Юбка путалась вокруг ног, пока я пробиралась сквозь толпу и дальше за сцену. Повсюду сновали маленькие девочки — и на каждой было больше макияжа, лент и блесток, чем на тех стриптизершах, которых я однажды видела по телевизору. Нет, конечно, не специально — просто гоняла по каналам и нечаянно остановилась на том, который мне смотреть не следовало. Вокруг мамы и папы обнимали своих дочек, хвалили их, дарили цветы — в общем, на все лады поздравляли маленьких балерин с замечательным выступлением. Я? Ну а мне пришлось хватать сестру за руку и бежать прочь, таща ее за собой. — Папа? — спросила Эм, ничуточки не удивившись. Я оглянулась на нее через плечо. Сестренка побледнела, а золотистые глаза смотрели с ангельского личика с недетской мудростью. — Ага. — Насколько все плохо? — Не особо. Ты все еще можешь появляться на людях, не краснея. — Будем считать это победой. Будем. В вестибюле толпились люди, гудя, точно пчелы; кто-то просто прохаживался, кто-то пробирался к дверям. Вот там я и обнаружила папу. Он замер у стекла, сканируя взглядом ярко освещенную стоянку. Лампы отбрасывали блики на наш "Тахо", который мама припарковала вопреки всем правилам как можно ближе к зданию, так, чтобы можно было быстро выйти из машины и быстро вернуться в нее. Лицо папы приобрело какой-то землистый оттенок, а волосы стояли торчком, словно он уже сотню раз в волнении их ерошил. Мама по-прежнему старалась его успокоить. Слава богу, она ухитрилась убедить отца оставить дома оружие. Обычно он таскал пистолеты, ножи и метательные звездочки всюду, куда бы ни отважился выбраться. Когда я подбежала, папа развернулся, схватил меня за плечи и затряс. — Заметишь что-нибудь в тени — что угодно — хватай сестру и беги. Слышишь? Хватай ее и беги обратно в здание. Запритесь, спрячьтесь и позовите на помощь. — Его полубезумные синие глаза ярко сияли, зрачки то расширялись, то сужались. Теперь вина уже не просто тихо грызла меня — она ударила во всю силу, накрыла с головой. — Обязательно, — пообещала я и похлопала отца по руке. — Не волнуйся за нас. Ты же сам учил меня, как отбиваться, помнишь? Я защищу Эм. Любой ценой. — Ладно, — ответил папа, хотя довольным вовсе не выглядел. — Ладно. Я не лгала. Не знаю, сколько часов мы провели на заднем дворе, отрабатывая приемы защиты. Конечно, все эти уроки были направлены на то, чтобы какой-нибудь псих не пообедал моими жизненно важными органами — но самозащита есть самозащита, ведь так? Каким-то чудом мама убедила отца отпустить меня и мужественно выйти в такой страшный мир, поджидавший нас снаружи. Всю дорогу люди бросали на нас озадаченные взгляды, которые я предпочитала не замечать. Мы дружно шагали в ногу, всей семьей: мама с папой впереди, мы с Эм следом, держась за руки, под зловещий саундтрек из стрекота сверчков. Я оглянулась вокруг, пытаясь увидеть мир глазами папы. Длинное черное пятно смолы — камуфляж злоумышленника? Море машин — идеальное место для засады? Лес, поднимавшийся на холмах позади — благодатная почва для существ из ночных кошмаров? Высоко над головой сияла полная луна. Облака все еще плыли по небу — правда, теперь окрашенные в жутковатый оранжевый цвет. И неужели это, — да ну, нет, конечно, — но я замедлила шаг и моргнула. Точно. Так и есть. Прямо надо мной плыло облако в форме кролика. Забавно. — Посмотри на облака, — указала я Эм. — Ничего не замечаешь? Сестренка помедлила, приглядываясь. — Это… кролик? — Точно. Я его еще утром заметила. Наверное, решил, что мы просто потрясающие. — Ну, ведь так оно и есть! Папа заметил, что мы отстали, подскочил, схватил меня за руку и потащил за собой, быстрее… еще быстрее… а я сжала крепче ладошку Эм и тянула ее следом. Уж лучше рискнуть плечом сестренки, чем оставить ее позади хоть на секунду. Папа нас любил, но я побаивалась, что он мог бы уехать и без нас, если счел бы это необходимым. Отец распахнул дверь машины и практически зашвырнул меня внутрь, точно футбольный мяч. Эм постигла та же участь. Устроившись на сиденьях, мы обменялись еле слышными репликами. — Веселуха, — одними губами сказала я. — С Днем рождения, — так же беззвучно отозвалась Эм. Запрыгнув в машину, папа тут же заблокировал двери и попытался пристегнуться, но у него так сильно дрожали руки, что, в конце концов, отец сдался и бросил это занятие. — Не смей ехать через кладбище, — предупредил он маму, — но довези нас домой как можно быстрее. Мы и сюда добирались в объезд, невзирая на дневной свет, благодаря чему и без того долгая дорога стала еще длиннее. — Конечно. Не переживай. — Двигатель "Тахо" ожил, и мама сдала назад. — Пап, — начала я, стараясь звучать как можно убедительнее. — Если поедем длинным путем, то придется тащиться вдоль стройки. — Мы жили как раз на окраине большого, прекрасного города Бирмингем, где трафик сам по себе был монстром, почище папиных. — Это же минимум полчаса лишних! Ты же не хочешь, чтобы мы столько торчали в пробке по темноте, да? — Он бы накрутил себя так, что мы бы двери выгрызли, только бы убраться подальше. — Милый? — позвала мама. Машина выбралась с парковки и остановилась на развилке, где надо было повернуть направо или налево. Если поедем налево, то никогда не доберемся. Серьезно. Если придется слушать папину истерику дольше получаса, то я просто из окна выкинусь, да еще Эм прихвачу из чувства сострадания. Если же повернем направо, то дело ограничится короткой поездкой и недолгим приступом паники, который вскоре пройдет. — Я так помчусь, что ты и не заметишь кладбища. — Нет. Слишком рискованно. — Ну, пожалуйста, папочка, — попросила я, вовсе не пытаясь никем манипулировать, как раньше с мамой. — Ради меня. В честь моего дня рождения. Я больше ничего не попрошу, честное слово, хотя вы, ребята и забыли про мой праздник, и я никогда не получала подарков. — Я… я… — Его взгляд метался, сканируя близлежащие деревья на предмет угрозы. — Пожалуйста. Эм нужно уложить в кровать и поскорее, а то она превратится в Лилию с шипами. — Мы дали ей это прозвище давным-давно. Сестренка тогда устала, хотела спать и устроила нам сущий ад. Эм надула губы и шлепнула меня по руке. Я пожала плечами, мол, ну а что, ведь так оно и есть. Папа тяжело выдохнул. — Ладно. Ладно. Только… езжай, как ветер, малышка, — попросил он, целуя маме руку. — Обязательно. Обещаю. Родители обменялись нежными улыбками. Я чувствовала себя так, будто подглядываю; некогда они частенько наслаждались такими вот моментами взаимопонимания, но с годами улыбки на их лицах появлялись все реже. — Ну ладно, поехали. — Мама крутанула руль вправо и, к моему несказанному удивлению, действительно помчалась со скоростью звука, перестраиваясь из ряда в ряд, гудя при обгоне и подрезая другие машины. Вот это да! Когда мама пару раз пыталась научить меня водить, то жутко нервничала, отчего и я начинала дергаться. Мы не выезжали далеко и не разгонялись выше сорока километров в час даже по близлежащим окрестностям. Мама старалась поддерживать непринужденный разговор, а я поглядывала на часы на телефоне. Тик-так — и вот мы проехали уже десять минут безо всяких происшествий. Осталось всего двадцать. Папа по-прежнему сидел, прижавшись носом к окну; от его неровного дыхания стекло запотевало. Может, он все же наслаждался видом гор, долин и густыми зелеными кронами деревьев, мелькавшими в свете фонарей, а не высматривал монстров. Ага. Ну да. — Ну, как я выступила? — шепотом спросила меня Эм. Я сжала ее ладошку. — Просто супер. Она нахмурила темные бровки, и я поняла, что это значит. Подозрительность. — Честно? — Честно. Всех уделала. Остальные девчонки рядом с тобой — просто отстой. Эм прикрыла ладонью рот, пытаясь не захихикать. Я не удержалась и добавила: — А тот мальчик, что тебя крутил? Думаю, ему хотелось столкнуть тебя со сцены, чтобы люди, наконец, обратили внимание и на него. Честно, все только на тебя и смотрели. На этот раз Эм рассмеялась, не в силах остановиться. — Так что, хочешь сказать, когда я споткнулась, никто не заметил? — Споткнулась? Когда? То есть, это была не часть партии? Сестренка дала мне "пять". — Хороший ответ. — Милый, — окликнула мама голосом полным дурных предчувствий. — Включи нам какую-нибудь музыку, ладно? Ой-ой. Похоже, она хочет отвлечь папу. Я подалась вперед и выглянула. Ну, разумеется. Мы приближались к кладбищу. По крайней мере, вокруг нет других машин, так что никто не увидит, как мой отец сорвется. А это неизбежно. Я чувствовала, как в воздухе нарастает напряжение. — Никакой музыки, — отрезал папа. — Мне нужно сконцентрироваться, оставаться начеку. Нужно… — Он замер и так вцепился в подлокотники, что костяшки побелели. Повисла тишина — тяжелая, давящая тишина. Дыхание отца становилось все чаще и чаще… и вдруг он закричал так пронзительно, что я съежилась на сиденье.