Пролог, в котором все неправильное Глава первая, в которой звенит первый звонок Глава вторая, в которой ничего не получается Глава третья, в которой ничего не происходит, но это все и меняет Глава четвертая, в которой преступник попадает в милицию раньше, чем совершил преступление Глава пятая, в которой хуже худшего бывает Глава шестая, в которой хочется жить Глава седьмая, в которой черт заводит снова колесо Глава восьмая, в которой хочется есть Глава девятая, в которой нет покоя нечисти Глава десятая, в которой проливается кровь Глава одиннадцатая, в которой отрастают зубы Глава двенадцатая, в которой чай восстанавливает силы Глава тринадцатая, в которой развеивается дым Глава четырнадцатая, в которой где нет страха — там есть слабость Глава пятнадцатая, в которой невозможно подготовиться к неизбежному Глава шестнадцатая, в которой художника может обидеть каждый Глава семнадцатая, в которой кошмар становится явью Глава восемнадцатая, в которой разбираться с последствиями поспешно принятых решений очень тяжело Глава девятнадцатая, в которой сквозь мрак пробивается свет Глава двадцатая, в которой секрет распространяется Глава двадцать первая, в которой важнее всего — доверие Глава двадцать вторая, в которой проясняются мечты Глава двадцать третья, в которой новые огни загораются, а старые — затухают Глава двадцать четвертая, в которой колготки снова порвались Глава двадцать пятая, в которой наука проигрывает в нечестной игре Глава двадцать шестая о людях плохих и хороших Эпилог, в котором по-прежнему хочется жить * * * Пролог, в котором все неправильное Этот сон ей снился не впервые. Он преследовал ее именно в те ночи, когда она оказывалась особенно уязвимой. За три дня до того, как на небе еле заметно высвечивалась тонкая дуга молодой луны, приходила немилосердная бессонница. Она занимала голову страшными мыслями и образами: все тайные и жуткие желания пробуждались, набирали силу и крепли, медленно сводя с ума до самого рассвета. Но когда небо светлело и усталость становилась невыносимой, бессонница уступала место другому истязателю — кошмару. В темном переулке, рядом с кирпичным зданием с выбитыми окнами, за которым прятался лунный месяц, она стояла одурманенная голодом и отчаянием и вслушивалась в ночные звуки. Темнота — не враг, даже если непроглядная. Зрение могло и подвести — что во сне, что наяву. Зато слух и чутье были отменными. Она сжимала ладони в кулаки, вдавливая острые ногти в кожу — каждый раз зачем-то пыталась привести себя в чувство. Себя она почти не слышала, но шершавые сухие губы двигались и продолжали шептать знакомые слова, без усилий всплывающие в голове — наверное, их теперь уже невозможно забыть. — Be. Was, were. Been. (быть) Ее бабушка тоже была учительницей. Правда не английского, а математики. — Если нервничаешь, повторяй таблицу умножения, — советовала она в детстве. Это иногда помогало, но растревоженный беспокойством разум часто сбивался и путался в цифрах. Математика в школе давалась с натужной легкостью — мозг был больше заточен под буквы, поэтому таблица неправильных английских глаголов, которую дали в пятом классе, стала настоящим спасением. Выучить их оказалось легко: настойчивости и трудолюбия ей всегда было не занимать. Она с выражением повторяла их вслух, словно стихи, расхаживая дома перед мамой, затем уверенно отвечала в школе у доски, а потом нередко вспоминала их вместо таблицы умножения и проговаривала шепотом, если сильно волновалась. Когда пальцы впивались в чужое лицо, закрывая рот, чтобы оттуда не вырвалось ни звука, она все еще надеялась, что сумеет успокоиться. — Bite. Bit. Bitten. (кусать) Зубы промахивались и щелкали в пустоте, потому что тело в ужасе металось в смертельных объятиях и стремилось вырваться. — Catch. Caught. Caught. (ловить) Она скрежетала зубами, как будто это могло помочь затупить острые клыки, но этим лишь царапала себя и сглатывала собственную кровь. Она была на вкус омерзительной и лишь сильнее раззадоривала. — Cut. Cut. Cut. (резать) Голод был нестерпимым. В конце концов, она видела этот сон так много раз и прекрасно знала, что произойдет, сколько бы ни шептала себе под нос дурацкие неправильные глаголы. — Drink. Drank. Drunk. (пить) Она вдавила голову жертвы в сырую землю и, дернув руку вверх, в клочья разодрала шерстяную ткань, сковывающую белеющие в темноте запястья. — Hurt. Hurt. Hurt. (причинять боль) От первого слишком жадного глотка она чуть не захлебнулась. Теплая кровь хлынула в иссушенное жаждой горло — и разум тут же слегка прояснился. Вот что ее успокаивало — куда уж там теперь неправильным глаголам! Она почувствовала, что жертва в руках дернулась, перестала скулить и обмякла. Хорошо. Детали этого сна она помнила четко и ясно. Темный переулок. Кирпичное здание с зияющими проемами выбитых окон. Бесполезные неправильные глаголы. Жертва — молодая девушка. Кровь — черная в темноте, невкусная — на языке, но долгожданная — внутри. Одежда на ней была та же, что и в тот злополучный день, изменивший ее жизнь до неузнаваемости: нарядная белая блузка с маминой брошкой — янтарным жуком — и длинная светлая юбка, а также тонкие телесные колготки и черные туфли на низком каблуке. После содеянного она всегда смотрела не на неподвижное тело перед собой, а на себя. На темные разводы на задравшейся до бедер юбке. На пятна на колготках. Они пачкались на коленях в земле и рвались: вверх по тонкому капрону ползли стрелки. Она смотрела на себя и каждый раз отказывалась верить в то, что смогла так сильно замарать кровью и грязью и свой наряд, и свою душу, поддавшись голоду. Чудовище. Она опустила глаза и увидела под полами светлого расстегнутого пальто подол голубого платья. Она вытаскивала его из шкафа редко. Потому что красивое и только для праздников. В последний раз она надевала его на свой выпускной, а в декабре собиралась пойти в нем на свадьбу подружки.