«Все как специально. Причем, все тот же Исаев волей-неволей подвел Ли к устранению Бизнесмена». Он чертыхнулся. Да, Он мог бы с легкостью опрокинуть Исаева навзничь, или даже просто сравнять с ним счет, если бы знал, где живет его женщина. Но даже это не решило бы все проблемы и не ответило бы Ему на вопрос: куда поехал Исаев, когда с такой легкостью ушел от Его людей у торгового центра? Впрочем, рядом с Исаевым долгое время была еще одна женщина. Да, она теперь всего лишь часть его прошлого. Зато Он многое знал про нее. Чудотворец взял в руки смартфон, который в свое время успел привязать к ее сим-ке, и отщелкал все ее телефонные разговоры. Прокрутив последний аудиофайл, который значился в его списке, как «Исаев-Терентьева. Разговор № 2», Чудотворец лишний раз убедился, что судьба этой пустышки Исаеву почему-то не безразлична. «Ладно, все это после, но при необходимости задействуем и эту русскую». А пока Чудотворца ждало кое-что позанимательней. И Он еще раз прослушал запись на автоответчике Никаса Мило: «Здравствуй, Нико. Во вторник похороны бывшей жены господина Домбровского. Я прошу тебя приехать туда. Там может быть Лиза. Я знаю, что Домбровский кулуарно передал это дело Андрею Исаеву, но Исаев у нас уже не работает, и мы больше не можем рассчитывать на него. Я знаю Андрея. И я уверена в том, что он будет вести только свою игру и не согласится делиться с нами информацией или взаимодействовать с нами. Я боюсь, что ситуация с розысками Лизы может выйти из-под контроля, потому что, если эта девушка состоит или состояла в банде — ты понимаешь? — ее прощание с матерью может закончиться провокацией, устроенной членами группировки, или даже... — судорожный вдох, — физическим устранением ее отца. Поэтому я прошу тебя взять ситуацию под полный контроль. Под ПОЛНЫЙ КОНТРОЛЬ, ты понял, Нико? Вот то, что я хотела тебе сказать. Перезвони мне сразу, как освободишься. Мари-Энн Бошо. Восемь часов пятнадцать минут, GMT». Чудотворец отложил телефон и машинально погладил его пальцами. Затем Он откинулся на спинку кресла и улыбнулся. «Итак, ты боишься за Домбровского, не правда ли, Мари-Энн? Хорошо, милая, я тебя понял. А вообще, вот так трясясь за своих близких людей, женщины и становятся предателями». При этом пару часов назад в один из пансионов Кипра заселилась гречанка Анна Кристос Уитни. Надо ли говорить, что это была Лиза? Отблагодарив очередного в ее жизни портье очередной десяткой (тот помог занести в номер ее багаж и был настолько любезен, что предложил забронировать для нее место на пляже), Лиза рассеянно кивнула. Заперев за ним дверь, она опустилась на кровать. Минута, другая, и девушка, сидевшая в тишине и смотревшая в одну точку, вдруг совершенно по-детски с ногами забралась в угол постели, обхватила колени и, закрыв глаза, начала раскачиваться, как сомнамбула. Боль, накрывшая ее за секунду до этого, была ошеломительной — такой, что, кажется, нет причин, чтобы жить дальше. Вместо этого все, что ты хочешь — прекратить существовать. Смерть матери выбила ее из колеи еще несколько дней назад. Но тогда Лиза спряталась от нее в элементарном отрицании очевидного. В этот момент ты себе говоришь: «Мамы нет, она просто уехала». Но теперь, когда были распутаны все узлы (отец защищен, она это знала; Радек свободен, а Исаев найдет способ, чтобы вытянуть Алекса из СИЗО), на нее разом обрушилось понимание: ее мамы нет. Она умерла. Увы. Печальная правда заключается в том, что, когда мы теряем близких людей, часть нашей души отмирает. Нужны слезы, чтобы заставить ее возродиться. Но слез у Лиз не было. Вместо них была годами тренируемая Зверем заслонка: нельзя заплакать от боли. Но и человека нельзя перестать любить, когда он уходит, особенно если этот человек — твоя мать. И чтобы она ни делала, какой бы она ни была, она все равно лучше всех для тебя. И не в посмертном прощении дело. Все дело в том, что она у тебя была. Это она брала тебя за руку. Это она накрывала тебя, маленького, одеялом. Это ее ты в детстве просил прогнать твоих первых монстров, которые пугали тебя по ночам, прячась под твоей кроваткой. И она прогоняла их, закутав тебя в теплый кокон рук. Это с ней вы читали твои первые сказки. Это с ней вы мирились и ссорились, потому что она не всегда понимала тебя, но она у тебя БЫЛА. А теперь ее нет нигде, и все, что осталось — это мучительное ощущение недосказанности. Вы не успели договорить, и она ушла, а ты не сказал ей главное. Вернуть ее хотя бы на миг, чтобы прижаться к ней и прошептать: «Я очень люблю тебя, мама». Но ничего из этого уже невозможно. Ее больше нет, она ушла. А ты без нее — сирота. Следом за этим в голову Лизы пришла очень странная мысль: «Теперь никто не посмеет мне диктовать, что мне делать с собственной жизнью. Теперь я отвечаю только за себя и за своего отца». Позже это трансформируется в иное понимание: чтобы помнить о матери, тебе не нужны ее фотографии, не нужно вообще ничего. Ты ничего никогда не забудешь, со временем ты даже станешь ближе к ней, но ты больше не будешь прежним. А пока, как это порой бывало у чеха, к Лизе пришла лихорадочная жажда движения. Толчком рук сбросив тело с кровати, она быстро зашагала по номеру. Она пойдет на похороны матери, это даже не обсуждается. Вопрос заключался в другом: где и когда будет прощание? Впрочем, зная методы Чудотворца, Лиза не сомневалась, что Тот уже оставил ей где-то послание. Она была Ему нужна, Он искал ее и с садистской настойчивостью пытался ей отомстить. И тогда самое простое для Него — что? Правильно, запустить во всемирную Сеть новость о том, где и когда будет похоронена ее мать. «Ладно, сволочь, давай, расскажи мне то, что я очень хочу узнать!» С этими мыслями Лиза вернулась к дорожной сумке, распахнула ее и рывком выдернула из нее ноутбук. Через двадцать минут все было кончено. Поисковик на запрос выдал ей строку «Похороны Эстархиди». Новость привела ее на канал Mail.ru, где некий эксперт с ником «То Тирио» (по-гречески зверь) цинично ей сообщил, что «свое последнее и постоянное пристанище Л. Эстархиди найдет на кладбище «Эирини» в Салониках». «Значит, все-таки «Эирини?» Отложив ноутбук, Лиза побарабанила пальцем по подбородку. Вообще-то, на «Эирини» находился семейный участок родителей Костаса. А она вообще-то считала, что папа перевезет тело мамы в Москву, где у них было место в Алтуфьевском. Но то ли отец решил не рисковать, то ли ему не позволили забрать тело мамы, то ли что-то еще, но теперь получалось, что ее мать будет похоронена в Греции. Не сказать, чтобы Лизу устраивал такой вариант, а с другой стороны: тебе-то кто запретит быть до конца с матерью? Оставалось надеяться, что ее маму не будут отпевать вместе с ее жалким отчимом. Очень скоро Лиза поймет, что эта надежда несбыточна. Но, как ни странно, именно это даст ей сил похоронить свою мать, буквально. *** «Раз, два, три, четыре, пять, я иду тебя искать. Ну же, Элизабет, где ты?» Стоя на кладбище в некотором отдалении от могил Костаса и Лидии Чудотворец прищурился, жмурясь от слишком яркого солнца. Порывы ветра. С севера шла сизая туча, а значит, скоро будет дождь, и похороны не затянутся. Но это-то ладно, главное, чтобы сука пришла. На отпевании матери ее не было. Впрочем, зная ее, Он и сам проигнорировал эту часть в своем послании на Mail.ru. Просто церковь — это закрытое помещение, то есть по сути ловушка. И стоит перекрыть все выходы из здания, как ты окажешься в западне. Но вообще-то на заупокойной было мало людей: Домбровский с охраной, троюродная сестра Эстархиди — постного вида старуха, которая все время службы сурово сводила в нитку сухие тонкие губы. Так, кое-кто по мелочи. Но зная Элизабет, Он мог поспорить на что угодно, что она, не придя на службу, уже заказала в какой-нибудь церкви поминальный молебен по Лидии. А вот на кладбище она должна появиться, она знала «Эирини» и знала, что ей будет проще сбежать отсюда. «Эирини» («покой» по-гречески) представляло собой тот тип обычного для Греции кладбища, которое песочным настилом поднимается снизу-вверх до зеленых холмов, и тесно заселено белыми надгробиями «Эирини» («покой» по-гречески) представляло собой тот тип обычного для Греции кладбища, которое песочным настилом поднимается снизу-вверх до зеленых холмов, и тесно заселено белыми надгробиями. Несколько деревьев, по центру — аллея, засыпанная мелкой щебенкой, и все. Спрятаться негде. В свое время Он тоже не раз и не два бывал на «Эирини». А готовясь к захвату Элизабет Он несколько раз тщательно изучил стометровый квадрат у могил Эстархиди. С учетом того, что вокруг их участка надгробия были особенно низкими, это место отлично просматривалось, так что габаритное и длинноствольное оружие для нее исключалось С учетом того, что вокруг их участка надгробия были особенно низкими, это место отлично просматривалось, так что габаритное и длинноствольное оружие для нее исключалось. Здесь также невозможно положить или поставить снайпера: надгробия перекрывают линию выстрела. Вероятность броска ножа — один к шести. Просто точность броска определяется метрами, а здесь будет толпа из двадцати человек, то есть фактическое прикрытие для Него. Что еще? Выстрел из пистолета? Она это не сделает. У нее точно были свои планы насчет Него. А у Него был единственный вариант: взять ее на слабо. Его лже-карабинеры будут вооружены. А Он прекрасно помнил, что она ненавидела убивать. Даже Радека по признанию Коха она вынимала из «Орбе» щадящими пулями. (Кстати, узнать бы еще, кто ей там помогал, и Он бы лично пробил ему голову). А на слабо... да, именно что на «слабо», ведь милосердие — это слабость. Так вот, на «ее слабо» здесь будет двадцать заложников, которые, если она с Ним не пойдет, моментально станут мишенями. И Чудотворец еще раз перебрал в голове досье на этих людей, заверенное подписью Мило. Неважно, как Он его раздобыл (у Него были способы), важно другое. Во-первых, здесь, у могил, сейчас присутствовали тот же Домбровский, его охрана и его похожий на отличника референт. Чудотворец окинул последнего взглядом. Что этот тщедушный тип в звании прапорщика, а проще, юрист 3-его класса знает о секретах начальника? И как там его фамилия, Одинцов? Хорошо, Он это запомнит. Далее шла престарелая, сурового вида мадам-дальняя родственница. На отпевании Он уже успел окрестить ее «Тартюф в юбке». Лидию эта женщина презирала, но деньги у нее охотно брала. «Да, Элизабет, я многое знал о твоей семье. И это я оградил тебя от подобных родственниц, я же любил тебя!» Стиснув челюсти (опять эта боль, которая каждый раз напополам с бешенством приходит при мыслях о ней), Чудотворец снова вернулся к списку. Следом за этой милейшей родственницей шла здоровенная, как гренадер, медсестра из «Эфтихии». Между прочим, доверенное лицо Костаса, которая сейчас, бурно рыдая, вытирала лицо бумажным платком. И кажется, эта девка была здесь единственной, кто искренне оплакивал Эстархиди. Кто еще? Еще здесь присутствовали двое арендаторов участков земли, расположенных рядом с клиникой Костаса, причем оба пришли с супругами (одна так, ничего, а вторая Лидию ненавидела). Было еще трое врачей, с которыми Костас поддерживал отношения после Америки. Ну и так, тоже по мелочи. А вот следом шло несколько человек, которых Он до этого не видел, не знал, и они вызывали вопросы. Первым в листе подозрительных лиц шел священник. Но вчера, показав ему значок Интерпола, Он лично с ним побеседовал. Старик был наполовину украинец, поддерживал Томос, мечтал об очередном звании в церковной иерархии, но в целом был ничем не примечателен. К тому же Элизабет при всех своих талантах не смогла бы надеть личину священника и сыграть старика (здесь все-таки требовалось знание определенных канонов). Дальше — четверо кладбищенских служащих. Трое из них — здоровенное мужичье. Это были могильщики или копачи, если на их сленге. Задача «копачей» — выкопать и обрамить ямы, заколотить гробы, опустить их в землю, закопать и установить кресты и венки. С учетом хорошего приработка за работу могильщика держатся, но физически она трудная. И тут не подделаешься, особенно Его хрупкой Элизабет. Но даже если сойти с ума и предположить, что она попытается прикинуться кем-то из них, Он бы легко заметил накладки на подошвах ее обуви. И уж точно, все бы заметили, что она не умеет орудовать ни штыковой, ни совковой лопатой. В этом деле работают только мужчины, как правило, от девятнадцати до сорока лет. Но кто-то из них мог провести ее на кладбище? Мог. Вот поэтому Он позавчера навестил администрацию «Эирини». Метод был тот же: значок Интерпола под нос, и директор кладбища соловьем разливается. Так и выяснилось, что трое «копачей» работали на «Эирини» добрый десяток лет, у двоих были семьи, третий (вдовец) воспитывал сына, который сейчас учился в Афинской духовной семинарии. А вот четвертый кладбищенский служащий Ему не понравился: слишком хлипкий для «копача». Так что внимательно изучив его досье: «Имя: Илиас Дмитрииу. Родился ХХ января 199Х года, в Салониках. Девятнадцать лет. Род занятий: рабочий кладбища. Особые отметки: слабослышащий»