Эраст Петрович прошелся вдоль одного ряда, потом вдоль другого, но знакомого багажа не увидел. – Чего гуляешь? – рявкнули на него из темного прохода. – Живей пошевеливайся! Мешки вон туда, квадратные – туда. Новенький, что ли? Вот так сюрприз: второй почтальон, тоже лет сорока, скуластый и с усами. Который из них? Жаль, нельзя было прихватить с собой приемщика из камеры хранения… – Новенький, – прогудел Фандорин простуженным басом. – А по виду старенький. Второй почтовик подошел к первому, встал рядом. У обоих на поясе висело по кобуре с «наганом». – Чего руки-то трясутся, погулял вчера? – спросил второй у владимирца. – Маленько погулял… – Ты ж говорил, вторые сутки на дежурстве? – удивился первый, длинноусый. Второй высунулся из двери, посмотрел на станционное здание. «Который из них? – пытался угадать Фандорин, быстро скользя вдоль штабелей. – Или оба не те? Где ящики, с мелинитом?» Вдруг оглушительно лязгнуло – это второй почтальон захлопнул дверь и задвинул засов. – Ты чего, Матвей? – удивился длинноусый. Матвей ощерил желтые зубы, щелкнул взведенным курком: – Да уж знаю чего! Три синие фуражки в окне, и все сюда пялятся! У меня нюх! Неимоверное облегчение – вот чувство, которое Эраст Петрович испытал в эту минуту. Значит, не зря брови и усы свинцовыми белилами мазал, не зря три часа паровозной копотью дышал. – Матвей, ты что, сдурел? – не мог взять в толк длинноусый, моргая на блестящее дуло. Владимирец – тот сразу сообразил, вжался спиной в стенку. – Тихо, Лукич. Не суйся. А ты, тля, говори: грузчик твой из сыскарей? Убью! – Объект схватил местного за ворот. – Мое дело подневольное… Пожалейте… до пенсии годик всего… – сразу капитулировал абориген. – Эй, милейший, не глупите! – крикнул, высовываясь из-за ящиков, Фандорин. – Деваться вам все равно некуда. Бросайте ору… Чего он никак не ожидал – что объект выстрелит, даже недослушав. Инженер едва успел присесть, пуля свистнула над самой головой. – Ах ты, паскуда! – раздался возмущенный крик длинноусого, которого диверсант назвал «Лукичом». Снова громыхнуло. Слились два голоса – один застонал, второй взвизгнул. Эраст Петрович подполз к краю штабеля, выглянул. Дело приняло совсем скверный оборот. Матвей засел в углу, выставив вперед руку с револьвером. Лукич лежал на полу, шаря по груди окровавленными пальцами. Владимирский почтовик визжал, закрыв лицо руками. В мертвенном свете электрической лампы покачивался сизоватый пороховой дым. Из позиции, которую занимал Фандорин, подстрелить мерзавца было проще простого, но он нужен был живой и желательно малопомятый. Поэтому Эраст Петрович высунул руку с «браунингом» и послал две пули в стенку, поправее объекта. Тот, как и следовало, ретировался из угла за штабель картонных коробок. Не переставая стрелять (три, четыре, пять, шесть, семь), инженер вскочил, с разбегу налетел всем корпусом на коробки – те обрушились, завалив спрятавшегося за ними человека. Дальнейшее было делом двух секунд. Эраст Петрович схватил торчащую ногу в яловом сапоге, выдернул диверсанта на Божий (то бишь, электрический) свет и стукнул ребром ладони повыше ключицы. Один есть. Теперь нужно было добыть второго, очкастого, что забрал бумажные свертки. Только вот как его найти? И вообще, в поезде ли он? * * * Но искать очкастого не пришлось – нашелся сам. Когда Эраст Петрович откинул засов и распахнул тяжелую дверь вагона, первое, что он увидел – бегущих по платформе людей, услышал испуганные крики, женский визг. Возле почтового вагона стоял бледный ротмистр Ленц и вел себя странно: вместо того чтоб смотреть на инженера, только что подвергшегося смертельной опасности, жандарм то и дело косился куда-то вбок. – Принимайте, – сказал Фандорин, подтаскивая к краю еще не очухавшегося диверсанта. – И носилки сюда, здесь раненый. – Кивнул на мечущуюся публику. – Из-за пальбы переполошились? – Никак нет. Беда, господин инженер. Едва выстрелы послышались, я со своими на перрон выскочил, думал вам на помощь… Как вдруг вон из того вагона (Ленц показал в сторону) вопль, бешеный: «Живым не дамся!» И началось… Двое жандармов поволокли арестованного Матвея, а Эраст Петрович спрыгнул на перрон и посмотрел в указанном направлении. Увидел зеленый, третьеклассный вагон, возле которого не было ни души – лишь за опущенными стеклами мелькали белые лица с разинутыми ртами. – У него револьвер. И бомба, – торопливо рапортовал Ленц. – Верно, подумал, что это мы его брать выскочили… Отобрал у кондуктора ключи, запер вагон с обеих сторон. Там внутри человек сорок. Кричит: «Только суньтесь – всех подорву!» И в самом деле, из вагона донесся истошный крик: – Назад!!! Кто шевельнется – взрываю всех к черрртовой матери! – Однако до сих пор не взорвал, – задумчиво произнес инженер. – Хотя возможность имел. Вот что, ротмистр: срочно все ящики из почтового вагона вынести. После разберемся, какие из них наши. Нести с соблюдением всех мер осторожности. Если сдетонирует, будете после новый вокзал строить. То есть уже не вы, конечно, – д-другие. За мной не соваться. Я сам. Пригнувшись, Эраст Петрович побежал вдоль состава. Остановился у окна, из которого давеча грозились «взорвать всех к чертовой матери». Оно, единственное, было до половины открыто. Инженер деликатно постучал по стенке: тук-тук-тук. – Кто там? – откликнулся удивленный голос. – Инженер Фандорин. Позволите войти? – Зачем это? – Хотелось бы п-поговорить. – Так я же сейчас тут все подорву, – недоуменно сказал голос. – Вы что, не слышали? И потом, как вы войдете? Дверь я ни за что не открою. – Это ничего, не беспокойтесь. Я через окошко, вы только не стреляйте. Ловко подтянувшись, Эраст Петрович просунулся в окно до плеч, немного обождал, чтобы бомбист получше рассмотрел его почтенные седины, и лишь после этого медленно, очень медленно забрался в вагон. Дело было швах: револьвер очкастый сунул за пояс, а в руках держал черный сверток, причем пальцы запустил внутрь – надо думать, сжимал стеклянный взрыватель. Чуть надавит – и мина жахнет, а от нее взорвутся остальные семь. Вон они, на верхней полке, под мешковиной. – Вы не похожи на инженера, – сказал бледный как смерть юноша, разглядывая пыльную одежду мнимого грузчика. – Вы тоже не похожи на п-пролетария, – парировал Эраст Петрович. Вагон был бескупейный, он представлял собой длинный проход с деревянными скамейками по обе стороны. В отличие от галдящей перронной публики, заложники сидели тихо – чувствовали близость смерти. Лишь откуда-то донесся женский голос, слезливо бормочущий молитву. – Тихо ты, идиотка, сейчас подорву! – крикнул юноша страшным басом, и молитва оборвалась. Опасен, крайне опасен, определил Фандорин, заглянув в расширенные глаза террориста. Не красуется, не истерику закатывает – в самом деле взорвет. – Из-за чего задержка? – спросил Эраст Петрович. – А? – Я же вижу: вы смерти не боитесь. Тогда чего тянете? Почему не раздавите взрыватель? Что-то держит вас. Что? – Вы странный. – Очкастый облизнул белые губы. – Но вы правы… Все не так. Все должно было не так… Задешево пропадаю. Обидно. И она десять тысяч не получит… – Кто, ваша мать? От кого не получит, от японцев?