Поиск
×
Поиск по сайту
Часть 14 из 27 В начало
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Вторую половину должен был обеспечить постоялец «Казани», с которым Василий Александрович разговаривал совсем иначе – не сухо и отрывисто, а душевно, со сдержанным сочувствием. Это был совсем еще молодой человек с землистым цветом кожи и выпирающим кадыком. Впечатление он производил странное: тонкие черты лица, нервная жестикуляция и очки плохо сочетались с потертой тужуркой, ситцевой рубашкой и грубыми сапогами. Самарец харкал кровью и был безответно влюблен. От этого он ненавидел весь мир, и в особенности мир ближний: окружавших его людей, родной город, свою страну. С ним можно было не скрытничать – Мост знал, на кого работает, и выполнял задания со сладострастной мстительностью. Полгода назад, по поручению Организации, он бросил университет и нанялся на железную дорогу помощником машиниста. Жар топки пожирал последние остатки его легких, но Мост за жизнь не цеплялся, ему хотелось поскорее умереть. – Вы говорили нашему человеку, что хотите погибнуть с шумом. Я дам вам такую возможность, – звенящим голосом сказал Рыбников. – Шуму будет на всю Россию и даже на весь мир. – Говорите, говорите, – поторопил его чахоточный. – Александровский мост в Сызрани. – Рыбников сделал эффектную паузу. – Самый длинный в Европе, семьсот саженей. Если рухнет в Волгу, магистраль встанет. Вы понимаете, что это значит? Человек по кличке Мост медленно улыбнулся. – Да. Да. Крах, поражение, позор. Капитуляция! Вы, японцы, знаете, куда бить! Вы заслуживаете победы! – Глаза бывшего студента вспыхнули, темп речи с каждым словом делался все быстрей. – Это можно! Я могу это сделать! У вас есть сильная взрывчатка? Я спрячу ее в тендере, среди угля. Один брикет возьму в кабину. Брошу в топку, детонация! Фейерверк! Он расхохотался. – На седьмом пролете, – мягко вставил Рыбников. – Это очень важно. Иначе может не получиться. На седьмом, не перепутайте. – Я не перепутаю! Послезавтра мне заступать. Товарняк до Челябинска. Машинисту так и надо, мерзавец, все глумится над моим кашлем, «глистой» обзывает. Мальчишку-кочегара жалко. Но я его ссажу. На последней станции задену по руке лопатой. Скажу: ничего, буду кидать уголь сам. А уговор? – вдруг встрепенулся Мост. – Про уговор не забыли? – Как можно, – приложил руку к сердцу Рыбников. – Помним. Десять тысяч. Вручим в точности, согласно вашей инструкции. – Не вручить, не вручить, а подбросить! – нервно выкрикнул больной. – И записку: «В память о несбывшемся». Я напишу сам, вы перепутаете! И тут же, брызгая чернилами, написал. – Она поймет… А не поймет, еще лучше, – бормотал он, шмыгая носом. – Вот, возьмите. – Но учтите: деньги и записку дорогая вам особа получит лишь в одном случае – если мост рухнет. Не обсчитайтесь: на седьмом пролете. – Не бойтесь. – Самарец хмуро стряхнул с ресниц слезу. – Чему-чему, а точности чахотка меня обучила – принимаю пилюли по часам. Главное, не обманите. Дайте честное слово самурая. Василий Александрович вытянулся в струну, нахмурил лоб и сузил глаза. Потом сделал какой-то невообразимый, только сейчас придуманный им жест и торжественно произнес: – Честное слово самурая. * * * Главный разговор тет-а-тет был назначен в семь часов вечера, в извозчичьем трактире близ Калужской заставы (тот самый пункт № 3). Место было выбрано с толком: темно, грязновато, шумно, но не крикливо. Здесь пили не горячительные напитки, а чай – помногу, целыми самоварами. Публика была чинная, нелюбопытная – нагляделись за день на уличную сутолоку да на седоков, теперь бы посидеть в покое за приличным разговором. Василий Александрович явился с десятиминутным опозданием и сразу направился к угловому столу, за которым сидел крепкий бородач с неподвижным лицом и цепким, ни на миг не останавливающимся взглядом. Весь последний час Рыбников наблюдал за входом в трактир из соседнего подъезда и Дрозда приметил еще на подходе. Когда убедился, что слежки нет, вошел. – Кузьмичу мое почтеньице! – крикнул он издалека, подняв растопыренную пятерню – Дрозд его в лицо не знал, а нужно было изобразить встречу старых приятелей. Революционер нисколько не удивился, ответил в тон: – А-а, Мустафа. Садись, татарская харя, почаевничаем. Сильно стиснул руку, да еще хлопнул по плечу. Сели. За соседним столом большая компания степенно кушала чай с баранками. Поглядели на двух друзей без интереса, отвернулись. – За вами не следят? – тихо спросил Василий Александрович о самом насущном. – Уверены, что в вашем окружении нет агента полиции?
Дрозд спокойно ответил: – Почему же не следят, обязательно следят. И провокатор имеется. Мы его, иуду, пока не трогаем. Лучше знать, кто, а то другого приставят, вычисляй его. – Следят? – напружинился Рыбников и метнул взгляд в сторону стойки – за ней имелся выход в проходной двор. – Ну, следят, так что? – Эсэр пожал плечами. – Когда можно, пускай следят. А когда ни к чему, можно и оторваться, дело привычное. Так что не нервничайте, отважный самурай. Я нынче чистенький. Второй раз за сегодняшний день Василия Александровича назвали самураем, но теперь с явной насмешкой. – Вы ведь японец? – спросил получатель Транспорта, хрустнув куском сахара и шумно втянув чай из блюдца. – Я читал, что некоторые из самураев почти неотличимы от европейцев. – Какая к бесу разница – самурай, не самурай, – обронил Рыбников, по привычке подстраиваясь под тон собеседника. – Это верно. Давайте к делу. Где товар? – Перевез в склад на реке, как вы просили. Зачем вам река? – Нужно. Куда именно? – После покажу. – Кто кроме вас знает? Ведь разгрузка, перевозка, охрана – целое предприятие. Люди надежные? Язык за зубами держать умеют? – Они будут немы, как рыбы, – серьезно сказал Рыбников. – Ручаюсь головой. Когда будете готовы забрать? Дрозд почесал бороду. – Думаем часть товара, небольшую, в Сормово сплавить, по Оке. Завтра к ночи оттуда придет баржа. Тогда и заберем. – Сормово? – прищурился Василий Александрович. – Это хорошо. Правильный выбор. Каков ваш план действий? – Начнем с забастовки на железных дорогах. Потом всеобщая. А когда власть нервишками дрогнет, пустит казаков или маленько постреляет – вмиг боевые отряды. На сей раз обойдемся без булыжника, орудия пролетариата. – Когда начнете-то? – небрежно спросил Рыбников. – Нужно, чтоб самое позднее через месяц. Каменное лицо революционера скривилось в усмешке: – Выдыхаетесь, сыны микадо? Язык на плечо? По зале прокатился смешок, и Василий Александрович от неожиданности вздрогнул – неужто услышали? Рывком обернулся – и тут же снова расслабился. Это в трактир ввалились двое седобородых извозчиков, здорово навеселе. Один, не удержавшись на ногах, упал, второй помогал ему подняться, приговаривая: – Ничаво, Митюха, конь об четырех ногах, и то спотыкается… От одного из столов крикнули: – Энтакого коняшку на живодерню пора! Загоготали. Митюха заругался было на насмешников, но налетели половые и в два счета вытолкали пьяненьких ванек прочь – не срами почтенное заведение. – Эх, Русь-матушка, – снова усмехнулся Дрозд, и опять криво. – Ничего, скоро так встряхнем – из порток выскочит. – И припустит с голым задом в светлое будущее? Революционер внимательно посмотрел в холодные глаза собеседника. Не надо было задирать, сразу понял Рыбников. Перебор. Несколько секунд не отводил взгляд, потом сделал вид, что не выдерживает – потупился. – Нас с вами объединяет лишь одно, – презрительно сказал эсэр. – Отсутствие буржуазных сантиментов. Только у нас, революционеров, их уже нет – перешагнули, а у вас, молодых хищников, их еще нет – не доросли. Вы используете нас, мы используем вас, однако вы мне, господин самурай, не ровня. Вы не более чем винтик в машине, а я – архитектор Завтрашнего Дня, ясно? Он похож на кошку, решил Василий Александрович. Позволяет себя кормить, но руку лизать не станет – в лучшем случае мурлыкнет, и то вряд ли.
Перейти к странице:
Подписывайся на Telegram канал. Будь вкурсе последних новинок!