— Что-то случилось? — тихо спросила я. — Я все знаю, — честно признался Забелин, — Гриша Степанов мне рассказал, что вы решили поиграть в чувства за моей спиной. Гордеев отвел глаза, а я с сожалением прошептала: — Дядя, я все объясню. — Не утруждайтесь, — отрезал он, — Лучше собирайтесь. Мероприятие в ресторане начнется через три часа. Не улыбнувшись, дядя вышел из кабинета, а Гордеев, тут же забыв про меня, помчался за своей карьерой. — Геннадий Петрович, нам нужно поговорить! — уверенно произнес он. Я видела, как они направились к дядиному кабинету, но не пошла следом. Этот разговор меня не касался. Моя работа была выполнена, и мужчина, которого я неожиданно обрела, вдруг слился с горизонта. И ведь я знала, что так будет. Я знала, что все это затевалось именно для того, чтобы Гордеев мог уехать. И теперь я не хотела его отпускать. — Аллочка, ты, оказывается, вообще не скучная! — с задором заявил Гриша, появившийся в дверном проеме. — Поехали со мной за город второго января? Будут друзья, банька, лыжи, хаски в упряжках… От одного вида кудрявого болтуна меня передернуло от негодования. — Катись-ка ты отсюда, — пробормотала я, отвернувшись от Гриши, — Хоть на лыжах, хоть на хаски. — Алла, но я думал… — Ты мне правда нравился, Степанов, — призналась я, поворачиваясь к недоумевающему парню, — Но полюбила я другого. Не дожидаясь реакции Гриши, я демонстративно закрыла перед ним дверь. Пора снять костюм восторженной Снегурочки и готовиться к шикарному вечеру в элегантном платье. И не забыть прихватить свое тоскующее сердце. *** За что я любила дядю, так это за его умение сплотить вокруг себя людей. В огромном зале ресторана, оформленного в классическом белом стиле, собрались семьи наших сотрудников. Сложно передать словами, как это было необычно и в то же время вдохновляюще. Изо дня в день ты смотришь на одни и те же лица, впускаешь в свою жизнь людей с разными характерами. И вот теперь ты можешь видеть семьи своих коллег, и только успеваешь поражаться, как они все похожи. Как чудесно видеть мам и бабушек в нарядных платьях, взрослых и старых мужчин в строгих костюмах, жен, мужей, детей. И даже Регина, отменившая отпуск на эту ночь, явилась со своей кошечкой на леопардовой шлейке. Это был грандиозный вечер, посвященный семье. Перед тем, как подойти к столику, за которым сидела тетя Нина, Макар и Кирилл, я еще раз осмотрела свое отражение в окне. Собранные в высокую прическу рыжие волосы, алое платье с открытыми плечами гладило подолом пол, на хрупкой шее поблескивало перламутром жемчужное ожерелье. Я напоминала себе чудесную принцессу, и от этого становилось еще тоскливее. Ведь у принцесс в сказках все заканчивается долгим поцелуем и «жили они долго и счастливо», а что ждет меня? Даже думать об этом не хочу. — Не понимаю, зачем мы сюда пришли, — за спиной раздался строгий мужской голос и, обернувшись, я увидела статного мужчину примерно дядиных лет. Одного взгляда на него и двух сыновей за спиной хватило, чтобы понять, что передо мной Гордеевы. — Чтобы поддержать сына, — уверенно произнесла я, сдержанно улыбнувшись мужчинам. — Димочка, ну не ворчи, — запричитала миловидная женщина, вынырнувшая из-за спины самого младшего сына. — Вы знаете Никиту? — мужчина прищурился, осматривая меня с недоверием. Я кивнула и пригласительным жестом махнула на зал: — Ваш столик седьмой. Это у сцены, — произнесла я, запомнив важную для меня фамилию в рассадке гостей, — Вы удивитесь, насколько ваш сын важен для этой компании. И не только для компании. Одарив меня сдержанной улыбкой, семья Гордеевых прошла на свои места, и только тогда я смогла взволнованно выдохнуть. Они пришли! Никита все-таки их позвал. А, значит, и он понял, какое место в его жизни должна занимать семья. — Дорогие друзья! — на сцене появился дядя в роскошном смокинге, и он со своей седой бородой сам выглядел, как брутальный Дедушка Мороз. Я поспешила к своему столику, не переставая глазами выискивать Никиту. Пока дядя произносил праздничную речь, в которой особо чувствовались слова тети Нины, в зале появился Гордеев. Осторожно минуя ряды круглых столиков, он опустился на стул рядом со своей мамой и перевел глаза на дядю. Голос Забелина вдруг переменился и с праздничного стал каким-то разочарованным. — Вчера мне пришлось открыть для себя страшную тайну, которая подорвала мое доверие к одному человеку, — спокойным голосом поведал дядя, будто рассказывал притчу. Он говорил о нас с Гордеевым. На этих словах я посмотрела на Никиту. Он тоже смотрел на меня. С сочувствием. Будто он был виноват. Хотя, конечно, все это началось именно из-за него. Но разве я жалею? Нет! И пусть дядя говорит про нас все, что угодно, - он не знает, что на самом деле происходит между нами. Я и сама не знаю! Только это окрыляет меня и лишает страха. Я поднялась со своего места и вышла вперед. На меня тут же опустился свет прожектора, так что мне пришлось прищуриться, чтобы привыкнуть к такому яркому вниманию. — Геннадий Петрович, подождите! — встряла я, и тут же около меня в луже света оказался Гордеев. — Это я виноват, — заявил он, обращаясь к дяде. — Нет, это я! — перебила я, — Я собиралась прыгнуть с моста, но Никита меня спас, и тогда мы… — Ты хотела прыгнуть с моста?! — ужаснулся дядя со сцены, и вместе с ним охнул весь зал. Кто бы мог подумать, что Аллочка такая сумасшедшая? — И лучше бы я прыгнула, — чуть тише произнесла я, поворачиваясь к Никите, — Может, тогда мне сейчас не было бы так больно. — Я никогда не позволю тебе совершать такие глупости, — ответил он, не спуская с меня настороженного серого взгляда. — Ты – моя величайшая глупость, — выпалила я и тут же, ощутив вину за свои слова, приблизилась к Гордееву, — Я знала, что ты делаешь все это из-за работы! Ведь ты на сто процентов состоишь из нее! В моем тоне звучала обида. Гордеев осторожно коснулся моей руки и с легкой улыбкой на губах поправил меня: — На девяносто восемь. Оставшиеся два процента я трачу на мучительные попытки не думать о тебе, — с нежностью в голосе произнес он, — Ведь ты и есть та самая причина, по которой я так люблю эту работу. Ты занимаешь все эти девяносто восемь процентов, Аллочка. — Что? — с моих губ сорвался удивленный вздох, и я подняла на Гордеева большие глаза, полные восхищения. — Я думал, что смогу не думать о тебе, если сбегу в новый филиал, — объяснил он, — Но, сблизившись с тобой, я понял, что лучше уж я буду наблюдать, как ты строишь глазки Степанову, чем сходить с ума вдали от тебя. — Гордеев…, — шепнула я, бросаясь на шею любимому мужчине. Тот подхватил меня и прижал к себе в тесном объятии. Забыв, что на нас пялится весь зал, мы уже готовы были перейти к финальному поцелую, как на сцене раздался добрый смех Забелина. — Вообще-то я говорил об Артеме Самойлове, который, как оказалось, сливает конкурентам важную информацию, — дядя помахал нам со сцены маленьким диктофоном и добавил: Если бы не этот любопытный аппарат, оставленный в моем кабинете таинственным незнакомцем, я так и не узнал бы, почему мы теряем важных клиентов. Дядя с благодарностью посмотрел на нас и добавил: — А ты, Никита, убедил меня в своей надежности, и теперь я вижу, что только тебя могу сделать руководителем нового филиала! — провозгласил дядя. Раздались фанфары, с потолка посыпалось конфетти, зааплодировал зал. И только мы с Никитой стояли в свете прожектора, крепко прижавшись друг у другу. — Собирай чемоданы, Гордеев, — поздравил дядя, — Ты едешь во Владивосток! — Владивосток?! — одновременно воскликнули мы с Никитой. И тут до меня дошло. Весь год дядя старался выстраивать отношения с азиатскими партнерами. Вот для чего нам нужны были внештатные переводчики китайского и японского. Все это время мы готовили к открытию филиал на другом конце страны! — Я не могу, — пробормотал Гордеев, пронзая меня глубоким серым взглядом. Он готов отказаться от работы ради меня. Он выстроил приоритеты. — Дядя, — громко заявила я, — Думаю, Никите Дмитриевичу нужна будет толковая помощница в новом офисе. — Ты поедешь со мной? — изумился Никита, крепче сжимая пальцы на моей талии. — Но почему? — Потому что влюбилась, Гордеев, — я пожала голыми плечами и погладила ладонями мужскую шею. — Аллочка, твою мать, — пробормотал он, касаясь лбом моего лба, — Я должен был первый это сказать. Никита обхватил холодной ладонью мою шею и, ласково погладив тонкую кожу, притянул к себе мое лицо. — Я влюблен в тебя, Аллочка, — шепнул он, касаясь губами моих губ, — На все сто процентов. Наши губы соединились в поцелуе, и в зале снова загремели фанфары, а дядя торжественно заявил со сцены: — С наступающим, друзья! С Новым годом! И сердце билось в такт музыке, пока любимый мужчина кружил меня в танце. Наша история только начинается. А дальше только одно: И жили они долго и счастливо.