Я сжимаю кулаки и вновь мечтаю о молнии, но ничего не получается. Королева понимает, чтó я пытаюсь сделать, и громко смеется. В глазах у меня вспыхивают звезды, мир заволакивает тьма, но я слышу, как Элара уходит, шелестя шелком. Зрение возвращается как раз вовремя, чтобы я успела увидеть, как ее платье исчезает за углом. Я остаюсь одна-одинешенька в камере – и едва добираюсь до скамьи, подавляя позыв к рвоте. На меня волнами накатывает изнеможение, начинаясь в мышцах и проникая в кости. Я всего лишь человек, а людям не под силу переживать такое. Внезапно я сознаю, что мое запястье пусто. Красной ленты нет, ее забрали. Что это значит? Мои глаза горят от слез, которые грозят пролиться, но я не стану плакать. У меня еще осталась гордость. Я могу побороть слезы, но не вопросы. И не сомнение, которое растет в моей душе. «Что со мной происходит?» «Что я такое?» Я открываю глаза и вижу сотрудника безопасности, который смотрит на меня из-за решетки. Серебряные пуговицы униформы блестят в тусклом свете, но это пустяки по сравнению с сиянием, которое исходит от его лысой головы. – Сообщите моим родным, где я, – выпаливаю я, садясь. «По крайней мере, я успела сказать, что люблю их», – думаю я, вспоминая наше прощание. – Я обязан сделать только одно: отвести тебя наверх, – говорит он, но не особенно грубо. Этот офицер – воплощенное спокойствие. – Переоденься. Я вдруг понимаю, что с меня по-прежнему свисают обгорелые лохмотья. Сотрудник безопасности указывает на аккуратную стопку одежды, сложенную возле решетки. Он поворачивается спиной, предоставляя мне некоторое подобие уединения. Одежда простая, но довольно красивая, гораздо мягче той, что я ношу обычно. Белая рубашка с длинными рукавами, черные брюки, то и другое украшено одной-единственной продольной серебряной полосой. Обувь тоже есть – черные начищенные сапоги высотой до колена. К моему удивлению, во всей одежде нет ни одной красной нитки. Понятия не имею почему. Какая я все-таки невежественная. – Ну ладно, – ворчу я, натягивая второй сапог. Охранник поворачивается. Я не слышу бряцанья ключей, но, впрочем, не вижу и замка. Понятия не имею, как он намерен выпустить меня из камеры, если двери нет. Но вместо того чтобы открыть некий потайной проход, он делает короткое движение рукой, и металлические прутья изгибаются. Разумеется. Мой тюремщик… – Да, магнетрон, – произносит он, шевеля пальцами. – Если вдруг тебе интересно, та девушка, которую ты чуть не изжарила, – моя двоюродная сестра. Я чуть не задыхаюсь. Что ему сказать? – Извините. Это звучит как вопрос. – Лучше извинись за то, что промахнулась, – отзывается он без тени юмора. – Эванжелина та еще стервоза. – Семейная черта? Язык у меня опережает рассудок, и я хватаю ртом воздух, поняв, что ляпнула. Но он не обрушивает на меня никакой кары за то, что я говорю неположенные вещи, хотя имеет на то полное право. Вместо этого лицо охранника вздрагивает в легчайшей улыбке. – Скоро поймешь, – говорит он, и его черные глаза слегка смягчаются. – Меня зовут Лукас Самос. Следуй за мной. Не нужно спрашивать, чтобы понять: другого выбора нет. Он выводит меня из камеры, и мы поднимаемся по винтовой лестнице. Там нас ждет как минимум десяток сотрудников безопасности. Без единого слова, отработанными движениями, они окружают меня и заставляют идти дальше. Лукас держится рядом, шагая в ногу с остальными. Что-то подсказывает: эти люди здесь не для того, чтобы обеспечить сохранность мне, а для того, чтобы защитить других. Когда мы достигаем более роскошных верхних ярусов, стеклянные стены сменяются черными. «Окрашены», – говорю я себе, вспомнив слова Гизы. Алмазное стекло можно при желании сделать темным, чтобы скрыть то, что не должно быть видно непосвященным. Вероятно, я попадаю в эту категорию. Я внезапно понимаю, что цвет стекла меняет не какой-то механизм, а рыжеволосая женщина-охранник. Она машет рукой возле каждой стены, мимо которой мы проходим, и таящаяся в ней сила истребляет свет, заволакивая стекло легкой дымкой. – Это тень – исказитель света, – шепотом говорит Лукас, заметив мое удивление. Здесь тоже полно видеокамер. По мне ползут мурашки, когда я ощущаю их взгляд, пронизывающий до костей. В норме голова у меня раскалывалась бы от тяжести электричества, но почему-то сейчас она не болит. Тот электрический щит каким-то образом повлиял на меня. А может быть, высвободил нечто, какую-то часть меня, долго находившуюся под спудом. «Кто я такая?» – эхом звучит в моей голове, еще грозней, чем прежде. Только когда мы минуем огромные двери, давление электричества спадает. «Здесь меня не видно». Комната за этими дверями так велика, что в ней может поместиться десять домов вроде нашего вместе со сваями. И прямо напротив входа, устремив на меня гневный взгляд, на троне из алмазного стекла сидит король. За спиной у него – окно, полное дневного, быстро меркнущего света. Возможно, я больше никогда не увижу солнца. Лукас и остальные охранники вводят меня в зал, но не задерживаются. Мельком оглянувшись через плечо, Лукас уводит за собой остальных. Король сидит передо мной, королева стоит слева от него, принцы справа. Я стараюсь не смотреть на Кэла, но чувствую, что он пялится на меня. Я не свожу сосредоточенного взгляда с новых сапог, чтобы не выдавать страха, который наполняет мое тело свинцом. – Ты преклонишь колени, – негромко произносит королева мягким, как бархат, голосом. Я должна преклонить колени, но гордость мне не позволяет. Даже здесь, в присутствии Серебряных, в присутствии короля, мои колени не гнутся. – Нет, – отвечаю я и нахожу в себе силы поднять голову. – Тебе понравилась твоя камера, девочка? – спрашивает Тиберий, и его величественный голос наполняет зал. Угроза ясна как день, но я остаюсь стоять. Король склоняет голову набок, как будто я – любопытный экспонат. – Чего вы хотите от меня? – с трудом выговариваю я. Королева наклоняется к мужу. – Я же сказала тебе, она – Красная до мозга костей… Но король отмахивается от жены, как от мухи. Она поджимает губы и выпрямляется, крепко сжав руки. «И поделом ей». – Что я хочу – в отношении тебя невозможно, – огрызается Тиберий. Глаза у него вспыхивают, словно он пытается испепелить меня взглядом. Я вспоминаю слова королевы. – Ну а я не жалею, что меня нельзя убить. Король усмехается. – Мне не сказали, что ты сообразительна. Меня охватывает облегчение – словно прохладный ветер проносится в лесу. Я не умру здесь и сейчас. Король бросает на стол стопку густо исписанной бумаги. На верхнем листе – обычная информация, в том числе мое имя, дата рождения, сведения о родителях и маленькое коричневое пятнышко (кровь). Там и моя фотография, точно такая же, как на удостоверении личности. Скучающие глаза человека, который устал ждать очереди к фотографу. Как бы мне хотелось впрыгнуть на эту фотографию, снова стать девушкой, чьи единственные проблемы – призыв и пустой желудок. – Мэра Молли Бэрроу родилась семнадцатого ноября триста второго года Новой эры. Родители – Дэниэл и Руфь Бэрроу, – по памяти цитирует Тиберий, выкладывая передо мной всю мою жизнь. – Ты нигде не работаешь, и по достижении восемнадцатилетия тебя ждет призыв. Школу посещаешь редко, отметки у тебя плохие, и за тобой числятся правонарушения, за которые в большинстве крупных городов ты угодила бы в тюрьму. Воровство, контрабанда, сопротивление при аресте – и это еще не всё. Иными словами, ты – нищая, невоспитанная, безнравственная, невежественная, злобная, упрямая девчонка, приносящая вред своей деревне и всему королевству. Его откровенная речь так потрясает меня, что я не сразу понимаю ее смысл, а когда понимаю, то не спорю. Он абсолютно прав. – И все-таки… – продолжает король, поднимаясь. С такого близкого расстояния видно, что зубцы его короны смертоносно остры. Ими можно убить. – И все-таки ты – нечто большее. Нечто, что я не могу постичь. Ты одновременно – Красная и Серебряная, странное существо с опасными последствиями, которых сама не понимаешь. И что я должен с тобой делать? «Он спрашивает моего мнения?» – Отпустите меня. Я никому ничего не скажу. Королева издает резкий смех. – А Высокие Дома? Они тоже будут молчать? Разве они забудут девочку-молнию в красной ливрее? Нет. Никто не забудет. – Ты слышал мой совет, Тиберий, – добавляет королева, глядя на мужа. – Это решит обе наши проблемы. Совет Элары, очевидно, не сулит мне ничего хорошего, потому что Кэл стискивает кулак. Это движение привлекает мой взгляд, и я наконец поднимаю голову. Он держится спокойно и мужественно – несомненно, его к этому приучили, – однако в глазах у Кэла пылает огонь. На мгновение наши взгляды встречаются, но я отвожу глаза прежде, чем успеваю сломиться, окликнуть его и попросить о помощи. – Да, Элара, – отвечает король, кивнув жене. – Мы не можем убить тебя, Мэра Бэрроу. «Пока не можем», – повисает в воздухе. – Поэтому тебе придется жить там, где мы сможем наблюдать за тобой, защищать тебя и пытаться постичь. У Тиберия сверкают глаза, и я чувствую себя блюдом, поданным на стол. – Отец! – восклицает Кэл, но младший принц – более бледный и хрупкий – хватает брата за руку и удерживает от дальнейших возражений. Кэл успокаивается и отступает. Тиберий продолжает, не обращая внимания на сына: – Ты больше не Мэра Бэрроу, Красная девушка из деревни Подпоры. – А кто же? – спрашиваю я, и мой голос дрожит от страха, когда я представляю все те ужасные вещи, которые могут со мной случиться. – Твоим отцом был Этан Титанос, генерал Железного легиона. Он погиб, когда ты была совсем крошкой. Некий солдат – Красный – забрал тебя и вырастил в грязи, не сказав тебе, кто твои настоящие родители. Ты выросла, считая себя ничтожеством, но теперь, благодаря счастливой случайности, вернулась на законное место. Ты – Серебряная из прервавшегося высокого рода, благородная девушка, обладающая огромной силой, и в будущем – принцесса Норты.