— В чем-то он, наверное, был очень счастливым человеком! — вынес неожиданное заключение Люсин. — Нет, Георгий Мартынович не был счастлив. — Баринович медленно покачал головой. — Увлечение, страсть, упоение самим процессом исследования — все это было, но счастье… Он остро, я бы даже сказал, саморазрушительно, переживал свое одиночество. — А Аглая Степановна? — Я почти ничего не знаю о ней. За все время мне лишь однажды удалось вырваться к нему на дачу. Мы все больше зимой встречались, когда он жил один-одинешенек в своей квартире. Больно уж далеко было до него добираться. — Конечно, конечно… — Люсин мимолетно улыбнулся, беспокойно ощущая ускользающую близость какой-то необыкновенно важной разгадки. — Георгий Мартынович, значит, все летние месяцы проводил за городом… — Каждый год переселялся туда с первыми весенними деньками. С первыми цветами мать-и-мачехи. — Как странно! Я ведь толком и не знаю, как выглядит мать-и-мачеха… — Все меньше остается ее на весенних склонах. Любка, ландыш, адонис почти исчезли из наших подмосковных лесов. Калган, корень валерьяны днем с огнем не сыщешь. Даже кувшинка пропала — украшение зачарованных вод. Дело, конечно, не в красоте, хотя и в красоте тоже. Когда из жизни исчезают пусть самые неприметные с виду былинки, она необратимо беднеет. Но тут не былинки — растения чудодейственной силы! Издревле дарившие нас частицей своей сокровенной мощи. И не какие-нибудь знахарские, хотя и этих жаль, потому что прекрасны и таят нераскрытое, но самые-самые, аптечные, признанные официальнейшей медициной… — Разве кувшинка тоже относится к числу зелейных? — блеснул освоенным термином Люсин. — В ее цветках и корневищах обнаружена уникальнейшая смесь алкалоидов! Один нимфеин чего стоит. Солитов, кстати, получил на его основе снотворный и болеутоляющий препарат широкого действия. Вот вам еще один пример поведения растительных ансамблей. Яд кувшинки, довольно сильный и стойкий, в соединении с ядовитыми же алкалоидами зверобоя дает безвредное усыпляющее средство. Об этом знал, между прочим, Макропулос, включивший одолень-траву в свое знаменитое снадобье. — Одолень-траву? — А вы не догадывались? — торжествующе рассмеялся Баринович. — Это она и есть, наша кувшинка! — Ах да, верно! — просиял Владимир Константинович, вспомнив переписанные им карточки ведьмовских зелий. — «Кто тебя не любить станет и хочешь его присушить, дай ясти корень…» — Из солитовского собрания? — улыбнулся Баринович. — Кувшинка действительно входила в состав приворотных зелий. — И помогало? — А вы попробуйте! — Не на ком. — Люсин невесело ухмыльнулся. — Для этого надо сначала влюбиться. — Тоже мне препятствие! На улицу выйти страшно, столько красивых женщин. По-моему, их с каждым днем все больше и больше. Вы не замечали?.. Я так влюбляюсь почти ежедневно. Ненадолго, правда, потому как вечно занят и обременен семейством. — Глаза Бариновича затуманились легкой грустью. — Старость, наверное? — Наверняка не скажу, но что-то в этом роде, — вполне сочувственно подтвердил Люсин. — Влюбиться безответно, до сумасшествия, страдая, сходить с ума и наконец обрести взаимность, пустив в ход приворотное средство… По-моему, это прекрасно! — За чем же дело стало? — За зельем, конечно… Вы мне очень помогли, Гордей Павлович. На многое я смотрю теперь иными глазами. Некоторые прежде совершенно непонятные вещи раскрылись с самой неожиданной стороны. Поэтому попробуем возвратиться к нашим баранам. — К драконам!.. Лично я предпочитаю драконов, коль скоро заходит речь об алхимии. Красный дракон, черный дракон… Зеленый, если угодно, змий. — Баринович заливисто рассмеялся, настроившись на игривые темы. — Не приходилось, — сознался Люсин, — хотя я и ходил на БМРТ за треской и сельдью в студеные моря… В молодости. Однако ваше пожелание насчет драконов целиком принимаю. Тем более, что мне действительно хочется проконсультироваться с вами относительно чертовщинки. — Он раскрыл блокнот с заготовленными вопросами. — В записях Георгия Мартыновича попадаются примечательные рисуночки: скелетики, птицы вроде ворон, истекающие каплями крови сердца. Что все это может означать, как, по-вашему? Бессознательная регистрация мрачного умонастроения? Чертики, которых мы зачем-то малюем в состоянии глубокого сосредоточения? — Не думаю, хотя трудно судить вне всякой связи с контекстом. Скорее всего здесь имеет место первоначальная химическая символика. Ведь латинская аббревиатура элементов и система записи реакций возникли сравнительно недавно. Вплоть до самого нового времени в этом деле царил полнейший разнобой. Разбирая алхимические рукописи, я имел возможность подробно познакомиться с их эмблематикой. Скелеты, вороны, факелы — на первый взгляд полный мистический букет. Вместе с тем иные символы легко расшифровываются. Это не что иное, как характеристики химических процессов: возгонки, разложения и так далее. В результате действия огня, к примеру, вещество обугливается, превращаясь в золу — черный скелет и летучий газ — кружащееся воронье. — Потрясающе интересно! Почище Эдгара По! — Мне тоже это представляется довольно увлекательным. Какие еще знаки привлекли ваше внимание? — Бросается в глаза изобилие планетной символики. Теперь-то я понимаю, что алхимия густо переплеталась с астрологией. — Настолько густо, что одно подчас трудно отделить от другого. Вообще не следует забывать, что в основе средневекового мышления лежала идея всеобщей симпатической связи. «Все во всем, — как утверждает „Изумрудная скрижаль“ Гермеса Трисмегиста. — Что наверху, то и внизу». Говоря иначе, полное взаимопроникающее единство макрокосма и микрокосма, творца и мира. Тронь пальцем отдельный атом, и завибрирует вся Вселенная. — Отсюда так важно соблюдение мелочей? Лунные фазы, подходящее для опыта время… — Здесь нет мелочей, — решительно отверг Баринович. — Ведь вновь напомню, все связано со всем. Поэтому, если жрец или знахарь собирается, например, изготовить любовный талисман, то он приступает к работе не иначе как в пятницу — день Венеры, и все его действия подчиняются планетным влияниям. Он надевает зеленый плащ — геральдический цвет ветреной богини, венок из вербены — ее любострастный знак, приносит в жертву голубя — ее птица, питает огонь ветвями сосны и мирта.. — И Георгий Мартынович… — …со свойственной ему дотошностью помечает, какими процедурами был обставлен тот или иной опыт. Алхимики европейского средневековья свято соблюдали основные принципы халдейских и египетских звездочетов, отдавая пальму первенства планетным влияниям. Отсюда возникла настоятельная необходимость определить, какое светило царит на небосклоне в данный момент. Возвратившись после недолгого отсутствия на подмосковную дачу, домработница профессора-химика Солитова увидела, что окна выбиты, дверь закрыта на замок, а сам хозяин дачи исчез. В ходе следствия выясняется, что в кабинете-лаборатории Георгия Мартыновича во время проведения им опыта произошел взрыв. Следователь прокуратуры Гуров выдвигает версию, по которой домработница Солдатенкова причастна к происшествию, потому что ей профессор завещал дачу и значительную сумму денег. Выясняется также, что Солитов взял из поселковой сберкассы полторы тысячи рублей, возможно, для покупки редчайшего травника… Продолжение. См. «Огонек» №№ 1–8. В таблицах планетных часов, составленных, быть может, еще шумерскими жрецами, каждой планете был отведен «преимущественный час», когда именно она считалась господствующей. День получал имя той планеты, которая открывала своего рода график, управляла первым часом. Вавилонская неделя начиналась с отмеченной преимущественным влиянием Сатурна субботы, которая и поныне носит у англичан наименование дня Сатурна. Потом идут дни Солнца, Луны, Меркурия, Юпитера и уже знакомой нам пенорожденной Венеры — Афродиты. Как видите, люди и поныне, зачастую вовсе о том не подозревая, отдают регулярную дань наидревнейшим астрологическим представлениям. Для алхимиков, астрологов и колдунов прошлого они имели самодовлеющее значение. Для магии черные книги, как вы, наверное, догадываетесь, отводили преимущественно ночные часы: от полуночи до первых петухов. — И крик петуха… — Правильно: прогонял прочь распоясавшуюся нечисть. Впрочем, у каждого духа были свои часы дежурств, когда его дозволялось вызывать, говоря по-нашему, на дом. При всяческих превращениях, в том числе алхимических, выбирались часы Сатурна, Марса, Меркурия и Луны, для любовных заговоров — Солнца и Венеры, при волхвовании против всевозможных недугов — Сатурна и Марса. Всего я, конечно, не помню, но продолжать можно до бесконечности. Не надо упускать при этом, что волшебная власть планетных часов, как ночных, так и дневных, не являлась постоянной, изменяясь каждые сутки, в зависимости от сочетания планет и созвездий. — Поэтому всякому порядочному алхимику требовалось разбираться и в астрологии. — Браво! — одобрил Баринович. — Все процедуры были также скрупулезно расписаны по фазам Луны, знакам Зодиака и носили особое символическое наименование. — Это-то я заметил. — Люсину впору было схватиться за голову. Только теперь он начинал постигать, какую непосильную ношу самонадеянно взвалил на свои плечи. Годы и годы кропотливейшего труда нужны для того, чтобы хоть приблизительно разобраться в отобранных в солитовском кабинете бумагах. Годами он никак не располагал, месяцами и даже неделями — тоже. — Вижу, вы приуныли?.. Я вас, наверное, совсем заговорил? — Ничуть. — Владимир Константинович попытался подвести хоть какие-то итоги. — Значит, если мы видим в записях знак Луны или, скажем, Венеры — кружок с крестиком, то это может означать все, что угодно: саму планету, день недели, а то и вовсе отдельный час. Так? — Если бы только! А серебро или медь не хотите? Ведь каждой планете соответствует еще и своя металлическая стихия. Той же Венере — медь, Луне — серебро, Солнцу — золото. Златоделие, например, именуют «делом Солнца». Алхимики щедро рассыпали планетные знаки. — Но тогда… — Именно поэтому золото входило во многие лекарственные рецепты, — ответил Баринович на едва прозвучавший вопрос. — Это безумно интересно! Может быть, впервые в жизни я жалею, что выбрал не ту профессию. В моей несчастной голове полнейший сумбур, но что-то необычайно значительное предчувствуется где-то на самом донышке. Если не возражаете, то перейдем непосредственно к растениям. — Что мне в вас нравится, так это целенаправленность. Хоть и сетуете на сумбур, а главного направления не теряете. — Это уже от профессии. — Ну что ж, семь бед — один ответ, давайте разбираться с растениями. Едва ли я удивлю вас, напомнив, что их культ сложился в незапамятные праязыческие времена, напоминая о себе неизжитыми игрищами, вроде костров Иоанновой ночи. Ведь наилучшее время для сбора трав приходится на Иоаннову ночь… — А в другие месяцы? — быстро отреагировал Люсин. — На последние фазы Луны, начиная с двадцать третьего дня. — Именно в этот срок она и отбыла к себе на Шатуру, — задумчиво пробормотал Владимир Константинович. — Простите, пожалуйста, это я так, о своем, — спохватился он. — Собственно, мы близки к завершению. В планетной «табели о рангах» травы занимали следующее место. — Баринович вновь воспользовался своим сочинением как справочником: — Солнцу был посвящен подорожник, хранящий жар и силу, Венере — вербена, цветок любви и веселья… Далее, полагаю, можно не продолжать, потому что символическое значение растений не одинаково трактовалось в разные времена и в различных странах. Отсюда постоянные разночтения. — Мандрагора? — О, корень мандрагоры следовало отрывать после начертания трех концентрических кругов. В старинных рукописях она изображалась в человеческом облике. Если не соблюдались требуемые процедуры, мандрагора, якобы жалобно кричавшая, когда ее вырывали, могла покарать обидчика и уйти глубоко под землю, подобно колдовскому цветку папоротника. — Недавно по телевизору показывали сборщиков женьшеня. Так у них тоже целый церемониал. Рыть можно только костяной лопаткой и уж никак не железом, нельзя повредить ни единого волоконца, словом, не подступись. — Древнейшая традиция зелейников, сохранившаяся до наших дней. — Баринович обрадованно закивал. — Таежная мистерия! Разницы, в сущности, никакой: на Востоке — женьшень, на Западе — мандрагора. Впрочем, различие есть, и весьма существенное. Женьшень действительно отличается поразительной биологической активностью. — Что в мандрагоре содержится, вы не знаете? — У нас ее, к сожалению, не изучают. И вообще не следует слепо полагаться на молву. В ней столько всего перемешано! Отголоски древнейших практических знаний и полнейший вздор, от которого волосы дыбом встают, курьезные выдумки и зоркие наблюдения. Взять хотя бы наперстянку, из которой приготовляется дигиталис, совершенно незаменимый при лечении заболевания сердечной мышцы. Впервые, если не ошибаюсь, она нашла применение в Ирландии, откуда перекочевала в Англию. Потом о ней надолго забыли. В немецких травниках Иеронима Бока и Леонгарда Фукса она хоть и упоминается, но лишь в качестве рвотного, слабительного и выводящего влагу средства. А такой авторитет, как Парацельс, вообще не признавал за наперстянкой целительных свойств. Вот и верь после этого отцу ятрохимии. Лишь в наше время из нее были выделены первые сложные гликозиды. Кто знает, может, и мандрагора одарит нас чем-то совершенно неожиданным. Вас, я вижу, она особенно интересует. — Исключительно в связи с работой Георгия Мартыновича. Нашему ведомству эта самая мандрагора доставила-таки хлопот. — Могу сказать одно: она безусловно ядовита, как, впрочем, и наперстянка, и адонис верналис, цветок умирающего и оживающего с новой весной финикийского бога. — Где яд, там исцеление. Змея с чашей. — Жизнь и смерть, — на свой лад откомментировал Баринович. — Замкнутый в кольцо эскулапов гад… А вы еще удивлялись посадкам Георгия Мартыновича. Чародейные травы с незапамятных времен выращивались в садах. Услышав, как требовательно заблеял в коридоре звонок, Люсин торопливо поднялся. С благодарной и вместе с тем виноватой улыбкой приготовился произнести подобающие слова. Но помешал прозвучавший за дверью торжествующий вопль: — Пятерка! Ура-а!!! — Отпрыск великого человека проскакал на одной ножке. — Папа, мама! Сюда-а! Его восторг требовал публичного, причем самого безотлагательного подтверждения. Первая в жизни пятерка, даже за принесенный из дому цветок, кое-чего стоит. Тот, кому это непонятно, очень немногому научился в жизни и слишком многое растерял.