Тимур Андреевич даже не посмотрел в ее сторону, чтобы как обычно одарить своим фирменным взглядом, от которого она всегда чувствовала себя несмышленым ребенком. Но Соне он и не понадобился, потому что она и без него почувствовала себя глупой, так как не могла придумать достойные слова для объяснения, почему просить о смерти неправильно. Не молодой девчонке убеждать старика, которому скоро стукнет двести сорок девять, в том, что жизнь — это бесценный подарок. Для такого возраста уже точно не бесценный, так как срок годности, вопреки всем законам природы, у него давно вышел. Она действительно думала, что понимает Тимура Андреевича. Кроме нее, его в этой жизни ничего уже не держало. Но понимание не равно принятию. — Мне ведь теперь не плевать, — тихо сказала Соня. — Вы ведь сами меня учили, постоянно звали в гости и рассказывали истории. Зачем привязывали к себе?.. Когда она озвучила вопрос, ответ тут же сам пришел ей в голову. Она ненавидела этого человека всей своей проклятой душой за то, что он разрушил ее жизнь, превратил в чудовище и принес ей столько проблем. Но она с горечью и досадой осознавала, что тоже привязалась к нему сильнее, чем должна была. К этому противному, ворчливому старику, который учил ее жить и пытался направлять так, будто стремился занять роль не просто наставника. Отца. Дети не всегда любят своих родителей и никогда не забывают допущенные ими ошибки. Однако все равно плачут на их могилах. — Репетицию мне устроить решили? Он не ответил, и Соня в порыве злости размазала всю краску, нанесенную на холст в одно сплошное пятно неопределенного цвета. — Я ведь… я ведь могу приказать вам. С вами связь не разрывается, как с остальными укушенными. Так что я могу… — Неужели ты посмела сказать это, — медленно моргнув, проговорил Тимур Андреевич. Соне тоже не верилось, что она посмела сказать это. Она обещала себе больше никогда не пользоваться своими отвратительными способностями. Особенно по отношению к нему. — Вы не оставляете мне выбора, — прошептала она. Волна стыда, обрушившаяся на нее уже не была такой же стремительной и мощной, какой представлялась в детстве, когда она подводила взрослых и заставляла их испытывать разочарование. Но она окатила Соню, ложась на плечи непосильной ответственностью и оголяя нервы до такой степени, что глаза начали слезиться от не дающего дышать кома эмоций в горле. Тимур Андреевич не удивился. Наверное, она оправдала его ожидания. Худшие, разумеется. — Я хочу умереть, — произнес он. — Нет. — Я уже не живу. Я хочу на покой. — Мы найдем вам другой смысл жить. — Мне не нужен другой смысл жить, Софья. Я был счастлив. Я был несчастлив. Я имел семью, я похоронил семью, я побывал везде, я видел все. Я попробовал все. Он бросил кисть на подставку, прекращая рисовать. — Вы не могли попробовать все, — возразила Соня. — Мир на месте не стоит и дальше будет только… — Дальше будет все то же самое, — перебил ее Тимур Андреевич. — Люди изобретут новые вещи, построят новые города, напишут новые книги… — Люди придумывали и будут продолжать это делать всегда. И мир будет развиваться дальше. Я наблюдал за этим больше двухсот лет, и мне надоело. — Мы отправились в космос! Мы все полетим туда рано или поздно! — Замечательно. — Тимур Андреевич… — Кончились аргументы? Соня закрыла лицо руками. — Я не могу. — Эгоистка, — повторил Тимур Андреевич. — Может, и эгоистка. Как я без вас справляться буду? — Как всю жизнь справлялась без меня. Что хотел тебе передать — то передал. Мне больше нечего тебе дать. А историю моей жизни прочитаешь в дневнике. Я тебе аж в самую первую встречу о нем рассказал. Верхняя полка, за коробкой с красками. Все там. — Это не то. Тимур Андреевич поморщился и потянулся туда, куда каждый раз тянулся, когда не знал, что сказать. В угол за самогоном. Соня едва удержала себя в руках. Хотелось кинуться вперед, вырвать из его рук проклятую бутылку и разбить ее об стену. — Я не сделаю этого! — процедила Соня сквозь зубы. — И вы не сделаете! Я запрещаю вам умирать! Осуждающего взгляда в спину она не почувствовала, когда развернулась и вне себя от гнева, пошла прочь из квартиры. Но она знала, что Тимур Андреевич еще посидит немного, уставившись в надоевший ему до смерти узор деревянных досок под ногами, допьет початую бутылку до конца, встанет и включит Магомаева на проигрывателе. Скорее всего, он даже не будет грустить. Потому что и на грусть, и на обиду на Соню, и на разочарование в ней у него сил давно уже не осталось. Он будет слушать Магомаева и добирать последние крупицы удовольствия от жизни, которую почти перестал ценить. Но ведь у него все еще был Магомаев! И мольберт он достал спустя столько лет — он сам говорил — из-за Сони. Он же любил рисовать когда-то. И вот — рисует опять. Значит, был шанс, что смысл жить он еще найдет. Он же всегда находил. Соня ему поможет. Глава двадцать четвертая, в которой колготки снова порвались Соня нашла ребят в подворотне. Она пошла на запах крови, почти не надеясь на то, что сможет сдержаться. Что там они опять учудили… Вечером голод всегда сильнее и уже не важно, что до дня кормежки еще две недели. От крови можно было отказаться, только если ее не было поблизости. А если была… Соня втянула носом воздух и поморщилась от собственного порыва вдохнуть побольше и наполнить им легкие до предела. Это знакомая кровь. Ей не нужно нападать, чтобы ее получить. Неспешно шагая к нужному месту, Соня думала лишь о том, что еще чуть-чуть — и она смирится с тем, что в борьбе с этим голодом — случайным — будет проигрывать всегда. И чего она совсем не ожидала — так это того, как сильно она оказалась не права. День, когда голод оказалось усмирить проще, чем когда бы то ни было, наступил спустя пять месяцев после того, как она впервые в жизни поддалась ему. Их было трое. Отсутствовал только Миша. Коля нервно курил, опершись на каменную стену дома, и выстукивал носком кроссовка беспокойный ритм. Дима держал трепыхавшуюся в его руках Кристину и что-то неразборчиво ей шептал, но она трясла головой, зажмурив веки. Взгляд Сони сразу упал на кровоточащие ссадины на ее коленях. Колготки были порваны так сильно, что на правом бедре их ошметки болтались тряпочками, а на голени собрались в гармошку. На щеках Кристины еще не успели высохнуть черные потеки туши. Соню затрясло от ярости. — Не торопитесь с выводами, Софья Николаевна, — спокойно произнес Коля, бросая недокуренную сигарету под ноги и втаптывая ее в землю. — А у вас есть для этого объяснение? Дима обернулся, и Кристина в панике застыла, вцепившись пальцами в его куртку. Коля быстро взглянул на них обоих и поджал губы. — Если она захочет объяснить, то есть. — Они тут ни при чем, — выдавила Кристина. — А кто при чем? — Я не хочу говорить. Соня схватила Диму за шиворот и грубо дернула вверх, оттаскивая его от Кристины подальше. Тот не сопротивлялся, но одарил очень красноречивым бешеным взглядом. — Они тут ни при чем! — жалобно повторила Кристина. — Софья Николаевна. — Что произошло? — Ничего. Это “ничего” выглядело настолько ужасно, что Соня, в очередной раз наплевав на свое обещание не пользоваться способностями, присела перед Кристиной и, заглянув в опущенное лицо, приказала: — Говори правду. Кристину бросило в крупную дрожь, и она залилась слезами.