Глава 4 Критически осмотрев широкую фигуру Папаныча, однажды собственноручно спасённую от пули, Егор пожал плечами. — Хотел подарок сделать. Вы же теперь ба-альшой начальник. Подлизываться надо. Вдруг «свиноматку» забудете. Но вы и в размере слишком большой. Бывший хозяин кабинета, сложивший боксёрские атрибуты в посылочный ящик, подозрительно зыркнул в сторону следователя, закономерно ожидая подвоха. — Тебе чего? — Мои девочки распродают остатки с «Вераса». Хором переходят на проспект, в «Счастье». Осталось немного джинсового и штроксового для своих. У вас два парня, наверно, такие же выросли — шкафы на колёсиках. А жена? Есть сарафан, юбки, шорты, женский комбез, платишко. — Точно — в подарок? С деньгами не очень… — Конечно — нет. Это взятка. Ни за что конкретно. За уважуху и на будущее. — Осталось Цыбина звать. Составлять протокол задержания взяткодателя с поличным. — Зови, — ухмыльнулся Егор. — У него размерчик нормальный. Проще подобрать. Папаныч водрузил поверх кубков и дипломов потёртые перчатки. — Раньше сказал бы: с такой борзотой долго в милиции не протянешь. Но сейчас никаких прогнозов не строю. Ты — за пределами моего понимания. — Главное — в пределах вашего расположения. Вот телефончик. Элеонора Рублёвская, моя… ну, почти уже жена. Скоро заявление подаём. Скажи своей половинке набрать её до восемнадцати. Не позже. У торгашей не так как в милиции, время вышло — и домой. — Элеонора… Секретарша Бекетова? Выходит, ты их всех оприходовал? Осеменитель-перехватчик! Хоть лицом на Ален Делона не похож. — Зато вы — вылитый Бельмондо. Папаныч… В общем, не держите обид. И что с пацанами из розыска иногда был крут. Вон, Лёхе московские через меня едва башку не проломили. — Проехали. Лучше скажи, это правда, что ты к моему назначению руку приложил? — Руку? Преувеличение. Так, мизинчик. Чергинец на это место Дашкевича думал. — Твою ма-ать… Погрязли бы в бумажках и приписках. — Точняк. Как же Николай Иванович его не вытурил? — Потому что Николай Иванович человек такой. Недостатки подчинённых видит, стружку снимает, но по итогу чемпионата прощает, если только не всплыло явное преступление или предательство. Был случай, один из своих написал анонимку в КГБ, оттуда сигнал нашему министру Жабицкому, мол — Чергинец не чист на руку. Скандал, проверка, служебное расследование. Нас зацепило. Он же Советским розыском командовал, до того, как Первомайский район выделили из Советского, — Папаныч ткнул пальцем вниз. — Раньше это земля была его. Короче, выяснили, что в момент, так сказать, вымогательства взятки Чергинец лежал в госпитале с пневмонией и температурой за сорок, с Господом уже общался, а не с взяткодателями. Жабицкий, чуть с говном его не съевший, изволил оттаять и даже помог вычислить анонимщика. Чергинец подонку в глаза посмотрел… И ничего не стал делать. — Ну ладно, либерал, не выгнал Дашкевича. Зачем на своё место тянул? — Мог попросить кто-то из начальства. Дашкевич — он такой, всё правильно скажет, правильно напишет. Лизнёт где надо. До органов — бывший освобождённый комсомольский работник. — Что же… Откровенность за откровенность. Я влепил Чергинцу, что в действиях Дашкевича содержится состав преступления, предусмотренного ст. 172 УК, — несколько преувеличил Егор. — Затем слил информацию Сазонову. Вы же знаете парадокс советской физики: у нас скорость стука превышает скорость звука. По итогам нового чемпионата подполковник не попал на полковничью должность. Пичалька. Но уж у вас такой зам будет… Сочувствую. А что именно вас из районных боссов крепко порекомендовали, с первого раза догадайтесь, чей звонок был и откуда. Тем более, я только что подсказку кинул. Папаныч выбил пальцами-сосисками барабанную дробь по столешнице. — Да. Стукачество — штука мерзкая, но порой полезная. Получу звезду на погон — проставлюсь… И это, Егор. Переходи в город. Я как обживусь в управлении, тоже похлопочу. Нам нужен такой — «следователь уголовного розыска». А Володю Карпова не обижай. Он в моё кресло садится. Не стреляй в него без нужды. С уходом Папаныча из Первомайки случилось чудо, словно экс-боксёр мешал нормальной работе коллектива. За две последующие недели опера вместе с Евстигнеевым перебрали дела о нераскрытых преступлениях текущего и прошедшего года, включая приостановленные производством и укрытые от статистики липовыми постановлениями об отказе в возбуждении. Отобрали наиболее перспективные, связали с аналогичными эпизодами у советских, партизанских и Минского района. В итоге несколько глухарей вдруг оказались птицами в клетке, а работа с ними могла помочь раскрыть ещё несколько эпизодов, причём — реально, а не через купленные за папиросы признания. Удавалось и обычными методами, если на месте происшествия находились какие-то зацепки — у сыщиков голова варила нормально, если не забивать её проблемами бумагомарания. Лёха как-то показал «священные» залежи, частью доставшиеся от предшественника, частью уже собственный хенд-мейд. Если следователь через два месяца после возбуждения уголовного дела вправе его приостановить, раз выполнены необходимые действия, то опер такой халявы не получил. В оперативные папки о преступлениях прошлого, позапрошлого, поза-поза- и так далее года он обязан складывать совсекретные бумажки: источник сообщает, что на сходке с участием криминальных авторитетов района зловредная кража детского велосипеда, совершённая в 1978 году, не обсуждалась; получить иные сведения, имеющие значение для дела, не представилось возможным. Даже если не вызывать «источник» на беседу, а этот «источник» надо как-то стимулировать, наливать, угощать сигаретами, тратить на него время, и обойтись собственными фантазиями при написании рапорта, на реальную работу останется смехотворно мало времени. Пополнения бумажками ждёт каждая папка! Вильнёв, под Новый год намекнувший Сахарцу, что стрёмный новичок вроде обтесался, и ему можно поручить хоть одно-два дела с известными людьми, а не сплошь глухари, был послан. Первомайского отделение не знало в своей короткой истории подобного «следователя уголовного розыска», поэтому начальник неизменно изымал у Егора дела, как только там обнаруживался реальный подозреваемый. Тот не обижался. Протоколы допросов, создающие видимость глубины расследования, но пустые как вылизанная студентами банка из-под тушёнки, он подшивал в бесперспективные дела исправно. Небезнадёжные преступления пытался раскрыть. За счёт этого успел выторговать себе сравнительно вольный режим работы: к 9−00 являлся в райотдел как штык, ну а далее уезжал «на задание», которое давал себе сам. Работал по вечерам, а то и в начале ночи, зато выкраивал время на переустройство «Счастья» и завершение махинаций в «Верасе». Очень сложно прошёл разговор с Кабушкиной, когда она вытащила всю оборотку, оставшуюся от Бекетова и, напрягая мужа, доставила чемодан в Сельхозпосёлок. Оставшись наедине, сказала: — Чем ты гарантируешь, что Бекетов никогда не вернётся? И никто не предъявит нам за эти деньги? На дощатом полу «танцевального зала», где в ноябре кружились с Элеонорой под пение Джо Дассена, лежало одеяло, на нём — стопки двадцатипяти-, пятидесяти- и сторублёвых купюр. Соучастники взирали на богатство, сидя за обеденным столом, перед остывшими стаканами с чаем, им было не до чая. — Фотографию Бекетова с простреленной головой предъявить не могу. Но видел более чем достаточно, чтоб поклясться: нас он не потревожит. Риск, что наедет кто-то из его кредиторов, если такие и были… Не знаю. В январе год с исчезновения. Пошлю без хлеба. Вот только у него сын остался. — Я даю его бабушке триста рублей ежемесячно, — удивила Валентина. — Могу больше, но — подозрительно покажется. Вот она цена слухам, что евреи — жадные и гребут исключительно под себя. Хотя… Вдруг она просто боится предъявы, если покойник воскреснет: где же ты была, Валечка, когда мой сын и моя мама пухли от голода? — А дальше? — Что — дальше? — не поняла торговка. — Те же триста. Две зарплаты инженера, прожить можно. Вырастет, что-то ещё подкинем. Бог всё видит. Обокрасть сироту — грех. — Вы говорили, на первоначальные расходы в «Счастье» нужно около двадцати тысяч… Не считая того, что надо отдать водителю фуры в качестве частичной оплаты партии. — Я их отделила. Эти — чистые. Наши с вами. Не смогла все поменять на крупные. И то пришлось знакомой в сберкассе дать сто рублей. — Валентина, я возьму четвертными. Не понятно? Слышали же, что по телевизору вещают: укреплять дисциплину, бороться с нетрудовыми доходами… Есть у Отечества в запасе один весёлый способ. Взять, например, и объявить обмен пятидесяток с сотками на купюры нового образца. Наличные на руках у населения обменивать только при доказательстве, что нажиты честным непосильным трудом. Простой инженер за год сколько отложит с зарплаты? Ну… сотку. С вашим окладом — не больше. Из остальных можно разжечь очень необычный костёр. Кабушкина, вроде привыкшая к неожиданным поворотам молодого подельника, аж рот открыла от удивления и ужаса. — Как костёр? Когда⁈ — Не при Андропове, успокойтесь. Но он долго не протянет. Валентина, у вас есть родственники и знакомые, промышляющие золотом? — Возможно… — Тогда прошу об одолжении и рекомендую последовать моему примеру, — Егор отделил восемь пачек сиреневых бумажек. — Двадцать тысяч. Нам с Элей на свадьбу и так, на жизнь. Остальное имеет смысл обратить в золото. Лом 583 пробы, зубной лом, самородный песок. Что угодно золотое, но только не ювелирные изделия — они дорогие. — Ты не перестаёшь меня удивлять. Зачем столько золота? — Чтоб не потерять рубли, а криптовалюта ещё не изобретена. Инфляцию никто не отменял. А финт с крупными купюрами — только один из возможных. Кабушкина покачала головой. Слово «криптовалюта» ей ничего не сказало. А вот слово «костёр» звучало убедительно. — Странный путь. Золото, конечно, дорожает, но… Почему не доллары? — Валентина! Кто из нас нархоз заканчивал, вы или я? Похоже, что я, потому что знаю: золото не дорожает и не дешевеет, оно мерило. Скажем, сейчас новую жигулёвскую «пятёрку» с переплатой за открытку, несложно купить, скажем, за два килограмма золотого лома. — Не совсем так, но пусть, — согласилась женщина. — И через десять лет за цену двух килограмм купите машину, другую, «пятёрки» устареют. Доллар за это время похудеет к золоту в полтора-два раза. Рубль вообще рухнет. А вы выкопаете из-под яблоньки пакетик и всегда будете при своих. Поедете в Израиль и обменяете на шекели. Кабушкина сложила деньги обратно в чемодан. — Предпочту, чтоб моя доля хранилась в разном. Золото куплю. Но не за день-неделю. Количество большое. Егор! Ты лично убил Бекетова? — Опять вы за старое… — он помог поднять не слишком облегчённый «кошелёк». — Я — нет. Но точно знаю, кто и зачем это сделал. Такой же мерзавец. Но счёт к Бекетову был у него не финансовый. Ваш бывший босс наплодил себе врагов, начиная со службы в Сирии в начале семидесятых, и не уставал их число увеличивать. Удивляюсь только, что его не пришили раньше. — Всё-таки убит… Элеоноре говорил? — Зачем бередить ей душу? Молодая ещё, хоть уже стреляная. А вы — женщина мудрая. Спасибо, что согласились идти в «Счастье». Оно будет у нас большое, но нелёгкое. Справимся. — Ох, Егор… Дай-то Бог. х х х Протокол осмотра места происшествия, если не считать шапку и сведения о понятых, зачастую содержит единственную осмысленную фразу: следов нет. Как и автомашины, чей угон заявлен. Уныло-серая девятиэтажка, в Москве XXI века большинство этих памятников социализма, наверно, уже снесено. Двор, слегка присыпанный снегом, подъездная дорожка, полупустая, где лет через двадцать будет не приткнуть машину, разве что на газон. Убитый горем мужик, лопочущий: приехал в обеденный перерыв домой, всего на двадцать минут, вышел из подъезда, а ласточки-то и нет… На указанном им месте не было видно следов даже от покрышек самой «ласточки». Не веря своему горю, потерпевший топтался на месте, вдруг «ласточка» обрела невидимость и обнаружится на ощупь. Точь-в-точь как особо секретный вертолёт в российском сериале «Последний министр», так и не ставший видимым, потому что в нём поломался выключатель стелс-режима. Не простой, а импортный — белорусского производства. В качестве непременного атрибута двора наблюдалась пара бабок с выражением сморщенных лиц «наши в булочную на такси не ездють». А также не ездят домой на машине в обеденный перерыв. Нашёлся единственный реальный свидетель, видевший парня в капюшоне, по-хозяйски открывшего водительскую дверь, запустившего тёплый ещё мотор и уехавшего. Разумеется, черт лица и каких-то особых примет не запомнил, а куртка швейной фабрики «Красная коммуна имени двадцатилетия XVII съезда КПСС» не более индивидуальна, чем зековская телогрейка. — Вы теряли ключи от машины? Быть может, кто-то имел к ним доступ и сделал дубликат? — для проформы спросил Егор, точно зная, что вопрос не имеет смысла, как и любой ответ на него, так как это уже третий автоугон в микрорайонах «Зелёный Луг» на территории Первомайского района. И точно такой же произошёл у соседей в Советском. Невероятно, чтоб во всех случаях угонщики действовали заранее заготовленными ключами. — Не терял… Ну, жена имела… Но она… — Она вряд ли причастна к угону, — поспешил следователь, заметив, как насупились брови потерпевшего от внезапно накатившего подозрения. — Думаю, действовали опытные, в нашем районе и по соседству совершено несколько аналогичных угонов. В совпадения не верю. — Вы её найдете?