— Угу. Олег бросил взгляд на часы, прикинул время: — На «Калужской» аптечный киоск круглосуточный? — Так точно. — Тогда я до работы туда смотаюсь, а вечером привезу. Как, пойдет? — Пойдет. Тогда до вечера, — попрощалась сестра, но договорить не успела — из комнаты донесся пронзительно-хриплый стон. — Зайди к папе, он тебя зовет, — и Оля вздохнула. Первое, что ты ощущаешь, когда входишь к «инсультнику» в комнату — это тяжелый, застоявшийся запах. Так пахнут беда и настоящая боль. И хотя сиделка уже принялась за обычные манипуляции (сместила отца на край кровати, перестелила простыни), выглядел Одинцов-старший плохо. Когда-то подвижный, еще не старый мужчина не смог смириться с болезнью, приковавшей его к постели на пять долгих лет. Хуже того, отец практически не мог двигаться и говорить. Олег подошел ближе, наклонился, позвал тихо: — Папа? Одинцов-старший, напрягая шейные жилы, попытался поднять голову, но опять промычал что-то невнятное. Смотрел он странно, даже страдальчески, словно о чем-то молил. — Папочка, я не понимаю, — Олег тихо вздохнул. — Михаил Георгиевич, видимо, хочет, чтобы ты не уходил, — подсказала Марья Михайловна. — Та. Не... уходи, — с усилием, искорёживая слова, выговорил отец. — Ну, я же вечером вернусь? — попытался жизнерадостно улыбнуться Олег. — Не ухо... ди! — в глазах мужчины внезапно блеснули слезы. Но с учетом того, что последний год отец вел себя неадекватно — мог закричать или вдруг заплакать — его поведение, скорей, вызывало жалость, а не протест. — Я же вернусь, — Олег взял отца за руку, пожал холодные пальцы. Почти мертвые, те слабо шевельнулись в его ладони. Но ему показалось, что отец понял его. — До вечера, папа, — наклонившись, Олег поцеловал отца в пергаментную щеку. Одинцов-старший опять попытался что-то сказать, но не смог. Только его глаза смотрели ярко, непримиримо. Это было как в детстве, когда ты настаиваешь на своем, а взрослый доказывает тебе, что ты ошибаешься и дважды два — это всегда четыре. — Все будет нормально, — Олег осторожно высвободил руку из пальцев отца. Марья Михайловна отправилась закрывать за ним дверь — тяжелобольному не нужен сквозняк. Оля на пороге квартиры помахала ему. И никто из них не увидел, как Одинцов-старший с нечеловеческим усилием приподнял дрожащую руку, как попытался сложить пальцы, будто хотел задержать или перекрестить сына. Но через секунду его рука бессильно упала, и мужчина расплакался. Сегодня ему впервые за долгое время приснился сон. Нехороший сон. И в этом сне его сын был мертв. Между тем Олег уже вышел на лестничную площадку. Вызвав лифт, он зашел в кабину и спустился на первый этаж. Думая об отце и его странном поведении, Олег забрал газеты из ящика и привычно, как делал всегда, направился ровным шагом к стоянке, где был припаркован его шустрый «Ауди». Порывшись в карманах, Одинцов нащупал брелок от машины и уже собирался снять «Ауди» с сигнализации, как его отвлек подъехавший сзади белый затонированный минивэн. Олег обернулся. «Берг и Берг. Строительные материалы», — было написано на его кузове. Одинцов отступил, пропуская машину вперед («может, водиле мало проезжей части дороги?»). Но малолитражный фургон затормозил, и из окна со стороны водителя высунулось лицо разбитного белобрысого парня: — Привет, не подскажешь, где здесь улица Карбышева? — А дом? — Четырнадцать. «Нормально вас так занесло на противоположную сторону улицы», — удивился Олег, продолжая крутить в кармане брелок. Но в тренированной памяти уже всплыло, что в доме под этим номером нет никакой профильной организации, занимающейся строительными материалами. — Я-то вам подскажу. А что в этом доме? — подделываясь под будничный тон, поинтересовался Олег. — Квартира там, мы евроремонт людям делаем. А что, тебе ремонт тоже нужен? — и водила осклабился. — Нет, мне не надо. — Откровенно говоря, парень ему не понравился. Но это не повод, чтобы взять и послать человека. — Ты, родной, давай, разворачивайся... — произнося эти слова, Одинцов услышал, как хлопнула дверь минивэна. По всей вероятности, из фургона вышел кто-то, кто, возможно, сидел рядом с водителем. — В общем, вы объезжайте этот дом, затем выйдете на проспект. Там уйдете под первый разворот, и ... — Шаги за спиной. Олег резко повернул голову. К нему подходил тот, кто, по всей видимости, выбрался из минивэна. Или — черт знает, откуда он взялся, если в отличие от водителя этот мужчина был одет не в спецовку, а в обычный цивильный костюм. Водолазка, темные брюки, кардиган с эмблемой какой-то до боли знакомой английской фирмы... Задержавшись глазами на этикетке, Олег поднял взгляд и уткнулся зрачками в холодные и пустые глаза. В голове щелкнуло и застонало: да, что-то не так! Одинцов интуитивно сделал шаг назад, выбросил руку под полу пиджака, где в кобуре покоился «вальтер», одновременно с этим становясь так, чтобы спину ему прикрывал «Ауди». Краем глаз он еще успел отметить движение сбоку и развернуться чуть вправо. Казалось, отсчет пошел на мгновения, когда глаза «фирмача», выбравшего из минивэна, сузились. В ту же секунду за спиной Олега раздался резкий треск разряда, и в предплечье его правой руки впились черные электроды, создавая нервно-мышечную блокаду. Но ощущение было таким, точно в кости ему с размаху вогнали бетонную сваю. «Шокер или «фантом», — успел сообразить Одинцов. Память мгновенно подбросила изображение красных шишек и волдырей, которые через минуту образуются на месте ожога. Но самое интересное, что Олег даже не успел вскрикнуть от боли. За йоту секунды до удара разрядом «фирмач» рванулся к нему и приложил его костяшками пальцев в левый висок. Удар, от которого было просто невозможно уйти. А потом все окутала непроглядная темнота... Подхватив под мышки рухнувшее вперед тело Олега, «фирмач» быстро огляделся. Ни одного прохожего. Рядом только гаражи и густая сирень. Окна близлежащих домов находятся от стоянки метрах в пятидесяти. Раннее утро, моментальное нападение — и расчет оправдался. — Живо затаскивайте его в машину, — приказал «фирмач» по-английски боевику, который, успев обойти Одинцова сзади, теперь убирал «фантом». Раздвижные двери минивэна разъехались, пряча в своих темных недрах тело Олега. — Вколите ему бензодиазепин , пусть поспит. И пистолет у него заберите, — бросил мужчина тому же боевику, после чего поправил задравшиеся рукава кардигана и приложил к уху мобильный. — Привет, я все сделал, — разглядывая асфальт в поисках того, что могло бы выпасть из карманов Олега, произнес в трубку он. — Тогда ты молодец, Ли, — усмехнулись в ответ. «Нашел, — Ли улыбнулся, поднимая с земли автомобильный брелок. — Осталось только следы нашей возни затереть». — Вези парня туда, куда мы договорились, — тем временем приказал ему собеседник. — Когда тебя ждать? — Через час. Все, отбой. У меня сучка Леа на проводе. Ли, не сказав даже «пока», спрятал мобильный в задний карман брюк. Он и так догадывался, чем закончит эта девка, если не уймется. Впрочем, судьба Леа его не трогала. Главное, что Чудотворец знал график Олега и помнил о том, что у них есть время только до девяти утра. А потом начнется рабочий день, и Домбровский хватится своего референта. А потом начнется рабочий день, и Домбровский хватится своего референта *** Десять минут назад Леа, которая сейчас находилась в своей небольшой съемной квартирке в Лондоне, решала одну непростую дилемму. Заключалась дилемма в том, что, во-первых, в отношении Чудотворца к Леа наметилось заметное охлаждение. (Надо ли напомнить о том, что девушка знала Его совсем под другим именем?) Во-вторых, Леа как-то не привыкла за кем-то бегать, испепелять бойфрендов гневными, но слезливыми взглядами или, хуже того, читать им мораль на тему «как ты так можешь?» и «я же не могу без тебя» Во-вторых, Леа как-то не привыкла за кем-то бегать, испепелять бойфрендов гневными, но слезливыми взглядами или, хуже того, читать им мораль на тему «как ты так можешь?» и «я же не могу без тебя». При этом в четыре часа утра Леа, как обещала, отправила ему на почту списки пассажиров, зарегистрировавшихся на те рейсы, которые вылетели из Москвы начиная с полуночи. Но попыталась составить сопроводительное письмо к перечню так, чтобы у него не возникло даже сомнений: она по нему скучает. А он ничего не ответил. И это расстраивало, это ее убивало и это же неимоверно бесило ее. Впрочем, здесь крылась еще одна вещь. Примерно со вторника женская интуиция принялась нашептывать Леа о том, что у нее завелась соперница. Ну или, может, пока что не завелась, но точно скоро появится. Не зря же он, улетев в Москву, не прислал ей ни одного личного сообщения? Не говоря уж о стандартном букете цветов (мог бы отправить с курьером), звонках с просьбой: «Приезжай ко мне, я по тебе соскучился» и тех потрясающих словах «я думаю о тебе» и «я с ума по тебе схожу», которыми он раньше часто заканчивал их разговоры. А у Леа как раз выпадал отпуск на ближайшие дни. И почему бы ей не прилететь к нему в Москву, чтобы попытаться сгладить углы или хотя бы понять, что у них происходит? Но прежде чем нестись к нему наводить мосты или просто разорвать их роман, от которого ей уже было больно, Леа решила поступить следующим образом. Она ему сейчас наберет. Прощупает его тон, поймет, один ли он в номере. Хотя было бы все-таки проще плюнуть на все, взять билет на Москву и сюрпризом нагрянуть к нему в гостиницу. И, с одной стороны, она увидит его (здесь тоскующее сердце Леа сжалось). А с другой (но это уже чисто-женская хитрость) она убедится в том, что в его номере нет следов пребывания другой женщины. А Леа умела выискивать и находить такие следы. И вот тогда станет ясно, будет ли иметь их роман продолжение, или же он обманывает ее, как ее отец обманывал ее мать. Нет, мстить ему, как мать мстила отцу, Леа не будет. Но что ей стоит в ответ в тот же день написать заявление из Интерпола по собственному? Ее давно приглашали вернуться в парижскую жандармерию, обещали помочь с продвижением. И если она уйдет от него, вот так двинув ему по мозгам, то пусть тогда он кусает локти и («salaud», cкотина!) окучивает другую дуреху. Если та еще найдется, конечно. И захочет, как Леа, жертвовать ради него карьерой, быть его секретаршей, подавальщицей кофе, трижды на дню подгонять ему какие-то идиотские списки, и... И в общем, неважно, что будет потом. Главное, это сейчас убедиться, что он ей хотя бы не наставляет рога. Так что сначала звонок ему. Тем более, что у нее и подходящий повод имеется. И он обрадовал — ответил уже на втором гудке: — Привет. «Господи боже, — подумала Леа, — я же, оказывается, просто хотела услышать твой голос». — Привет, — она села на край не застеленной постели. — Что-то случилось? — низкий голос мужчины звучал суховато, но в целом — спокойно и вежливо. — Я убедиться хотела: ты списки мои получил? Он помолчал (он задумался?) и вдруг, точно вспомнил: — Ах да, я же тебе ничего не ответил. — Больше того, ты даже спасибо мне не прислал, — Леа постаралась выдать это в шутливой форме, с улыбкой, но шутка не удалась. — Прости, просто у меня сейчас мало времени, — он как-то судорожно и глухо вздохнул. То ли действительно куда-то спешил, то ли, вообще, злился. — Давай мы попозже поговорим? — Когда? — Леа закусила губу. — Не знаю. Но давай я сам тебе наберу, как только освобожусь? — помолчав, предложил он. Мир человека (кстати, довольно логичный) — это еще и очень своеобразная вещь. Общаясь с людьми, мы обещаем себе на их счет одно, но если не видим отдачи, то можем сделать и по-другому. Казалось бы, Леа смириться и подождать, когда он сам ей перезвонит, но на ее глазах навернулись слезы. Внезапно резко взыграли эмоции. Нет, в самом-то деле, ты сидишь тут одна, ты по нему дико соскучилась, тебя жрет эта ревность, ты на него обижена, потому что всегда подстраивалась под него (и, кстати сказать, только с ним ты и прогибалась), а он всего лишь по-светски обещает тебе, что он тебе наберет, когда освободится. Sacre dieu , освободится от чего? От общения с другой женщиной?! А в том, что у него с его внешностью и своеобразной харизмой было в жизни до черта баб, Леа даже не сомневалась. — Перезвони, — в конце концов недовольно согласилась она. — Ну пока, — он нажал на отбой. Леа отвела от уха исходящую гудками трубку