ее пытались удержать, и в одну секунду оказалась на пороге комнаты сына. В лицо ударило сгоревшей химической кислятиной и одновременно, как ни странно, легкой струей бодрящей утренней прохлады. Мать замерла в дверях. Комната была пуста, лишь шевелилась под ветром небрежно отброшенная от окна штора, открывающая настежь распахнутые рамы. Земля ударила по ногам неожиданно жестко, левое колено пронзило мгновенной болью, словно невидимый враг вогнал в ногу раскаленную иглу, прошедшую мгновенно от ступни до коленной чашечки. Варяг заученно перекатился через плечо, гася инерцию, высоковато все же оказалось. Пружинисто подскочив на ноги, он вскинул пистолет, готовый стрелять, готовый к бою… Однако улица так и оставалась молчаливой и пустынной. Никто не спешил выскакивать из засады и бросаться на него, не слышны были зычные армейские команды и топот подкованных ботинок по асфальту. Неужели они так лопухнулись, что никого не оставили наблюдать за окнами? Или затаившийся в засаде спецназ просто выжидает момента для атаки? Видят, что он вооружен и не хотят лишних жертв… Варяг огляделся, настороженно поводя пистолетом из стороны в сторону. Улица по-прежнему казалась совершенно мертвой: ряды застывших вдоль тротуара машин, редкие чахлые деревца… Никого… Ничего… Недоверчиво помотав головой он опустил руку сжимающую пистолет и шагнул назад, прижимаясь к стене дома. Шагнул и тут же вскрикнул от прострелившей колено боли, яркой вспышкой ударившей прямо в мозг, на мгновенье ослепившей, лишившей координации. Вот, мать их, не везет, так не везет! Как минимум вывих, а может быть и перелом. Нога наливалась пульсирующей дурной кровью, распухала, опираться на нее даже слегка не получалось. Закусив губу, он попытался шагнуть еще раз и, вскрикнув, свалился на асфальт, колено предательски подломилось под его весом. От злости и бессилья на глаза навернулись слезы. Хрипло матерясь и тихонько подвывая от невыносимой боли, Варяг попробовал ползти. Получалось плохо… Но все же ему удалось сдвинуться с места. А это было главным. Сейчас нужно было оказаться как можно дальше от дома. Все остальное не имело значение. Все другие проблемы он решит потом. Плевать на боль в ноге, плевать на то, что нет с собой ни денег, ни документов. Все это поправимо, лишь бы успеть выбраться за периметр кольца ментовской облавы, что вот-вот сомкнется вокруг района. Пусть ползком, на четвереньках, по-собачьи, но выбраться. Забиться в любую нору, в любую щель, переждать. Просто переждать лихорадку поиска по горячим следам. А там все отнимем. Там будет время разобраться, что делать. А сейчас ползти! Ползти! Пусть из прокушенной насквозь губы, заливая горько-соленой влагой подбородок, хлещет кровь, пусть слепящая боль сверлом вгрызается в мозг. Главное ползти! Ползти! Пассажирская "газель" с синими ментовскими номерами и такого же цвета полосой вдоль кузова, завернула в неприметный переулок. Командир группы СОБРа, капитан с добрым прозвищем Андерсен, полученным за любовь к красочным описаниям подвигов своей команды, встряхнулся на переднем сиденье и с подозрением покосился на водителя. – Ничего не перепутал, служивый? Точно нам сюда? А то будет как в прошлый раз… – Сюда, сюда, командир. Вон и табличка на доме. Правильно едем, не волнуйся. А что было в прошлый раз? – В прошлый раз? Ты не знаешь, что было в прошлый раз? – следы дремоты как ветром сдуло с оживившегося лица Андерсена. – А я тебе расскажу! Как раз времени хватит, пока доедем… – Нет! – с запоздалым раскаянием взвыл водитель. – Не надо, командир, я все уже вспомнил! Не надо… – Молчать, когда разговариваешь со старшим по званию и должности, – в шутливом приступе гнева сдвигая брови к переносице, гаркнул Андерсен. – Если хотите со мной разговаривать, то молчите! Водитель с видом полной покорности судьбе молитвенно сложил руки на груди, впрочем, тут же вернув левую обратно на баранку. Сзади издевательски заржали сразу в несколько глоток. – Так вот, – ничуть не смущаясь реакцией подчиненных, начал рассказ командир. – Едем этак мы в прошлый раз, аккурат на этой самой "газельке" на захват. А тут прямо во дворе дома, в который ехали, черная кошка. Шасть из-под колес и в сторону. Ну, думаю… Что подумал по поводу нарушавшей правила дорожного движения кошки черной масти командир группы, никому узнать не удалось, потому как именно в тот момент, когда он собирался поведать об этом миру, водитель, совершил отчаянную попытку отвертеться от выслушивания в очередной раз давно набившего оскомину рассказа. – Гля, командир! В тот раз кошка была, а сейчас вон какой-то хрон после гульки домой ползет на четвереньках! Это ж тоже примета какая-то, да? Когда пьяного встречаешь? – Где? – Да вон прямо по газону раскорячился! Видать так штормит, что на ногах держаться уже никак не выходит! Андерсен глянул в указанном направлении. Действительно на газоне приобняв рукой ствол дерева силился подняться хотя бы на колено молодой парень в перемазанной грязью одежде. Картина и впрямь показалась забавной. Но только на первый взгляд. Лишь мельком глянув в ту сторону, капитан почувствовал, как неровно бухнуло под легким броником сердце, и невольно напряглись, наливаясь напитанной адреналином кровью мышцы. Тело, приобретшее в свое время бесценный опыт выживания в сотнях экстремальных ситуаций, реагировало на угрозу гораздо быстрее, чем медлительный ум успевал ее распознать. – Тормози! – рявкнул Андерсен опешившему водиле, передергивая автоматный затвор. И лишь когда "газель" взбрыкнув от неожиданности задом и заюзив колесами по земле замерла, он понял, что же так не понравилось ему в загулявшем ханыге. Откуда вдруг так явственно дохнуло опасностью и смертью, выбрасывая мозг в боевой режим, заставляя вновь почувствовать себя на войне. Алкоголик при более внимательном рассмотрении оказался вовсе не похож на типичного утреннего путешественника на четвереньках от приютившего на ночь бара, до далекого дома. Движения его, конечно, выглядели со стороны рванными и расфокусированными, как у изрядно подгулявшего индивидуума, но так казалось только на первый взгляд. Опытным глазом Андерсен распознал, что кажущаяся неловкость вызвана перебитой ногой, которую "гуляка" вынужден волочить за собой, не в силах на нее опереться. А если учесть этот факт, то и все остальные казавшиеся столь комичными подергивания и рывки, окажутся вполне оправданными и вовсе не смешными. Совершенно не смешными. Потому что в правой руке у неизвестного "алкоголика" оказался зажат пистолет Макарова. Да, не больше, не меньше… Фигня, конечно, по-сравнению с "ксюшей" в руках соборовца, особенно учитывая дистанцию метров в двадцать. Но при некоторой сноровке и опыте стрельбы на этой дальности можно и из "макарки" в человеке таких дырок понаделать, что никакой хирург не заштопает. Был еще вариант, наиболее, кстати вероятный, что у человечка в руках вовсе даже не боевой пистолет, а его резинострельный, пневматический, или даже газовый клон. Развелось в последнее время пугачей, для лохов, желающих продемонстрировать окружающим мужскую крутизну. Однако в таком направлении натасканный на кровь мозг собровца не думал сейчас совершенно. Если пистолет в последствие окажется безобидной пшикалкой, тем лучше, но настраивать себя на такой исход, не убедившись предварительно в своей правоте, может только конченный олигофрен. Нет уж, пока сам не подержал пистоль в руках, будем считать, что он полноценный боевой, и действовать соответственно. К тому же и "крестничек" при виде милицейской "газели" явно особой радости не испытал, сноровисто попытавшись уползти с глаз долой за какие-то чахлые придорожные кусты. Увы, паренек, оказался недостаточно быстр, и когда водитель, повинуясь команде старшего, резко ударил по тормозам, был еще вполне в зоне видимости. То что произошло дальше вполне напоминало популярные ныне учебные фильмы по практической стрельбе из пистолета, и наглядно доказало правоту опасений Андерсена. Поняв, что замечен и уйти просто так уже не удастся, парень заученным четким движением перевернулся на спину и чуть приподняв корпус и широко раскинув ноги, поудобнее перехватил "макар" двумя руками. Именно из такой позы учат стрелять спецназ и прочую подобную публику в случае падения спиной вперед. По точности и общей недвусмысленности движений неизвестного было ясно, что шутить он вовсе не собирается, и Андерсен одним рывком выдавив боковую дверь, вывалился из кабины, успев попутно пнуть в плечо замешкавшегося водителя. И вовремя. Выстрел грохнул, гулким эхом прокатившись по пустой улице, хрустнуло, расплетаясь паутиной трещин лобовое стекло "газели". – Брось волыну, сука! Убью! – проревел, перекатываясь под защиту вывернутого переднего колеса машины, капитан. Не то чтобы он всерьез рассчитывал на то, что его команда будет выполнена, если уж человек начал стрелять по милиционерам, значит, терять ему нечего, пойдет до конца, и криком его не остановишь. Просто можно было выиграть у стрелка хотя бы доли секунды, ошеломив его, заставив на мгновенье отвлечься, потерять темп. Дать возможность остальным бойцам выскочить из машины и занять позиции для боя. Тогда был шанс попробовать взять урода живым. Все же здесь не война и за трупы даже при огнестрелах начальство вполне спросить может. Вот происходи такое где-нибудь в Чечне, эту сволочь распластали бы в несколько стволов, не дожидаясь даже первого выстрела. Сразу, как только ему пришло в голову поднять пистолет, он мог уже считать себя трупом. А здесь нет, здесь мирный российский город и даже если в тебя стреляют, ты все равно, прежде всего, думаешь, как взять этого пидора живым, а не как ловчее его завалить. Еще выстрел, пуля мерзко скрежетнула по правому крылу машины, прямо над головой, визгливо срикошетив об асфальт где-то далеко за спиной. Вот гад, метко бьет! Так чего доброго попадет в кого-нибудь из ребят, когда те будут выходить. А выходить уже начали, Андерсен слышал, как звякнула задняя дверь, значит, первая двойка уже покинула машину и просто ждет удобного момента, чтобы проскочить до ближайших укрытий. Ага! Вот и двинулись. За спиной дробный топот об асфальт подкованных ботинок, быстрый-быстрый, словно барабанщик выбивает сигнал "внимание". Оно и понятно, парни сейчас летят почище спринтеров на рекордных стометровках. Каждая лишняя доля секунды на бегу это твоя жизнь. Вернее возможная смерть… Бах! Бах! И секундного перерыва нет, между выстрелами. Настоящая мастерская стрельба на скорость по движущимся мишеням. Вот сука! Где только так навострился?! – Ай! Блядь! – тонкий вскрик сзади и гулкий звук падения тяжелого тела, звяк амуниции и оружия. Мать твою! Достал кого-то, пидор! Ну, я тебе сейчас! С этой секунды работа приобрела совсем другой алгоритм. Ранен, а возможно убит сотрудник, а значит, урода больше живым брать не будут. Это закон, неписанный, но отлично известный всему криминальному миру. СОБР всегда соблюдает кровную месть. На этом держится авторитет. За это боятся и уважают, знают, что тот, кто поднял руку на собровца не жилец. Не при задержании, так при попытке к бегству после, но кончат его обязательно. Потому и грозный крик: "Стоять! Работает СОБР!" легко парализует волю к сопротивлению даже у самых отмороженных бандюков. С судьей, следователем и даже тюремным начальством всегда остается шанс договориться, заплатить, как-то решить вопрос. С пулей любые переговоры бессмысленны, ей все равно, сколько бумажек с рожами заокеанских президентов ты готов отвалить за возможность безнаказанно творить зло. Поэтому если на задержании СОБР лучше сразу дисциплинированно лечь на пол в надежде откупиться потом уже от других людей, от тех, что будут реализовывать результаты работы милицейского спецназа. Слева раскатисто грохнула короткая, патрона на три автоматная очередь, рванула воздух басовитым всхлипом. "Ага, значит, подрезали того, что бежал направо. А второй уже на позиции и специально для меня обозначился", – сообразил Андерсен. Это давало шанс и немалый. Будь ты хоть ас практической стрельбы и трижды ветеран всех мыслимых и немыслимых локальных войн, но автоматная очередь с двадцати метров, пусть даже не в тебя, а просто в твою сторону, все равно заставит занервничать, отвлечься на стрелка, мешая добить раненого, мешая следить за тем противником, что залег под колесом. Ну, была, не была! Коротким перекатом Андерсен вывалился из-за укрытия, сразу же вскидывая на выходе к плечу "ксюшу". Точно! Стрелок замер к нему почти боком, выцеливая кого-то с левой стороны, совершенно не обращая внимания на движение в другом секторе. Выстрелить ему дать было нельзя, увы, пидор уже успел доказать на деле, что стрелять он умеет, так что никаких лишних шансов. Аккуратно цедя сквозь сжатые зубы запаленное дыхание, Андерсен плавно вдавил спусковой крючок. "Двадцать один!" Намертво вбитый в мозг еще с армейской учебки отсчет. Очередь ровно на два патрона! Успел! Пули ударили урода куда-то подмышку, бросая в бок, разворачивая вверх уже нацеленный пистолет. Он все-таки выстрелил, но на мгновенье позже того времени, когда еще мог в кого-то попасть, и пуля безобидно ушла в сереющее над головой рассветное небо. Андерсен убрал указательный палец на спусковую скобу, мысленно посчитал до пяти, успокаиваясь и внимательно разглядывая неподвижно лежащего в двадцати метрах урода. Нет, кажется, и впрямь, качественный минус. Ни малейшего шевеления. Он тяжело поднялся на ставшие вдруг ватными и противно подрагивающие в коленях ноги, распрямился в полный рост, и только тут почувствовал солоноватый вкус наполнившей рот крови. Кажется все… Да, точно, все… Андерсен оглянулся через плечо. Позади него, прямо на асфальте сидел Пашка Зотов и сосредоточенно выковыривал что-то из бронежилета. От машины к нему уже бежали еще двое бойцов. – Паша, чего ты там ищешь? Вши что ли завелись? Хотелось окликнуть подчиненного так, чтобы сразу показать незамысловатой шуткой, что на самом деле ничего страшного не произошло, что он вовсе не был несколько секунд назад на волосок от гибели. Ободрить, рассмешить… Не получилось. Пашка поднял на командира белое без кровинки лицо и невидяще мазнул по сторонам бегающим расфокусированным взглядом. – Удержал, броник… Надо же… Ребра болят, а так походу все цело… Даже не думал… – Чего не думал? Тебе броня на то и дадена, лишенец! – с обманчивой строгостью прикрикнул командир, и, развернувшись в сторону подбегавших бойцов, добавил: – Разденьте его и осмотрите внимательно. И врача сюда мухой. Мало ли чего… Действительно попадание пули в грудь это тебе не семечки. Даже если броня и впрямь удержала, энергия никуда не девается и один черт бьет по прикрытому титаном организму. Невелика разница сдохнуть от пули в сердце, или спустя несколько минут от внутреннего кровотечения в разорванных ударом органах. Нет уж, лучше перебдеть и сразу показать "больного" врачу. Благо возможность такая есть, чай не в чеченских горах воюем. Убедившись, что бойцы исправно принялись стягивать жилет и лифчик с пострадавшего товарища Андерсен двинулся в сторону стрелка. Тот все это время пролежал неподвижно, в неестественной, неловко изогнутой позе. Минус, как есть минус… Можно даже не смотреть. Однако поглядеть хотелось. Надо же разобраться, кто это у нас тут такой резкий выискался. Ватная слабость уже прошла, ноги двигались как положено, легко и пружинисто, о накатившем после боя отходняке теперь напоминали лишь слегка подрагивающие пальцы, да нервно бьющаяся жилка на виске. Но это мелочи, если не приглядываться специально, никто не заметит. А и заметят, не велика беда. Все люди бывалые, все сами понимают… Самих бывает еще и похлеще крючит… Это тебе не в кино уродов пачками класть… Еще говорят к смерти привыкаешь… Как же, привыкнешь к ней… Урод оказался совсем молодым парнишкой лет двадцати, светловолосым и голубоглазым. В смерти его лицо, против обыкновения не свело судорогой, перекроив в неузнаваемую гримасу, а наоборот, будто разгладило, сделав спокойным и безмятежным. Таким, словно он просто лежал, задумавшись о чем-то своем, глядя беспечно в небесную синь и чему-то лишь ему известному улыбаясь. Обе пули собровца нашли цель. Одна ударила подмышку, пройдя в грудину и, скорее всего, прошила сердце. Вторая легла чуть ниже и наискось, выдрав изрядный клок мяса из спины. Крови было неожиданно много, из-под тела маслянисто поблескивая, расползалась темная лужа. Пистолет парень из руки так и не выпустил, намертво вцепившись в него сведенными судорогой пальцами. Хотя теперь это был вовсе не боевой ствол, а так, бесполезная железка. Затвор беспомощно замер в крайнем заднем положении. Кончились патроны. – Мать твою, – в сердцах сплюнул Андерсен. – Кто бы знал! Где ж ты, сука, еще три патрона оставил, а? Ответа на этот вопрос долго ждать не пришлось. От угла дома, комично прихрамывая и отчего-то держась за живот, к собровцам уже спешил участковый. Водка не брала. Точнее не могла дать желанного забытья с полной отключкой сознания. В остальном, конечно, действие почти полностью уже засаженной в организм литровой бутылки вполне даже ощущалось. Движения стали смазанными, потеряли привычный автоматизм, четкость и координацию, комната покачивалась, наливаясь незнакомыми дотоле красками, теряя привычные контуры, предметы двоились и плыли перед глазами. Короче, все симптомы изрядного опьянения на лицо. Все, за исключением одного, именно того, что и был сейчас нужен. Мозг продолжал работать четко и ясно, напоенная адреналином кровь легко пережигала молекулы алкоголя, не давая шанса забыться, не позволяя отключиться, не помнить, не думать… Не знать… Да, лучше бы этого не знать… Чертов Железяка, долбанный урод, зачем он вообще позвонил? Хотя какая на хрен разница? Часом раньше, часом позже… Он все равно бы узнал, такое не скроешь… Хотя может быть не успел бы, закрутился с подготовкой теракта и не обратил бы внимания на исчезновение Варяга? Несколько мучительно долгих минут мозг играет с этой мыслью, носится с ней обсасывая и так и эдак… Да, так было бы хорошо, так было бы здорово… Вот только это ничего не изменит и не исправит… Не знать – выбор труса, настоящий человек всегда предпочтет горькую правду сладкой лжи… Рука сама тянется к бутылке, подносит ее к лицу, только так удается разглядеть, что на дне еще что-то плещется. Это хорошо… может быть это как раз та недостающая порция, последняя капля которая спасет и поможет… Может быть… Где-то тут должна была быть рюмка… Черт, где она? Перед глазами все плывет и кружится: банка шпрот скалится неровными рваными краями, из нее же торчат смятые окурки, рядом вываленные на тарелку огурцы вперемешку с розовыми кусками как придется накромсанной колбасы… Стопки нигде нет… Да и бог с ней, обойдемся… Бог? Да… Из угла укоризненно смотрит распятый Христос. Илья, криво ухмыльнувшись, встречает этот взгляд, смотрит в ответ с вызовом. – Что ж ты так, а? Ведь знал, что его убьют? Знал, а? Ты же всеведущий, да? Нет ответа, лишь тот же пронзительный, осуждающий взгляд. – Осуждаешь? Правильно… Ведь это не ты… Это я его убил… Я… На глаза наворачиваются жгучие пьяные слезы, и лик Спасителя мутнеет, расплывается. – Помянем! Упокой душу грешную… Короткое бульканье и литровка окончательно пустеет. Горло на миг сводит рвотным спазмом, но водка уже пролилась в желудок. Закусить бы… Но вид загаженного стола вызывает лишь тошноту. Ладно, и так сойдет… Железяка позвонил в обед. Коротко и по-деловому обрисовал суть происшествия, пояснил, что случился неожиданный форс-мажор, сработал пресловутый человеческий фактор. Действительно, иначе, как сочетанием дурацких случайностей происшествие назвать было трудно. Слишком грамотный и ответственный опер, решил подстраховаться и перехитрить собственное начальство, слишком подозрительный и всегда готовый убивать Варяг, не разобравшись, устроил пальбу по явившимся к нему милиционерам. Итог плачевен, хоть и закономерен – Варяг убит, опер с тремя пулевыми ранениями в реанимации, прогноз неутешительный. Вот и все. Как ни разрабатывай операции, как ни считай варианты, а на практике получится то, что должно получиться. В этот раз, должно было выйти вот так. От судьбы не уйдешь… И теперь Илья пил, пил в одиночку, целенаправленно стараясь надраться до полностью невменяемого состояния. И как часто бывает в подобных случаях желанная потеря памяти не приходила. Ударная доза алкоголя не могла оглушить работающий на полных оборотах мозг, не могла заставить не думать. Илья горько усмехнулся про себя, отбрасывая в сторону, оказавшуюся бесполезной бутылку. Что ни говори, что ни придумывай теперь в свое оправдание, а виноват только сам, причем виноват во всем разом. Кому поверил? С кем связался? Как мог вообще пойти на сделку с этими людьми? Ведь когда-то сам немало времени пробыл в Конторе, знал, что законы чести и совести там не работают. Что там все подчиненно совсем другим правилам – правилам абсолютной целесообразности. Мог бы и раньше сообразить… Зачем им живой Варяг? Основной исполнитель множества убийств и боевых акций. Зачем? Если учитывать их интерес провести игрушечный процесс, над игрушечными экстремистами… А если он начнет говорить? А если выплывет наружу все то дерьмо, что они пытались скрыть? К чему такой риск? Чем он оправдан? Участием в предстоящей операции предателя Мещерякова, сдавшего всех, чтобы спасти свою шкуру? Да куда этот иуда денется? Как говорится, единожды предав… Да, для него уже и оправдание подготовлено, мол несчастный случай, непредсказуемая случайность… Мы хотели, да не получилось… А ведь они убьют и всех остальных… Эта мысль поразила, сверкнув яркой молнией сквозь липкую паутину пьяного бреда. Действительно, что мало примеров, когда арестанты умирали в следственных изоляторах ФСБ? Болезни, несчастные случаи, самоубийства… Сколько угодно… Простор для фантазии… Действительно, так гораздо удобнее… Взятые с поличным во время попытки осуществления массового теракта экстремисты сразу же обеспечат всем участникам операции максимальные бонусы: должности, звезды на погоны, ордена и медали на грудь… А после этого они уже не нужны и даже опасны… После этого все полученные призы и поощрения легко потерять если при раскрутке дела выяснится, что экстремистская группа давно и успешно действовала в городе, прямо под носом у награжденных, а если добавить к этому еще организующее и направляющее участие их бывшего сослуживца, то и до серьезных неприятностей недалеко. Значит, что? Значит тех, кто может обо всем этом рассказать надо заставить молчать… А лучше всего молчат мертвецы, они самый молчаливый народ… Как же раньше-то не сообразил? Почему вообще купился на их подход? Вот дурак! Мало того что дурак, еще и предатель! И пацанов за собой под молотки потянул… – А вот это уж хрен! Эту фразу Илья произнес неожиданно вслух и сам поразился, как сипло и слабо прозвучал его голос. Мотнул головой, вытрясая мутную хмельную волну, откашлялся и повторил уже четко и громко: – Хрен вам по всей морде, а не мальчишек, уроды!