Одолеть наваждение помог запах табака. Ольга, узнав, что «Жора» не курит, стоически выдержала весь вечер, но её шубка, шарф и шапка давно пропахли насквозь. Духи смешивались с этим амбре, но не перебивали его. Егор даже Элеонору заставил бросить и спрашивал с неё, если приносила с работы табачный душок, та оправдывалась как школьница: это материальные дымили… Тем не менее, возбуждение дало о себе знать, хоть и не насмотрелся стриптиза. Дома, скинув верхнюю одежду, буквально сграбастал подругу и потащил в спальню, игнорируя слабые протесты вроде «у меня на кухне подгорит». — Подгорит — проветрим, не беда. А если у меня лопнет? Не лопнуло. И вообще, хотелось возместить себе наперёд новогоднюю ночь в райотделе, Элеонора не возражала. Прошлый Новый год после танцев в Мраморном зале Егор провёл намного интереснее, чем намечавшийся… Куда катится жизнь? То воспоминание оказалось — точно сон в руку. Телефон зазвонил в самом начале десятого. — Егор? Он, притащившийся на службу тридцать первого утром, затянутый в милицейскую парадку, только через секунду врубился, кому принадлежит голос в телефонной трубке. — Вот так подарок! Поматросила и бросила, а теперь звонишь? — Не думала, что ты сразу начнёшь с упрёков. Просто поздравить хотела. — И тебя с наступающим. Но — да, не скажу, что очень обрадован. Девушки звонят бывшим, когда у них не всё хорошо. А тебе желаю только счастья, как бы ни прервались наши отношения. Что-то стряслось? — Пискострадалец хренов, — брякнул Вильнёв, добавив пошловатую и нецензурную шутку. — Кончай. До восемнадцати-ноль-ноль времени в обрез. — В обрез — это у еврея. У девочки жизнь поломана, — отбил шар Егор, прикрыв трубу ладонью. — Нет, у меня нормально, — продолжила Настя. — В семье наладилось. Ну а с личным — никак. Мама всё не найдёт мне приличного поляка из хорошей семьи. Да… Сестра говорила, ты съехал с той квартиры, что на Калиновского? — Не остался жить с ней, иначе ты была бы в курсе. — Твой ядовитый тон… Но я не вправе упрекать. — Ты вправе говорить всё что угодно. Я слушаю. Вильнёв больше ничего не произнёс, но меняющиеся на его лице гримасы были информативнее бегущей строки на световом табло. — Знаю, прошлое прошло, — вздохнула она. — Но у тебя по службе… Не случится повода заехать в Гродно? Я бы сняла гостиницу. — По службе — нет. И не по службе тоже. Я не один. В апреле распишемся. Прости, что разочаровал. Ответом был новый глубокий вздох, пауза, потом шёпотом: «спасибо». — За что — спасибо? — Иногда нужен последний штрих, чтобы добить иллюзию. Прощай. Бип-бип-бип в трубке. — Сколько у тебя ещё бывших? — Одна. Но её убили. Не позвонит. Так что, товарищ капитан, я весь в работе. Без перекуров. Или надо написать слово на букву Х на капоте «волги» начальника? — Ты о чём? Всепрощение давно ушло в прошлое и забыто! Арбайтен унд дисциплинен! Какое там арбайтен… Матюгальник зазвал в ленкомнату, где замполит вручал пряники лучшим молодым сотрудникам по профессии: Лёхе Давидовичу (угрозыск) за раскрытые Егором кражи, Диме Цыбину (ОБХСС) за лучшее количество наструганных «палок» в сфере торговли и обслуживания населения, причём от такой чести он был готов провалиться сквозь доски пола, самому бравому ГАИшнику, самому внимательному инспектору ИДН, самому квалифицированному эксперту ОТО (самому — потому что единственному в районе) и так далее. Следствие не упоминалось, благодарности министра одному их них, молодому и борзому, хватит на всех. Потом долго зачитывалось поздравление начальника УВД, слово взял начальник РОВД, по кабинетам следователи и опера разбрелись ближе к одиннадцати, после чего Егор «предал коллектив», укатив по местам происшествий, мелкие заявления сыпанули как из рога изобилия. В итоге притащился в дежурку после заветных восемнадцать-ноль-ноль, когда падает шлагбаум прокуратуры, узнал, что пока заявлений по его части нет, и пошлёпал из дежурки в отделение. — Где тебя носит? — рявкнул Вильнёв в обычной своей манере: все у него виноваты во всём. — Не поверишь, Коля. Работал на месте происшествия. — Идём. Горячие закуски стынут. Этажом ниже в кабинете Сахарца источал ароматы неплохой по наполнению стол, жёны следователей постарались вдвойне — праздник продолжится и дома, в семьях. Следом за Вильнёвым и Евстигнеевым вбежал Серёга, старлей из кабинета напротив. Стряхивая снежинки с ондатровой шапки, радостно выпалил: — Успел без минуты шесть! Все зарегистрированы текущим годом! — Добре, — расслабил булки Сахарец. — Вот ты, Егор, понять не можешь. Городской отдел посчитает, сколько дел закончено передачей в суд, разделит на количество штыков в отделении. У фрунзенцев завал по загрузке. Если бы не восемь папок, что прокуратура сейчас приняла, одну штатную единицу запросто перекинули бы во Фрунзенский. — Отличный повод от меня избавиться, Александр Сергеевич. — Без сомнений. Но тогда я должен был бы снять с живых дел Серёжу, отдать ему нераскрытые, — начальник отделения проигнорировал умоляющий жест следователя «только не это!» и продолжил: — С тобой тяжело. Ты не подчиняешься правилам и доставляешь проблемы. Но лямку тянешь. В коллектив вписался, пусть даже пятым колесом. Так что — заслужил. Садись с нами и празднуй. Только спиртного — ни-ни. Может, шампанское только. Выпили. Закусили. Побалагурили. Никто больше не пытался накачать Егора как первый раз — до отключки. Потом начали расходиться. В студенческой среде он не прижился, потому что унаследовал репутацию прежнего Егора, хоть не желал ей соответствовать. В Первомайском, начав с чистого листа, сумел стать своим, «следователем уголовного розыска», смешно, но как есть. Коллеги разошлись, Вильнёв живущий в трёх минутах ходьбы и назначенный ответственным, напомнил свой телефон — набирай меня, а не партизанствуй в прежнем духе. Позвонила Элеонора, поздравила от себя и от Кабушкиных, с которыми сидела за столом в Ждановичах. Около полуночи матюгальник зазвал в ленкомнату — слушать по телевизору поздравление Андропова советскому народу. Егор гадал — хватит ли у очкастого сил зачитать аналогичный спич перед камерой годом позже. Не мог вспомнить, память из двухтысячных не сохранила эту подробность. Проспав на стульях, укрытый шинелью, до самого утра, спустился к дежурке, куда тянулись первые заявители. Поздоровался со следователем и операми, коим предстоит разгребать события новогодней ночи, а организм в состоянии «после вчерашнего» яростно не приемлет саму идею работы 1 января. — Егор! — окликнул помощник оперативного. — Не наш район, а Фрунзенский, но тебе будет интересно. Четыре машины ушло, и все разные: «Москвич-412», ВАЗ-2106, ГАЗ-24, даже одна «победа». Остатки сонливости как рукой сняло. Нужно только организовать звонок Ольге, якобы из Бреста. Гонки на убивание машин ожидаются вот-вот. Повезёт — пригласит. Вернувшись в кабинет, набрал знакомый номер, где с садистским удовольствием заставил папанычеву супругу растолкать мужа и прислонить к телефону. — Му-у-у… Му-у… — промычало в трубке. — Му-уда-ак! Ты — хто-о? Казалось, что из трубы дохнуло перегаром. — Следователь уголовного розыска, если не узнаёшь. С Новым годом! — Его-ор? Убью! — Наверняка. Но пока не убил, слушай сюда. Во Фрунзенском за ночь одновременно ушли четыре тачки — «москвич», «жигуль», «волга» и «победа». — А что твоя соска? — Она — конфиденциальный источник, а не соска. Хотя… Нет, приглашения не передавала, тридцатого общались. Сегодня попытаюсь выяснить. Но, как бы ни трудно это организовать первого, нужен присмотр за её кузеном и ночью за стадионом «Заря». Удачи, Папаныч! С чувством исполненного долга Егор покатил по пустынным с утра заснеженным улицам — к улице Тимирязева и выезду на Ждановичи-Молодечно. Магнитола крутила что-то легкомысленно-итальянское. К даче Кабушкиных не доехал, забуксовал, пришлось пешком. Муж Валентины выкатил «Ниву» и дотащил на привязи. Он слегка благоухал, но кто его возьмёт за филейку утром первого января в деревне? Тем более, рядом Егор с милицейской ксивой. Из-за ограды донеслось низкое рычание здорового пса, зловеще напоминающего волка. — Как хорошо, что ты вовремя! Голодный? Эля, предвидев раннее появление своего парня, встала ещё раньше и встретила во всеоружии. Обняла, прижалась. — Ещё как голодный. Тебя хочу! — Чуть позже уединимся. Потерпишь? Валя тоже встала, позавтракаем. Я тебе подарков наготовила! Надеюсь, машина пустая? — Трупов нет. — Шутки у тебя… Он не стал говорить, что иногда это не шутка. Позавтракали, выпили за наступивший 1983-й год. — Егор! Можешь не стесняться, пей, переночуешь у нас, место всем есть. Эля сказала про подарки? У меня тоже — целых два. И вам спасибо, не ожидала. — Что мы ей подарили? — спросил шёпотом. — Чехословацкий сервиз! Двенадцать персон! На всю базу хозторга было пять. Пришлось одни джинсы в качестве «спасибо» отдать. — Расточительная! — он прижался к её шейке словно вампир, готовящийся к укусу. — Правильно поступила. Завтрак был обильный, но не перетёк в пытку едой. Насытившиеся с вечера под самую затычку, работники советской торговли не налегали и Егора не заставляли. — Простите, что рано вас поднял. — Ничего-ничего, — замахала руками Валентина Ивановна. — Предлагаю всем ещё лечь поспать. Егор, Эля покажет тебе спальню. Туалет и душ справа. А вечером будет мой первый подарок. Заедет директор торга. Надеюсь, сможешь с ним поладить. — Ваш родственник через девятое колено? — Все потомки вышедших из Египта — родственники. И не смей при нём шутить, говорить «шолом» и «ой вей». Шлимазл ты наш. Шлимазл с удовольствием поплескался в душевой, сверкавшей чехословацкой сантехникой, потом поднялся на второй этаж в спальню к ждавшей Элеоноре. Наступивший Новый год складывался совсем неплохо.