Часть 2 из 88 В начало
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
— Получается так. И, кстати, именно из-за этого он пробуксовывает. И мне придется сдернуть его с мертвой точки.
— Это опасно, ты понимаешь? — Ли, выдернул сигарету изо рта и наклонился вперед, изучая Его лицо. — Ты понимаешь, что этим ты можешь поставить себя под удар?
— Понимаю. Но что, если у меня, — Чудотворец посмотрел на огонек сигары, — есть, скажем так, один человек, которому Исаев все еще может довериться?
— Да? — Ли иронично сощурился. — И как зовут этого человека?
— Элизабет называла его «Никак». Хотя по-гречески он ??????, или «Ка неис», или Никс — то есть Большой Человек, или бог ночи, или дух, или просто никто. У нас с ней все еще есть свои собственные секреты.
— Хорошо. Как ты хочешь. — Апостол отпил из рюмки и покатал на языке коньяк, который по вкусу вдруг стал напоминать ему ржаной хлеб, который он ненавидел. Правда, в этот момент сам Ли подумал о том, что если покойному Костасу нравился подобный отличный напиток, то за это ему можно простить многое. Но не всё. Например, невозможно спускать с рук предательство, общую извращенность и отчаянную нелюбовь к детям, которых Ли в общей массе своей жалел, но не особо, если вспомнить историю с той же Элизабет. А с другой стороны, не будь Костаса, и Чудотворец не стал бы тем, кем Он был.
— А что будет с тем, другим? — внезапно вспомнил Апостол. — Я имею в виду того младенца, человека Домбровского?
— Как ты сказал, младенца? — оценив его шутку, Чудотворец чистосердечно расхохотался. И Ли подумал, что у Него чудесный смех: низкий, грудной, обаятельный. — А этот «младенец» станет запасной частью моего плана. А пока... пусть он пока спокойно спит, — Чудотворец иронично отсалютовал рюмкой, допил коньяк и вернул снифтер на стол. Впрочем, его глаза глядели властно и холодно.
Так смотрит в свое будущее человек, который давно для себя все решил и точно знает, что впереди еще будут убийства.
— Не рискуй понапрасну, — помолчав, тихо попросил Его Ли. Чудотворец, не меняя мимики, также холодно ему подмигнул.
«Тебя заносит. После того, как тебя бросила эта сука, тебя, мой дорогой, все больше и больше заносит. Напрасно ты тогда, три года назад доверился ей. А ведь я тебя предупреждал», — мог бы добавить Ли, но не стал этого делать. Он и так уже знал, что у него с Чудотворцем одна на двоих дорога.
Это было одно обстоятельство дела.
Другое выглядело иначе.
После встречи с Исаевым в «Альфе» (от которой Домбровский едва отошел, хотя его сознание до сих пор мучительно скручивалось в фразу, брошенную ему напоследок Андреем: «Что вы сделали ради собственной дочери?») — так вот, после той памятной встречи Максим Валентинович отправил Одинцова налегке в МВД и сейчас находился в одной из московских гостиниц. Сегодня он и Мари должны были проститься. Женщину ждал Лондон, его — дела Интерпола в Москве.
Сжав хрупкие пальцы Мари и рассматривая их, словно их изучая, Домбровский тяжело и долго молчал.
Женщина тоже хранила молчание
Женщина тоже хранила молчание. И она же не выдержала первой.
— О чем ты думаешь? — Бошо накрыла его руку ладонью. Теплый жест, известный парам как «я тебя понимаю».
— О Лизе, Мари. Я все время думаю о Лизе. Я никак понять не могу, почему она не подошла ко мне там, на кладбище? Или ее там не было? Тогда зачем она прислала мне это письмо? Чего она испугалась? Что я не смогу ее защитить? Что с ней произошло? Неужели моя дочь — часть той сволочной преступной сети, о который ты мне говорила?
Мадемуазель Бошо действительно рассказала Домбровскому о подозрениях Нико, о том, что Лиза могла несколько лет назад войти в ОПГ «Пантер» и даже стать одним из ее «престижнейших» членов.
— Возможно, ее принудили? — Пытаясь утешить любимого человека, Мари-Энн потянулась к нему и коснулась губами его виска.
«Еще такой молодой, а волосы совсем седые».
— Ты не знаешь ее, — Домбровский прикрыл глаза и покачал головой. — Поверь, ее невозможно заставить. Ее нельзя к чему-то насильно склонить или взять на испуг. С Лизы всегда скатывалась любая грязь, как вода с капустного листа. Просто она — такая. Или, по крайней мере, такой была, пока в ее жизни не появился... этот!
Женщина тяжко вздохнула:
— Ты опять этого актера имеешь в виду? Максим, ну пожалуйста, ну не надо.
— Нет, надо, Мари. — Разговор у них шел на смеси английского, русского и французского. Впрочем, Домбровский прекрасно понимал женщину, та тоже отлично его понимала, порой даже его предчувствовала, и этого им было достаточно. — Да, я имею в виду этого чеха. Или, как сегодня Исаев настоятельно просил его называть, Александра. Нет, ты себе представляешь? Александра! — Домбровский издевательски хмыкнул. — Вот же имечко родители ему выбрали.
— А что не так? — слабо улыбнулась Мари.
— Вообще-то, это имя означает «защитник».
— Ты что, Святцы читал? — не поверила Мари-Энн.
— Да нет. Это меня на сей счет однажды просветил Саня Фадеев. У нас с ним по молодости лет как-то вышел дурацкий, но довольно-таки забавный спор на тему того, почему мы выбрали такую профессию? И что это было, долг, наше призвание или вообще судьба? Так вот, по его словам, Александр — это «защитник», а Максим — «величайший». Каково, а? — Домбровский иронично посмотрел на Мари.
— Ну, второе мне очень нравится.
— Я рад. — Домбровский вроде скривил рот, но сильней сжал руку своей француженки. — Только этот Александр — не Александр, а потрясающе красивый и испорченный сукин сын, причем, единственный в своем роде, кто заставил мою дочь плясать под его дудку.
— Нико найдет твою дочь. Просто доверься ему, — утешая, женщина нежно погладила мужчину по скуле, по волосам. Она уже много раз ему повторяла, что Никас был когда-то по-настоящему увлечен Лизой. Но говорить это снова, сейчас, когда Домбровский разгневан, устал и расстроен? Нет. Для этого лучше выбрать другое, более подходящее время.
— Я не верю ему, — неожиданно отрезал Домбровский, и обескураженная Мари вскинула на него глаза. — В этом деле я верю только Исаеву. Знаешь, — и зрачки в зрачки, как отражение двух зеркал, когда ты видишь себя в глазах другого и понимаешь, что человеку, который любит тебя, можно и нужно довериться, — если бы я мог выбирать между этими тремя, я имею в виду чеха, Никаса и Исаева... если здесь вообще можно выбирать! то я бы предпочел, чтобы выбор Лизы пал на Андрея.
И эта правда была ошеломляющей, особенно с учетом того, что Домбровский не раз и не два грубо указывал Исаеву его место.