— Понимаешь… Как только наши отправились по адресам, поднялся такой гвалт… Папочки-мамочки вроде и не препятствовали против бесед чадом, но телефоны раскалились. А как услышали, что торговец наркотой продавал детишкам дурь, вообще чуть с ума не посходили. У зам начальника отдела ЦК по идеологии пацан просился, чтоб мы его забрали. Боялся с родителями в квартире остаться. Его папахен начал интересоваться: кто вообще муравейник разворотил. Ну, Дашкевич и ляпнул про тебя. Мол, талант растёт у нас, резвый не по годам. В общем, сейчас приходится их по второму кругу вызывать — по «Заре». Родителям объясняем, что, в отличие от наркоты, а на неё сел КГБ, нас интересуют исключительно автогонки, дело некрасивое, но уголовно не наказуемое. — Похоже, мне придётся похоронить Дашкевича. В мелких глазах боксёра мелькнула тревога. — Эй! Не дури. Я его сам куда-нибудь сплавлю. В разрешительную, пусть ружья охотникам регистрирует. Как Чергинец его терпел? — Заставляли терпеть. Наверно, и тебя заставят. Ладно, я, хоть и не Чергинец, тоже потерплю месяцок-другой. А потом подловлю гада и сдам как стеклотару. У тебя тоже будут неприятности, твой же зам. Предупреди его. Пусть лучше сам валит. — Из розыска? Да он… — Из УВД города. И я не шучу. Вот это — тоже не шутка. Распишись в получении за вещдок, он приобщён к уголовному делу. Дневник Ильи случайно раскрылся на странице, где была вклеена вырезка из журнала с фотографией модели, отдалённо напоминавшей возлюбленную покойника, там же красовались похотливые стишки, своего сочинения или книжные — не важно. Сверстники Егора в двухтысячных бумажные дневники не вели. Никто. Всё про себя вываливали в инсту, фейсбук, тик-ток. Свою реальную, но чрезвычайно приукрашенную жизнь. Девочки отчаянно фотошопили селфи. А в 1982 году ещё сохранились реликты, доверяющие сокровенное исписанным листикам. — Что я с ним должен делать? Повесить в сортир на гвоздик? — Можно и на гвоздик. Но сначала поручи своим, только нормальным, а не с соломой в голове, как у твоего зама, пробить телефоны. Там упомянут «Баклан», требовавший деньги за авторазвлечения, и куча каких-то непонятных. Папаныч пролистал дневник. Внимательно посмотрел на карандашный набросок. — Ольга Плоткина. Похоже, студентка из того же нархоза. Его тёлка? Если болтались вместе, она должна знать, кто эти В. К. и Ж. Ж. Ладно, проверим. — Слушай… — внезапно решился Егор. — Я сам её отработаю. У вас в штате только один Дон Жуан, и тот — Лёха Демидович. У этой девицы даже через карандашный эскиз проскакивает написанное на морде слово «стерва». Нет, не так. «Стерва» с большой буквы. — Я слышал, ты женишься… — Чего не сделаешь ради Её Королевского Величества. Это коронная фраза агента 007 Джеймса Бонда, он её произносит, укладывая в койку очередную перевербованную агентшу КГБ. У тебя есть видак? Попроси кассету посмотреть. Видеомагнитофоны в СССР только появлялись, пока импортные, и стоили они дороже мотоцикла, кассеты — как героин. Легендарная «Электроника ВМ-12» Егору не попадалась, он даже не знал — начат ли её выпуск. Подумывал купить «Панасоник» и крутить Элеоноре голливудские боевики, по меркам две тысячи двадцатых годов — безмерно наивные, но никак руки не дошли. — Издеваешься? Это же какие взятки надо брать… — Слушай анекдот. Сыщик демонстрирует другому золотые часы. Второй удивляется: откуда? Первый: за вора в законе. Второй: ты вора в законе поймал? Тот: нет, отпустил. Шутка из репертуара Олейникова и Стоянова вполне зашла. Папаныч гыгыкнул, потом забеспокоился. — Не думаешь, что разговоры в моём кабинете пишутся? — Тогда этот анекдот товарищ майор вечером с удовольствием перескажет жене. Из УВД Егор проторенной тропкой отправился в комбинат глубинного бурения. Аркадий, оставивший пропуск у прапорщика на проходной, прикрепил к нему записку: обожди у кабинета. — Вас начальник управления спрашивал, — сообщил прапорщик, давно знакомый и примелькавшийся, как памятник Дзержинскому на входе в клуб имени Дзержинского (какое совпадение!), и уже кивавший внештатнику как знакомому. Правда, паспорт спрашивал всё равно, а от вида ментовского удостоверения кривился. В приёмной Сазонова ждал буквально пару минут. Как только от него ушли посетители, полковник пригласил зайти. — Ты хоть знаешь, на какие рычаги пришлось нажать, чтоб тебя оставили в МВД? — спросил полковник после обмена приветствиями. — Что и кому ты в этот раз ляпнул, что на тебя окрысился едва ли не весь аппарат ЦК КПБ? — Нашлось одно милицейское дарование, сделавшее работу за меня, — Егор повторил рассказ Папаныча про выходку Дашкевича. — Вот скажите, Виктор Васильевич. Жабицкий — это как раз та самая погрязшая в номенклатурных связях персона, с кем призывает бороться Андропов. Какого лешего он по-прежнему возглавляет наше министерство? — Видишь ли, возникает диссонанс. Федорчуку приказано, в тесном взаимодействии с нами, выявлять подобных типов в республиканских органах и нещадно смещать, укрепляя милицию проверенными кадрами из комсомольско-партийного аппарата и КГБ. А Жабицкий — он сам и есть партийный кадр с кристально-чистой биографией. Обещаю, скоро. Ты вот хорошо пророчествуешь, я тоже предскажу: на министерском посту он последний год. Заменим на профессионала. Так. Аркадий пока в американке. Раскручиваем, кто поставлял наркотики Кожемякову. — Позвольте мне его допросить. Он же студент нархоза? Там учился пацан, повесившийся из-за наездов Баклана. У самоубийцы осталась пассия, некая Плоткина. Есть подозрения, что Кожемяков, Плоткина, наш покойник Илья и «Баклан» — это одна тусовка. — Одна — кто? — переспросил Сазонов, и Егор в который раз одёрнул себя, что, несмотря на год пребывания в «развитом социализме», у него порой проскакивают словечки из более поздней эпохи. — Одна компания. Я подкачу к этой Плоткиной негласно. Но мне нужна максимальная информация от человека, который ни с кем не поделится, что интересуюсь этой чувихой. Вот слово «чувиха» в XXI веке почти исчезло. А здесь процветало: «Девушка — чувиха. — Да нет, по-английски! Ну? Гёрл! — О, йес, йес, гёрл! — Йес, йес! ОБХС!» («Джентльмены удачи»). С благословения Сазонова Егор направил шаги во внутреннюю тюрьму КГБ. Хотел успеть, пока Кожемяковым занимается Аркадий, по линии контрразведки раскручивающий связку «наркотики — „Песняры“ — возможная вербовка на компре». Затем дело уйдёт к другим, далее — в прокуратуру, и там придётся долго раздувать щёки, доказывая, что летёха из Первомайского РОВД — тоже персона, с которой надо считаться. Не просить же гэбешников по любому поводу звонить Андропову. Глава 9 Окончание среды до позднего вечера Егор посвятил самой нелюбимой им части работы в РОВД: созданию видимости расследования глухарей, где просвет не намечался, и нет даже рабочей версии, кто злодейски год назад похитил бывший в употреблении холодильник «Саратов» из подвала дома №42 по улице Калиновского, уголовное дело по жалобе потерпевшего возбуждено прокуратурой района только сейчас, требуется развёрнутый план оперативно-следственных действий по немедленному раскрытию данного теракта. К вящему удовлетворению Вильнёва и Сахарца пишущая машинка лейтенанта стрекотала без умолку, штампуя поручения, запросы, постановления о назначении ненужных экспертиз и прочую макулатуру, отчасти тут же умирающую в уголовных делах, но чаще создающую необходимость столь же бесполезных телодвижений в государственных структурах, куда эти бумажки полетели. Разумеется, по возможности Егор ставил разные даты, в том числе — ещё не наступившие, чтоб любой проверяющий мог убедиться: работа идёт ритмично, не наскоками, а планомерно, вдумчиво, и лишь невероятное везение злодеев уберегает их от ареста за хищение «Саратова», но успех не за горами. Потом на послеобеденное четверговое время выписывал повестки всем, как-то попавшим в поле зрения милиции, в том числе потерпевшим и их соседям. Почте повестки не доверял, а раздал сыщикам с просьбой раскидать по почтовым ящикам на своей территории, присовокупив обещание: протоколы писать под копирку на двустраничных бланках и копии отдавать в розыск, чтоб те наверху протоколов ставили гриф «секретно» и тоже подшивали в свои досье, набиравшие приятную массивность при взвешивании на ладони. Сразу видно, люди «работают» в поте лица. В свободное время пошарил по шкафам для вещдоков, сходил в розыск, в итоге обзавёлся забавным маскарадным комплектом реквизита пьющего сантехника. Он понадобился в четверг утром — в Институте народного хозяйства, альма-матер Элеоноры. В двухтысячные левому человеку ни в вуз, ни в отделение полиции просто так не пройти. Остановят на входе, потребуют пропуск, приглашение или хотя бы вескую причину. В 1982 году тётка в будке на входе только лениво мазнула взглядом на запоздавшего студента с объёмистым саквояжем в руках. Что не успел на первую лекцию — его проблемы. Разумеется, машину оставил поодаль, не подъезжая к столбику института на площади Ванеева. Зайдя в туалет, совершил превращение, для чего сменил куртку и ботинки на несвежий ватник и кирзовые сапоги. На голову водрузил треух, на лицо — защитные очки токаря. Со слов Элеоноры знал, нархоз — сугубо женский вуз. Парней мало, они наперечёт. Можно сказать, мужчины выступают здесь в качестве товара повышенного спроса — как австрийские сапоги по талонам в салоне «Счастье». Те, что есть, зачастую из «золотой молодёжи». Высокопосаженные родители, если по каким-то причинам не пристраивают наследников на престижный юрфак Белгосуниверсита либо в кузницу кадров комсомола — истфак того же университета, а также в Институт иностранных языков с шансом работы за границей, то остаётся торговый факультет нархоза, тоже вполне себе вариант. Но субъект в телогрейке и кирзачах автоматом выпадает из круга достойных лиц, обладая магией отвода глаз. Встреченная стайка девиц, по какой-то причине перетекавших из аудитории в другую аудиторию, распласталась по противоположной от Егора стенке, стремясь не прикоснуться к его ватнику как к одежде зачумлённого. Сам он с удовольствием разглядывал студенток. Конечно, большинство несло печать неизгладимой провинциальности, даже хуже, чем у филологинь из четвёртой общаги БГУ. Но были и такие… В общем, Элеонора урвала свою корону главной миски нархоза в трудной борьбе, респект. Наконец, нашёл деканат с одинаковыми во всех учебных заведениями списками, о конфиденциальности личных данных в СССР 1982 года никто слыхом не слыхивал. Так, Ольга Плоткина… Есть! Факультет советской торговли (будто за углом — факультет антисоветской), первый курс, группа, расписание занятий этой группы, подгруппа английского языка. Плохо, что первый курс. Семнадцать лет, малолетка. Даже если с ног до головы в косметике, в мини-юбке и прочих атрибутах взрослости, обычно эсесеровские девочки в этом возрасте зажатые. Смелые эротические фантазии её усопшего воздыхателя материализуются для неё, видимо, гораздо позже. И с другим теперь партнёром. Около кабинета английского обнаружилась крышка чего-то стр-рашного с красной молнией и красными же на белом цифрами 220. Очевидно, это был дедушка электрических распределительных шкафов будущего. Егор мужественно снял крышку и сделал вид, что колупается в электрическом ливере здания. Прозвенел звонок на короткий пятиминутный перерыв между часами первой пары. Студентки повалили на коридор. Крашеная пепельная блонди вроде похожа на эскизы из дневника… Максимально, насколько позволяла электробезопасность, Егор сунул пятак ближе к проводам и искоса наблюдал за девицей. Блонда отошла шагов десять к окну, приткнулась попой в туго обтягивающих джинсах к подоконнику и закурила. Приметы совпадали с показаниями наркоторговца. Худая, но с неплохо обрисованной грудью в облегающем чёрном гольфе и тонкой цепочкой вокруг ворота, она не смотрелась провинциалкой среди своих явно районных одногруппниц, одетых похожим образом, словно джинсы и гольф введены в качестве униформы нархоза. Лицо смазливое и… да, стервозное, Илья точно уловил. Почему именно в таких баб, с отпечатком порочности, влюбляются мужики? А этой же восемнадцати нет! — Олька! У нас физра третьей парой. Идёшь? — донеслось до электрощита. — Да ну её… Я освобождение сделала. Голос был жеманный. — Растолстеешь как я! Вопрошавшая, по виду и замашкам — будущая материальная в промтоварном магазине или заведующая комиссионкой как Прокофьевна, явно не тяготилась избыточностью своих форм, чрезмерно округлых уже на первом курсе. — Завтра танцы. Растрясу. Наверно, можно было ещё многое интересное услышать, но самозваного электрика спугнула дама административного вида, фланировавшая по коридору. Он счёл за лучшее захлопнуть крышку и ретироваться, переждав до звонка в туалете, где вновь обрёл приличный образ. Осталось выяснить, где и когда будут танцы. До допросного конвейера оставалось ещё больше двух часов. Вспомнив о просьбе Сазонова, Егор двинул на автобазу, что на улице Свердлова, от нархоза ехать удобно. Там заполнил бланк выемки документов о ремонте бежевой «волги», в девичестве — чёрной. Бухгалтерша аж подскочила, резко подорвав с кресла объёмистые телеса. Хотела бежать к начальнику автобазы, как-то согласовывать щекотливые места. — Сидите, гражданка! — Егор выставил ладонь вперёд, и мадам, вздумай продолжить перемещение, упёрлась бы в неё, а целовать милицейские руки явно не входило в её намерения. — Я не собираюсь проверять правильность расчётов. Мне просто нужна цифра — сколько потерпевший заплатил за машину и за ремонт. Понимаете? Цифра должна фигурировать в обвинительном заключении: путём угона и повреждения злодей причинил потерпевшему ущерб в сумме столько-то рублей и столько-то копеек. Могу и в банке запросить сведения о приходе налички, но зачем? — За ремонт он ещё не внёс… — Мне без разницы. Хоть сто рублей, хоть десять тысяч. — Нет, ну там не сто… — дама с высоким начёсом и, наверно, шиньоном под собственными волосами, несколько успокоилась и вернула зад на привычный насест. — Где-то сто восемьдесят… За восстановление разбитого в хлам автомобиля, где целой осталась разве что запаска, выписали счёт, примерно равный цене трёх аккумуляторов. О фактическом уничтожении машины имеются фотоснимки, их копии — в КГБ. Народ совсем берега потерял! Егор мученически закатил глаза. — Гражданочка! Ещё раз. Мне всё равно — сколько. Нужна бумажка с вашей печатью и указанием цены с точностью до копейки. В результате преступления разбито десять машин, виновный на зоне будет зарабатывать хорошо, если рублей тридцать-сорок. То есть ваш клиент всё равно получит начисление полтора-два рубля в месяц и плюнет на них, потому что лень из-за грошей ходить на почту, выстаивать очередь. Увы, вот так оно. — Бедный Урюпин! И тесть его, выходит пострадал. Хорошая у них семья, дружная. Зачем им такое горе? За причитаниями мадам накатала справку. Сама, не доверила подчинённым барышням. Сбегала за подписью в кабинет зам начальника автобазы. — Вот, возьмите. А вы уже поймали угонщика?