А это у нас кто? О, да это мы удачно зашли! Открывшаяся за дверью картина, что называется, впечатляла. Видимо, комнаты для развлечения обладали неплохой звукоизоляцией, но забота о комфорте клиентов по-крайней мере с одним из них сыграла сегодня злую шутку. Увлеченный оплаченным развлечением черноусый джигит, похоже, и понятия не имел, о происходящем в студии погроме. Во всяком случае, на вылетевшую дверь и появление в комнате чужака с респиратором вместо лица он отреагировал весьма своеобразно. Просто выпучил от удивления глаза и открыл рот, по инерции продолжая мощно поддавать вперед тазом, не сообразив даже, что стоило бы остановиться. Андрей меж тем, тоже замер пораженный представшим перед ним зрелищем. Жаркий вал душной, животной ненависти шевельнулся в груди, намертво гася остатки рационального мышления, оставляя место лишь простейшим инстинктам: рвать, зубами рвать эту погань! Девчушке на широкой кровати на вид было лет десять-двенадцать, может чуть больше. Длинные светлые волосы, в беспорядке разметавшиеся по черной шелковой простыне, искаженное страданием и болью ангельски кроткое личико с мягкими не тронутыми косметикой детскими чертами, тонкое молочно-белое тело изломанное, придавленное огромной густо поросшей черными волосами тушей. Утробное уханье черного, его ритмично движущаяся, сладострастно содрогающаяся задница, мощные лапы вцепившиеся клешнями в детские плечики и злобно оскаленные зубы довершили картину. Зверь в человеческом облике, жадно насилующий ребенка. После каждого его движения, девочка испускала мучительный стон, в широко распахнутых полных страдания глазах стояли слезы. – Сука! Андрей сам не помнил, как оказался рядом, как выронив из рук и пистолет, и нож, вцепился пальцами в густые черные пряди волос кавказца, как стаскивал его огромную тушу с кровати, хрипя что-то матерное. Черный был килограммов на двадцать тяжелее и гораздо массивнее, но это сейчас не играло никакой роли. Против взрывающегося изнутри от переполняющей его ненависти Андрея у него не было ни единого шанса. – Не надо, брат! Не надо, не бей! – бормотал кавказец, закрывая лицо от градом сыплющихся ударов. Андрей не слушал, оседлав поверженного врага, он все молотил и молотил его кулаками, не разбирая, куда приходятся удары: по лицу, по закрывающим его ладоням, по потной волосатой груди. Главным было бить, бить не прекращая, с наслаждением слушать вопли и стоны избиваемого, чувствовать боль в разбитых, оцарапанных об обломки зубов костяшках. Надрывно выл, всхрапывая от особо чувствительных ударов кавказец, кричала, закрыв глаза руками посреди широкой кровати голая девочка. Андрей не слышал ничего, мир пропал, растворился, схлопнулся до незначительной материальной точки, и этой точкой был черный, не человек, сам дьявол, которого следовало уничтожить, стереть, выдавить прочь из этого мира, превратить в не имеющую ни собственного вида, ни формы биомассу. Потому, несмотря на одышливую усталость, кулаки упрямо продолжают взлетать вверх и молотом опускаться вниз, дробя кости, расшибая, разбрызгивая сукровицей мягкие ткани. – 43-й! Ты что, вольтанулся? Оставь его! Пошли дальше! Странные не несущие никакой смысловой нагрузки звуки. 43-й? Кто это? Не думать, не вслушиваться, это отвлекает от главного, надо бить, бить и бить эту мразь, уничтожить сволочь, выдавить кулаками из этого мира. Заскочивший в комнату на несколько секунд позже Андрея, Мишка Боксер, растеряно наблюдал, как 43-ий оседлав валяющегося на полу здоровенного кавказца, раз за разом вколачивает вдрызг разбитые кулаки в его физиономию. Черный уже не сопротивлялся, даже звуков не издавал, лишь подергивалась ритмично и страшно от побоев его голова, перекатываясь по пушистому ворсу персидского ковра из стороны в сторону. Кровяные сгустки разлетались вокруг метра на полтора, если не больше. В углу визжала от страха, сжавшись в комочек, голая девчонка. Впрочем, ее 52-ой едва удостоил взглядом, главная проблема сейчас была в не ко времени съехавшем с катушек напарнике, до малолетней поблядушки ли тут? – Оставь его, он сдох уж, поди! Пошли! Пошли, нам еще дальше проверить надо! Андрей не слышал, дышал хрипло, с присвистом, легкие работали как кузнечные мехи и все равно не могли насытить организм столь необходимым сейчас кислородом. – Ах, ты! Мишка попытался схватить напарника за плечо, но тут же получил по руке локтем и вынужден был отскочить в сторону. – Ну, блин! Сам виноват! Пользуясь тем, что сосредоточенный на кавказце 43-ий не глядел по сторонам, и не замечал ничего творящегося вокруг, Мишка подобрался к нему сзади, и, улучив подходящий момент, левой рукой перехватил ему горло, прижимая затылком к груди, надавливая всем весом к низу, перекрывая дыхание, заставляя прекратить бессмысленное избиение. Андрей затрепыхался в захвате, попытался отмахнуться руками, но, видно, был уже настолько ослаблен, что вырваться ему так и не удалось. – Вот так… Тихо, тихо… – успокоительно шептал ему на ухо Мишка. – Все уже… Все… Давай, успокойся… Кавказец, видно почувствовав, что его больше не молотят беспощадные кулаки, шевельнулся, глубоко вздохнув. – А ты еще куда, урод?! Реакция 52-ого была мгновенной, правая рука вытянулась над плечом Андрея, и зажатый в ней "Макарыч" дважды харкнул в лицо распростертого на полу человека. Окончательно превращая и без того прилично расквашенную физиономию в кровавую кашу с обломками костей вперемешку. Огромное тело кавказца содрогнулось, выгнулось дугой в мучительной попытке скинуть оседлавшую его смерть и обмякло, разом став рыхлым и мягким, словно кусок студня. Когда ударившие из пустоты яркими просверками молнии поразили врага, Андрей облегченно вздохнул. Высшие силы пришли ему на помощь, Бог не оставил того, кого избрал орудием своего мщения. "Слава Отцу и Сыну и Святому Духу, и ныне, и присно, и во веки веков", – успел выговорить 43-ий, чувствуя, как погружается в предвечный мрак, растворяется в нем. – Аминь, – тяжело вздохнув, закончил молитву 52-ой, аккуратно оттаскивая потерявшего сознание товарища в сторону и прислоняя его к кровати. – Тут пока полежи, от греха подальше, малохольный… В себя Андрей пришел резко, рывком. Не было никакого перехода между небытием и явью, просто открыл глаза и осознал себя полулежащим на мягкой, приятно пружинящей под его весом кровати. Осознал и все вспомнил, сразу же, во всех деталях… Стыд ударил в голову горячей волной, плеснул краской по щекам, судорожно сжал горло… Урод, тюфяк, размазня… Надо же было так… Боевая операция, а с одним из бойцов приходится возиться, как с институткой, он видите ли не в состоянии себя контролировать. Позор! Хуже, не позор, подстава! Хорош, напарничек, который вместо того, чтобы надежно прикрывать спину еще и лишнего внимания к себе требует! Однако самоедством можно будет заняться и позже. Да, что там, самоедством, за такой косяк не миновать серьезного разбора, и, возможно, выволочки лично от Учителя… Но сейчас уже не до этого, сейчас надо помочь ребятам хотя бы на заключительном этапе акции, причем держаться при этом тише воды, ниже травы, беспрекословно и как можно лучше выполнять все порученное, хоть так заглаживая свой проступок. Андрей сел на кровати и прислушался. Откуда-то из другой половины квартиры доносились смутно бубнящие голоса. Больше никаких звуков слышно не было. Выходит, надо идти туда, и походу событий вновь встраиваться в общее дело. О том, что голоса могут принадлежать вовсе не братьям, а скажем успешно отбившим нападение хозяевам арт-студии, Андрей даже не подумал. Впрочем, такого и быть не могло. С нами Бог, так кто против нас? Равнодушно, перешагнув через уже коченеющий труп голого кавказца на полу, Андрей двинулся по коридору, ориентируясь по долетавшим сюда обрывкам разговора, и уже вскоре оказался на пороге небольшой комнаты, служившей хозяевам чем-то вроде офиса. По-крайней мере у стороннего наблюдателя сразу складывалось подобное впечатление при виде обилия оргтехники, шкафов с аккуратными пластиковыми папками и массивного сейфа в углу у окна. Вот у этого сейфа сейчас и происходило заключительное действие разыгравшейся здесь трагедии. Растрепанный с разбитыми губами, но не растерявший боевого задора Гаспарян, Андрей сразу узнал его по фотографии, размахивал руками перед самым носом невозмутимо стоявшего чуть поодаль Варяга. – Э-э! Малчык! Ты кто такой есть, э?! Под кем вообще ходишь? Хоть понимаешь, каким уважаемым людям сейчас дорогу перешел, э?! Варяг со спокойным даже доброжелательным интересом слушал, эти вопли, чем, видимо, вселил в армянина ложную уверенность, что они и впрямь действуют. И теперь хозяин заведения старался вовсю, поминая через слово каких-то авторитетов, не то городского, не то и вовсе планетарного масштаба, угрожал налетчикам страшными карами, объясняя, что такое фуфло как они, не имело права даже лишний раз глаза поднять на сиятельного сына армянского народа, не то что устраивать в принадлежащей ему фирме дикий беспредел. Стоящие по углам комнаты братья молча слушали, если Старший не считает нужным порвать урода сразу же на месте, значит, ему это зачем-то нужно, так что пусть эта мразь и дальше изгаляется. Терпели, перетаптываясь с ноги на ногу, осуждающе качали головами при особо берущих за душу перлах, ждали команды. Похоже, свои излияния Гаспарян вел уже достаточно давно потому как вскоре начал повторяться, произнося те же угрозы уже по второму кругу. Варяг с видом крайнего сожаления глянул на часы, мол, послушали бы тебя еще с превеликим удовольствием, мил человек, да время поджимает. – Сейф открой. Голос прошелестел тихо и сухо и от контраста его безжизненности с яркими эмоциональными словоизвержениями армянина, Андрея аж морозцем продрало вдоль позвоночника. – Чего? – Гаспарян тоже искренне удивился. – Э, малчык, да ты знаешь, кто у меня за спиной стоит?! – Смерть у тебя за спиной стоит, – все так же равнодушно перебил его Варяг. – На выбор: быстрая и легкая, или медленная и трудная. Отопрешь сейф сам – убьем сразу. Нет, живьем на куски резать будем. – Свободен, малчык! – пренебрежительно отозвался на эту угрозу Гаспарян. – Я только позвоню сейчас, и тебя весь город ловить будет. Весь! Менты-шменты, прокурор, ФСБ, бандиты… Все ловить будут! Так что беги отсюда, пока цел, забирай своих дебилов и беги, сколько ног есть, да! – Я смотрю, товарищ не понимает человеческих слов, – в притворном бессилье развел руками Варяг. – 15-й, поясни ему, так чтобы все ясно было. Гаспарян невольно вздрогнул, когда плечистая фигура в накинутом на голову капюшоне и с зеленым пятаком респиратора вместо лица шагнула к нему от стены. Но совладав с собой горделиво вскинул подбородок, всем своим видом демонстрируя независимое презрение. – Со Старшим Братом надо говорить вежливо. Грубить и спорить не надо, – наставительно прогудел 15-й, ловко ухватив армянина за волосы и чуть пригнув его голову к груди. Лезвие ножа тускло мелькнуло в руке и легко, без малейшего усилия чиркнуло сбоку вдоль головы Гаспаряна. Отрубленный остро отточенной сталью маленький кусочек плоти, бывший когда-то человеческим ухом, шмякнулся на пол. Гаспарян смотрел на этот кровоточащий обрубок и его глаза медленно вылезали из орбит, лишь сейчас наполняясь, наконец, пониманием и осознанием происходящего. – Подними, – Варяг говорил все так же ровно и равнодушно, и это было гораздо страшнее самого яростного крика. – Не мусори здесь. Словно под действием гипноза Гаспарян нагнулся и взял в руку отрубленное ухо, поднес его к глазам, будто все еще не веря в то, что произошло. Андрей с удовольствием наблюдал, как отвалилась у армянина челюсть, как задрожали мелко губы, а лицо залила мертвенная бледность. Проняло, наконец. Понял, что никого тут его связи в ментовке и криминальном мире не интересуют, потому что не грабители и бандиты к нему пришли, а бойцы русского подполья, солдаты армии освобождения. И им глубоко плевать, кто там из продажных чиновников, ментов и воров в законе будет недоволен случившейся с товарищем Гаспаряном неприятностью. Внезапно колени армянина подломились, так резко, будто по ним кто-то ударил, и он с грохотом рухнул на пол. – Нет, не убивай, не надо… Все отдам… Все, что есть… Деньги, машину… Квартиру перепишу на кого скажете… Андрей с отвращением смотрел на этого слизняка, растерявшего перед лицом подошедшей вплотную смерти всю свою вальяжность и крутизну, ползающего в ногах у тех, кто сегодня оказался сильнее, молящего о пощаде… Вот, выходит, каков ты на поверку гордый сын армянского народа. А ведь еще несколько минут назад считал себя центром Вселенной, с презрением смотрел на русское быдло, чувствовал себя повелителем и хозяином, малолеток этих несчастных в страхе держал… – Щупальца свои убери, животное! – Варяг брезгливо отпихнул ногой, ползущего к нему, норовя обнять под колени Гаспаряна. – Все отдам… Все… Только не убивай… – Сейф открой! – с нажимом повторил Варяг, отступая на шаг назад. – И не трогай меня, урод! Уже и так кроссовки слюнями перемазал! – Да, да… Конечно, сейчас… Гаспарян, не вставая с колен, пополз к сейфу, причем двигался по-крабьи, боком, стараясь ни на секунду не выпускать из виду Варяга, заискивающе заглядывая ему в глаза и не переставая угодливо бормотать: – Да, да… Уже открываю… Сейчас, сейчас… Код у него получилось набрать только с третьей попытки, и каждый раз, когда ошибался, Гаспарян вновь заводил свое виноватое: "Сейчас, сейчас…", заставляя Андрея брезгливо передергиваться от невыносимой гадливости, которую он испытывал, глядя на этого уже окончательно сломанного человека. Да, правильно сказано, лучше умирать стоя. При прочих равных, всегда выбирайте достойную смерть. Хотя, кто знает, хватит ли, к примеру, у него самого силы духа, для того чтобы спокойно и прямо взглянуть в лицо старухи с косой, когда придет его собственный черед. Тут ведь, пока не попробуешь, не узнаешь, так что не стоит особенно кривиться при виде унижающегося, раболепно ползающего на коленях перед более сильными, армянина, как знать, не сломаешься ли ты сам, когда придет твое время… "Нет, не сломаюсь", – произнес про себя Андрей. И даже повторил вслух тихим шепотом, чтобы не дай Бог не услышал кто-нибудь из братьев: "Не сломаюсь. Все вынесу. Но таким как этот не стану". Наконец тяжелая дверь бронированного сейфа масляно щелкнула запорными механизмами и бесшумно отошла в сторону, открывая тесное темное нутро. Подошедший Варяг бесцеремонно отодвинул в сторону закрывавшего обзор Гаспаряна и сунул внутрь руку. – Ага, а вот и армянский взнос на дело священной борьбы. Аккуратная пачка тысячных купюр в банковской упаковке хлестко шлепнула о полированную столешницу, за ней последовала вторая и еще ворох банкнот россыпью. – Итого двести штук с мелочью… – Двести тридцать две, – угодливо подсказал, искательно заглядывая в лицо Варягу Гаспарян. – Двести тридцать две тысячи ровно. Забирайте себе. Я никому ничего не скажу, никуда заявлять не буду… – Ты очень добрый и хороший человек, – абсолютно без всякого выражения глядя на армянина, бесстрастно произнес Варяг. Перевел взгляд на так и стоящего рядом с ножом в руке 15-ого и без лишних слов, характерным жестом провел ладонью по горлу, кивнув на корчащегося у него в ногах бизнесмена. Даже сейчас, когда участь его уже однозначно была решена и ни малейших надежд на то, что налетчики смилостивятся не осталось, Гаспарян так и не попытался защищаться, оказать хоть какое-то сопротивление. Только поскуливал жалко, как свинья, которую волокут на бойню. Впрочем, скулить ему оставалось не долго, 15-й действовал быстро и профессионально. Раз, и левая рука, вцепившись в густую шевелюру жертвы, высоко задрала вверх голову, растягивая жирную, в складках, беззащитную шею. Два, и серебристой рыбкой мелькнувший в умелых руках нож аккуратно, кажется вообще без нажима, проходит по натянувшейся коже и жилам, погружаясь внутрь едва не на половину своего широкого в несколько сантиметров лезвия. Три, и больше не удерживаемое никем тело с глухим стуком заваливается на пол, а из распоротого от уха до уха горла ручьем течет кровь, расползается маслянистой лужей по покрытому ламинатом полу. Гаспарян еще несколько раз судорожно дергается, сучит ногами, булькает мерзко, в тщетной попытке остановить, удержать, вытекающую из него вместе с кровью жизнь. И, наконец, замирает навсегда. Не человек уже, а так, исковерканная пустая оболочка. – Покойся с миром, – тихо шепчет Андрей, осеняя себя крестным знамением. – Я прощаю тебе, пусть и Божий суд будет к тебе снисходителен. Пленный, Железяка и другие Железяка смотрел в глаза сидящему напротив подростку, смотрел пристально, старался задавить, подчинить его уже одним взглядом, и явственно чувствовал, нет, не выходит. Дают сбой многократно апробированные выверенные как часы методики психологического давления. Не удается, хоть ты тресни выстроить в комнате для допросов нужную атмосферу. Нет контакта с этим пацаном, нет осознания в полной мере им роли в разыгрываемой пьесе. Вон, сидит, таращится, ни малейшего испуга в глазах, не говоря уж о раскаянии. Такое впечатление, что это он проводит допрос, а не наоборот. Железяка тяжело вздохнул, опуская взгляд в раскрытую перед ним папку дела. – Перегуда Максим Валентинович, – не то спросил, не то просто зачитал утвердительно. Тоже маленький, простенький, но тест, позволяющий оценить состояние допрашиваемого, проверить насколько нервничает, насколько не в своей тарелке.