— Я думаю, что он немного поддался. В понедельник мы встречаемся с президентом «Бендикс Шер». Слушай, я только сейчас поняла — ведь это та компания, которая производит «Матернокс»? — Может, ты сможешь устроить мне скидку… — Я узнаю! — Монти улыбнулась и чокнулась о стакан подруги. — Веселее! Я хочу через год прийти на крестины. 5 Лондон. Октябрь 1993 года — Когда мы встречаемся с этими стряпчими? — Через час, папа, — сказала Монти. Стиснув зубы, она терпеливо уговаривала факс перестать капризничать и принять письмо, которое она пыталась переслать в Вашингтон. — Через полчаса нам выходить. Наконец-то отец выглядел так, как надо. Отлично сшитый темно-серый однобортный костюм выгодно подчеркивал его физическую стать — высокий рост, широкие прямые плечи. В волнении он без устали мерил шагами офис, как школьник в воскресенье, который ждет, когда его потащат в церковь. Лаборатория генетических исследований Баннермана занимала ветхое здание викторианских времен, в котором когда-то была прачечная. Оно расположилось на краю кампуса, приткнувшись за главной автостоянкой Беркширского университета, и последние три года вокруг нее всегда стоял гул и висели облака пыли, потому что всего в нескольких ярдах возводился новый научный корпус. Монти делила с отцом запущенное помещение офиса на первом этаже. Каждый год она надеялась, что их лаборатория чудом получит сертификат от Управления здоровья и безопасности труда. Им явно выпала удачная карта. Стоило появиться новому настырному инспектору, и им пришлось бы потратить несколько десятков тысяч фунтов. Она с удовольствием посмотрела сквозь стеклянную перегородку, отделяющую главную лабораторию, в которой трудились ученые, студенты, техники. Старшее поколение предпочитало носить белые халаты, а молодые — свитера и джинсы. Кое-кто из сотрудников всю жизнь работал с ее отцом. Среди из них был Уолтер Хоггин, старший техник. Монти смотрела, как он задумчиво шел через лабораторию, талантливый и обаятельный человек. Должно быть, скоро он уйдет на пенсию, грустно подумала она, отказываясь представить себе тот день, когда он их покинет. Пока Уолтер был на месте, она знала, что от его внимательного взгляда ничто не укроется и, несмотря на их антикварное оборудование и аппаратуру, людям не угрожает опасность. В окошке факса появились слова «Линия готова к передаче». Поползло письмо, после чего последовала серия тревожных звонков. Запаниковав, Монти схватила лист и попыталась придать ему правильное положение, но неловко разорвала пополам. — Черт бы тебя побрал! — Она возмущенно уставилась во внутренности факса и увидела ошибку в номере кода, что появился в окошке. Меньше недели назад они потратили сотню фунтов на обслуживание этого агрегата. Правда, инженер предупредил ее, что факс годится только на металлолом, и все же Монти надеялась, что еще несколько месяцев она с ним как-то обойдется. Она откинула крышку кожуха и аккуратно извлекла скомканные остатки другой половины письма, которое только что отпечатала для отца — он принимал приглашение для разговора в Джорджтаунском университете следующей осенью. Теперь ей пришлось сесть и снова перепечатать его на такой же раздолбанной технике. Деньги, подумала она. Господи, как же они им нужны. Сорокадевятиэтажный монолит без окон вмещал штаб-квартиру фонда «Бендикс Шер», расположенного на Юстон-роуд в Лондоне. Хотя фармацевтическая индустрия вообще не отличалась открытостью, «Бендикс Шер» в этом плане был вовсе уникален. Компания занималась разными видами общественной деятельности, включая миллионы фунтов и долларов благотворительности, потраченных на медицинские исследования, и была буквально одержима секретностью относительно имен владельцев и внутренней организации, пресекая попытки самых настойчивых журналистов в мире добыть хоть какую-то информацию. Из тех данных, которые по требованию американского Управления по контролю за продуктами и лекарствами и британского министерства здравоохранения и социального обеспечения становились известны обществу, «Бендикс Шер» в настоящее время был на шестом месте среди фармацевтических гигантов мира. Компания была зарегистрирована в Лихтенштейне, и разузнать имена держателей ее акций было столь же невозможно, как человеку со стороны проникнуть в здание. Двигатель «эм-джи» Монти продолжал фырчать, пока охранник в мини-крепости проверял приглашение, после чего вручил им две зеленые бирки на лацкан и открыл высокие металлические ворота. Монти въехала на обширную парковку и мимо ряда безукоризненно чистых машин направилась в загон для гостей в самом конце периметра. — Кто-нибудь вообще ездит на этих машинах? — пробормотал отец. — Черт возьми, на них нет ни единого пятнышка. Он был прав: машины выглядели так, словно их только что доставили из магазина, и только регистрационные номера давали понять, что они не совсем новые. — Может, кто-нибудь и нашу помоет, пока мы будем внутри, — сказала Монти, глядя на брызги грязи на белом капоте. Она купила поддержанный «эм-джи» десять лет назад и до сих пор обожала его. Но обилие рабочих обязанностей в прошлом году, постоянное напряжение, требовавшее отдачи всех сил, не оставляло ей времени для ухода за машиной. Здание Бендикс, как его называли, выглядело так, словно его вырубили из единого куска синей стали. Оно круто вздымалось в небо — изящное сочетание бритвенно-острых линий и темных провалов, под определенным углом оно производило впечатление средневековой крепости. Направляясь через стоянку к главному входу, Монти так и не могла решить, нравится ей такая архитектура или нет. Дом обладал собственной системой глушения посторонних шумов, искусственным дневным освещением в сочетании с ионизаторами воздуха, что, как утверждали архитекторы, способствует фактору хорошего самочувствия, лучше, чем любое солнечное освещение, и, как уже было доказано, повышает производительность. Но ходили и зловещие слухи. Зачем, спрашивали люди, у «Бендикс Шер» возникла необходимость в штаб-квартире без окон? Что они хотят скрыть? Просто такая конструкция? Экспериментальная футуристическая архитектура? Или за этими несокрушимыми стенами они проводят какие-то жуткие эксперименты над животными? Стояло теплое осеннее утро, и ни Монти, ни отец не стали надевать пальто. Она несколько дней обдумывала, что надеть на эту встречу. В конечном счете остановилась на своем черном бархатном жакете, белой шелковой блузке с шерстяным шарфиком в экзотических цветах Корнелии Джеймс, короткой черной юбке и туфлях на среднем каблуке, чтобы чуть прибавить себе роста. Несколько лет назад ее описали в газете как «малышку» — дочь своего отца. И с тех пор она носила туфли только на каблуках. Пять футов и четыре дюйма — маловато, конечно, зато к форме своих ног она претензий не имела. По этой части у нее все было более чем хорошо, и она это знала. Совершенно непредсказуемой частью ее облика были волосы: копна буйных белокурых прядей, которые вились от природы и падали ей на плечи самым естественным образом. Порой они производили великолепное, буквально взрывное впечатление, но случалось, они вели себя так, словно их спрыснули инсектицидами.[5] Почти все свои черты лица Монти унаследовала от матери-норвежки и знала, что стоит ей немного поработать над собой — и она станет олицетворением скандинавского здоровья и жизненной силы. Но она слишком хорошо знала, что после долгих месяцев сырой зимы у нее становится болезненно бледный цвет лица. Она знала, как много унаследовала от матери — не только внешность, но и вкусы. И ее устраивало почти все, кроме одного: диагноз, поставленный матери. Монти подсознательно помнила, что в ее организме может гнездиться некий особо нежелательный ген, который перешел к ней с кучей других. Но она редко задумывалась над этой темой, успокаивая свои страхи надеждой, что развитие генетики успеет найти пути спасения прежде, чем что-то случится. Почти каждый, кто встречал Монти, с удовольствием проводил время в ее обществе. Безусловно положительная личность, она так и излучала уверенность и доброжелательность, а чувство юмора открывало в ее собеседниках лучшие стороны человеческой натуры. Когда отец и дочь поднялись по белым мраморным ступеням, створки электронных дверей раздвинулись, и они вошли в атриум[6] высотой с кафедральный собор. Все вокруг было облицовано белым мрамором и создавало впечатление сдержанного неоклассицизма. Вечнозеленые растения в изысканных вазах лишь подчеркивали стерильную белизну интерьера. Дальняя сторона холла была отделена линией электронных турникетов, рядом с которой тянулась длинная конторка охраны и батарея мониторов. Перед ними сидели трое мужчин в униформе. Когда они подошли к стойке, один из мужчин поднял на них глаза и вежливо улыбнулся. Он был чернокожим, но краскам его лица недоставало глубины и сочности, словно какое-то лекарство губительно сказалось на них. У него был такой вид, как будто когда-то он был высоким и сильным, но сейчас потерял и вес и рост. — Могу ли я помочь вам? — У него был слегка гнусавый голос простуженного человека. — Да. У нас договоренность о встрече в четверть первого с сэром Нейлом Рорке. — Будьте любезны, могу ли я узнать ваши имена? Монти назвала, и он ввел их в компьютер. Принтер зашелестел, и через мгновение охранник протянул им два беджика. Монти и отец посмотрели на два зеленых опознавательных знака, которые им выдали при входе и которые они уже успели закрепить на лацканах. Теперь появлялись новые пропуска. Охранник снова уставился на клавиатуру, нажал одну из клавиш и продолжил смотреть на экран. Затем второй раз улыбнулся им: — Я проведу вас наверх. Жестом охранник показал, чтобы они прошли турникет, а затем через атриум провел к сдвоенным лифтам. Когда он сунул карточку в щель, двери ближайшего лифта немедленно и практически беззвучно разошлись. Монти сочла почти полное отсутствие звуков слегка обескураживающим и вошла в кабину лифта, устланного толстым ковром и с зеркалами по стенкам. Она не без удивления отметила, что тут нет панели управления. Охранник вежливо пропустил ее отца, вошел сам, посмотрел наверх и коротко кивнул. Створки начали бесшумно сдвигаться. Монти проследила за направлением его взгляда — к маленькому стеклянному сенсору над дверью, но, как она поняла, это был не сенсор, а объектив. Через несколько мгновений охранник проводил их с отцом в роскошную приемную. В ней по стенам тянулись пилястры, висели гравюры, представлявшие разное сочетание оттенков серого; у Монти создалось впечатление, что она попала на съемочную площадку, где будет сниматься заключительная сцена «Космической одиссеи-2001». В центре помещения за столом, который выглядел как отдельный островок, сидела элегантная брюнетка тридцати с небольшим лет. Она приняла гостей у удалившегося охранника и вежливо, хотя и несколько заученно, сказала: — Добрый день! Будьте любезны присесть. Сэр Нейл сейчас выйдет к вам. «Ну и место!» — подумала Монти, располагаясь на софе серой кожи. Осмотревшись, она отметила на стенах несколько больших абстрактных картин кисти художников, которых, как ей показалось, она должна знать. Картины были не в ее вкусе, но она не могла не признать, что, вне всяких сомнений, они представляли собой продуманные корпоративные инвестиции. Она невольно сравнила этот дворец с их собственными помещениями. В Лаборатории Баннермана не было даже приемной: посетителям приходилось неловко пристраиваться между столами в бухгалтерии, а снимали обувь они в помещении лишь чуть больше чулана. Господи, сколько же сюда вбухано денег! Монти бросила взгляд на отца, пытаясь понять, о чем же он сейчас думает. «Не упусти шанс, папа, — подумала она. — Пожалуйста». В желудке у нее словно порхали бабочки; она отнюдь не нервничала перед встречей с сэром Нейлом Рорке, но боялась, что ее непредсказуемый отец выскажет отвращение к показной роскоши этого места и шумно покинет его. Он уже озирался с мрачным выражением на лице. — Ты заметила — тут нет ничего, что говорило бы о компании, как таковой? Будь у меня столько места, я бы, черт побери, использовал его, чтобы показать хоть часть своей продукции. Он произнес это с добродушным юмором. «Вот и оставайся таким, — с лихорадочным напряжением подумала она. — По крайней мере, пока не получишь предложение от них!» Она посмотрела на брюнетку, которая печатала на клавиатуре компьютера. Монти подумала, что монитор перед ней может показывать внутренность лифта и не она ли контролирует его. И тут в дальнем конце помещения открылась дверь, в которой появилась безошибочно узнаваемая фигура сэра Нейла Рорке. — Доктор Баннерман! Мисс Баннерман! До чего приятно видеть вас! Он приветствовал их с веселым дружелюбием, у него был баритон теплой окраски, с привычными интонациями оратора, выступающего во время званого обеда. Облаченный в великолепно скроенный костюм в тонкую белую полоску, с густой копной вьющихся рыжеватых волос, он был необыкновенно элегантен. На лице лежала венозная сетка, рисунок которой говорил об обеденных залах, украшенных дубовыми панелями, о прекрасных винах и погруженности владельца в биржевые курсы. Тем не менее у него был вид добродушного дядюшки. В эти первые мгновения Монти пришлось сделать усилие, чтобы собраться и не забывать, что она находится в присутствии одного из самых могущественных в мире капитанов индустрии. Он протянул руку, которая оказалась большой и розовой. Монти пожала ее и слегка удивилась крепости хватки, твердой как сталь. В то же самое время ей показалось, что она уловила искорку какого-то мерцания, которое мелькнуло в его глубоко посаженных глазах орехового цвета. Не сексуальную заинтересованность или что-то в этом роде; это скорее было схоже с чувством, что он понимает ее, что он доподлинно знает, зачем она явилась сюда, и прекрасно осведомлен о проблемах, с которыми столкнулись она и ее отец, и хочет дать ей знать, что он на ее стороне, что они с ней участники одного заговора и она может доверять ему. Когда он выпустил руку Монти и повернулся к ее отцу, у нее на мгновение промелькнуло ощущение, что она знала его всю свою жизнь. Теперь она начала понимать, почему так много людей тепло относятся к нему: всего за несколько секунд он стал для нее любимым дядюшкой, он собирается взять ее прогуляться по набережной, где купит ей маковое печенье и большую порцию мороженого с шоколадной начинкой, которая вылезает из него. Она исподтишка посмотрела на отца, но его лицо ничего не выражало. — Пройдемте в мой кабинет и пропустим по глоточку. Доктор Кроу, наш исполнительный директор, через несколько минут присоединится к нам за ланчем. Рорке возглавил процессию, и Монти пошла по длинному коридору, стены которого с обеих сторон были украшены еще более странными полотнами. — В свое время вы хотели быть художницей, не так ли, мисс Баннерман? — спросил хозяин дома, который, заложив руки за спину, шел между отцом и дочерью. Монти нахмурилась, пытаясь сообразить, как он это узнал. — Да… давным-давно. — Но вы предпочитаете традиционную живопись. — Он развел руки и показал на абстрактные полотна. — Не думаю, что они вас интересуют. Она посмотрела на него, не зная, что ответить, удивленная и растерянная. — Я… мне никогда не доводилось углубленно изучать абстрактное искусство, — ответила она, не желая показаться грубой. Рорке мягко улыбнулся, и в его голосе появились меланхолические нотки. — Что ж… вы же видите, для всех нас жизнь полна путешествий, которые мы так и не совершили. — Он повернулся к ее отцу и с подчеркнутой многозначительностью сказал: — Не сомневаюсь, мы сможем договориться, доктор Баннерман, не так ли? «Мне нравится этот человек, — подумала Монти. — Мне в самом деле нравится этот человек».