— А про что? Соня поежилась от того, с какой невозмутимостью этот человек вел беседу. И еще от того, насколько светлые и голубые у него были глаза. — Что вы… что вы за?.. — она запнулась и обреченно выдохнула. — Вы не человек. — Не человек, — подтвердил он. Соня надавила пальцами на веки, стараясь снова не заплакать. Хотя уже и нечем, наверное, было. — Зачем вы со мной… так?.. — Ты жить хотела долго. Все еще хочешь? Соня напряглась и, сглотнув, пролепетала: — Хочу. Не убивайте меня, прошу вас. Я ведь ничего дурного не сделала. — Да не буду, — махнул рукой Тимур Андреевич. — И не собирался. Сделаешь еще кое-что, что попрошу — и свободна. Соня широко распахнула глаза и вжалась в угол еще сильнее, страстно желая научиться просачиваться сквозь стену, чтобы сбежать. Она не переживет большего. — Дурочка, — цокнул языком Тимур Андреевич. — О чем там думаешь? Ненавидишь меня за то, что сделать заставил, да? В плотном, сгустившемся клубке эмоций преобладал один лишь страх и сложно было отыскать там что-либо еще — Соня и пытаться не стала — не до ненависти сейчас. — Отпустите меня домой. — Я не держу. Она незамедлительно оттолкнулась руками от пола, чтобы подняться, но те подкосились, почему-то не выдержав ее веса, и она рухнула обратно. Конечности налились той слабостью, какая обычно бывает при погружении в сон и которой сопротивляться почти всегда бесполезно и невозможно. Соня обреченно застонала. — Вы отравили меня. Тимур Андреевич непонятно дернул плечами. — Почему? — прерывисто задышав, прохрипела Соня. — Потому что ты пожелала жить долго. — Я ничего не понимаю! Тимур Андреевич сбросил грязную тряпку на пол, мельком оценивая рану на ладони, а затем откинулся на спинку кресла, обращая взгляд к потолку, испещренному трещинами. — В верхнем ящике комода есть большой и острый охотничий нож, — начал говорить он. — Как только сможешь встать, возьми его и воткни в мое сердце. Я монстр, и я заслуживаю смерти за то, что сделал с тобой. — Что?.. — Ты пожелала жить долго, а я воспользовался твоим желанием и исполнил его. На верхней полке книжного шкафа, за коробкой со старыми красками, ты найдешь дневник. Прочитай его и следуй написанным в нем правилам. Там ты узнаешь все, что тебе нужно. Но не медли с этим. У тебя есть два или три дня… Носи звезду не снимая! — Какое еще желание? — прервала Соня невнятный монолог, ухватившись за единственную более-менее ясную мысль. — Я не просила вас ни о чем! — Да… Лично не просила, но я позволил себе подслушать ваш разговор с усатым товарищем, который меня задержал, и сделал выводы. Страх не отступал, но затаился где-то в глубине живота, давая свободу внезапной жажде узнать ответы на свои вопросы. — Что вы со мной сделали? Тимур Андреевич вздохнул. — Передал тебе свою силу. Соня застыла. Она все еще толком не улавливала то, что до нее хотел донести монстр, прячущийся под личиной человека и заставивший ее выпить свою кровь, но по спине вдруг пополз мертвецкий холод, а на затылке явственно зашевелились волосы. Это что-то плохое. Ничего хорошего тут быть не могло. — Какую… еще силу… — Проклятую силу, — сказал Тимур Андреевич. — Не буду осуждать тебя за желание отомстить, поэтому просто помни о том, что нож лежит в верхнем ящике комода. — Что за сила?! Он склонил голову в сторону Сони и пристально на нее посмотрел. Он развалился в кресле вовсе не так уверенно, как мог бы, имея такой острый ряд зубов. Нет, он устало растекся по грязно-красной обивке и выглядел как изможденный старик, а не злобное чудовище. — Бессмертие. Соня неверяще покачала головой, и в ту же секунду от резкого движения мир тоже закачался и закружился, как на карусели, завалился набок и перевернулся. Соня едва успела подставить перед собой руки, чтобы не сломать себе нос, но раньше досок ее лицо встретила тьма. Глава седьмая, в которой черт заводит снова колесо — Feel, felt, felt (чувствовать). Give, gave, given (давать). Have, had, had (иметь). Hear… — Соня запнулась и облизнула пересохшие губы. — Heard, heard (слышать), — подсказал Тимур Андреевич. — Английскому школьников учишь, да? Тяжкий труд. — Hold, held, held (держать). Leave, left, left (покидать, оставлять). Make, made, made (делать)… — Ты решила пересказать мне всю таблицу неправильных глаголов? Не утруждайся, Софья, и не тяни время. Я знаю, что ты уже можешь встать. Соня пришла в сознание довольно быстро, но с того момента, как очнулась на полу и увидела ползущего перед носом паука, который чуть не заставил ее сердце остановиться в очередной раз за этот вечер, прошло больше получаса. И она все еще не проронила ни слова в ответ на то, что услышала от Тимура Андреевича. Бессмертие?.. Что за чудной кошмарный сон… Осталось недолго потерпеть. Ночь не такая длинная — скоро она проснется. Тимур Андреевич теперь сидел на промятом диване, накрытом пыльно-оранжевым покрывалом, а перед ним на низком столике стоял виниловый проигрыватель. В отличие от школьных, с которым Соне пришлось иметь дело днем, этот работал превосходно. “В зимнем парке тополя так грустны…” Тимур Андреевич качал головой, с видимым удовольствием вслушиваясь в мелодичный глубокий голос исполнителя. Легкая улыбка делала ее лицо приятнее и моложе. И зубы были обычные, человеческие… Чем больше Соня всматривалась, тем больше убеждалась в том, что его возраст определить было совершенно невозможно. Подвижная мимика меняла его на глазах: сейчас ему сорок с небольшим, а глазом моргнуть не успеешь — и вот уже не меньше семидесяти. “Но ты помнишь, как давно, по весне, мы на чертовом крутились колесе… колесе… колесе”. — Любимая песня моя, — сказал Тимур Андреевич. — Надеюсь, ты не возражаешь? Соня перестала по привычке перебирать вслух неправильные глаголы — опять стало дурно. Даже если бы она хотела возразить, не смогла бы и рта раскрыть. Если она будет дышать только носом и не будет шевелить языком и губами, быть может, ей полегчает. Едва эмоциональные потрясения после обморока чуть-чуть улеглись, как тут же, не давая ей и секунды перевести дыхание, ее настигли физическая немощь и тошнота. Бессмертие, значит… Какая ерунда. Она посмеет встать и сбежать — и старик тут же обратится в монстра и сожрет ее. Но Соня чувствовала, что не посмеет. Потому что если она не спала, значит умирала — иного исхода она не видела. Под Магомаева умирать было очень тяжело и тоскливо, несмотря на веселый ритм песни. Если уж так подумать, то умирать вообще было обидно — она же так молода… Под веселые песни — тем более! — Что за артист, — с улыбкой сказал Тимур Андреевич. — Будет великим. Он направил немигающий взгляд куда-то в стену и задумался. Пластинка заскрипела, и песня сменилась. Заиграла веселая мелодия и запел женский голос: “Не грусти о том, что проходят дни…”