Я бросилась бежать, протискиваясь мимо охранников в направлении толпы, обступившей сцену. «Черная Образина» исполняла очередную оглушительную песню, которой я не слышала из-за стука крови в висках. Я потонула в плотной стене тел, хаотично размахивающих руками. Со всех сторон судорожно дергались девушки, от которых пахло чесноком и распавшимся нейлоном. Билли Айдол оказался так близко, что я успела разглядеть кислотные проплешины у него на джинсах, перед тем как он схватил меня за шиворот. – Убери свои руки! – крикнула я. – У меня друзья в Хронологической академии, и им точно не понравится то, как вы пытаетесь изменить линию времени своими гребаными журналами в духе Комстока! Вас отправят обратно в вашу родную эпоху, и вы больше никогда не сможете путешествовать! На сцене Марисела завела убойное соло. Я сверкнула глазами на Билли Айдола, надеясь, что он мне поверит, поскольку не было никаких гарантий того, что Хронологическая академия посчитает подобные действия нарушением правил. Или не поймает меня на том же. Однако угроза сработала. Презрительно усмехнувшись, последователь Комстока отпустил меня. – Долбаная мужененавистница! – Он находился так близко, что я снова почувствовала его необычное сладковатое дыхание. – Ты и твои сестры – генетический тупик! Когда я в следующий раз увижу тебя ниже по течению, я позабочусь о том, чтобы тебя наказали за распущенность. После чего он толкнул меня на какую-то девицу, которая отпрянула назад, а затем набросилась на него с безумным карканьем. Пронзительно крича и молотя руками, она била «комстокера» до тех пор, пока тот не предпочел ретироваться от сцены и затеряться в толпе. Оно было к лучшему – по крайней мере, в настоящий момент. Я двигалась вместе с другими зрителями, в толчее и давке, но в то же время в безопасности. Вспышки прожекторов над сценой выхватывали «комстокера», который собрал своих приятелей с черными повязками и направился в сторону выхода. Хотелось надеяться, что я их хоть немного напугала, хотя с моей стороны было крайне глупо так раскрывать себя. По крайней мере, я подтвердила доклад Беренис на последнем собрании «Дочерей Гарриэт». Беренис отправилась в 1992 год в Лос-Анджелес собирать на месте информацию о движении противников путешествий. Один из источников сообщил ей, что встречал каких-то экстремистов на массовых концертах. Я предположила, что вот этот концерт в Ирвине – как раз то место, где можно их искать. Отношение именно к этому концерту «Черной Образины» было крайне противоречивым: «Борцы с пороками» называли группу вратами, ведущими в преисподнюю, а популярный музыкальный журнал «Роллинг стоун» считал предстоящий концерт самым ожидаемым событием весны. Здесь должны были собраться все, и в первую очередь те, кто считал себя радикалами. Разумеется, я предпочла не говорить «Сестрам» о том, что в юности уже побывала на этом концерте. Если бы я упомянула об этой маленькой детали, меня ни за что не направили бы сюда. Никто не знал, что происходит с путешественниками, которые встречали самих себя, но только моложе; это было запрещено и считалось настолько аморальным, что большинство ученых мужей предпочитало избегать даже саму тему. Единственное подробное описание подобной встречи можно было почерпнуть из средневековой рукописи о жизни одного старого разорившегося путешественника, который с помощью Машины вернулся на тридцать лет назад в прошлое, чтобы дать самому себе совет о том, как поступить с деньгами. Вернувшись в настоящее, путешественник обнаружил, что его дом стал прекрасным особняком. Но затем у него начали рассыпа́ться кости, и до конца жизни его донимала стая крошечных демонов, непрестанно кружащих над головой. Подобные фантазии меня не тревожили. Они являлись неотъемлемой частью всех средневековых рукописей (вместе с женщинами, рожающими чудовищ). Я думала об угрозах линии времени – нашей единственной линии времени, чья естественная стабильность обеспечивалась постоянными проверками и исправлениями. Девица, отшившая последователя Комстока, повернулась ко мне, и у меня в груди все оборвалось. Я была настолько взволнована случившимся, что узнала ее только теперь. Это была Хитер, моя подруга-одноклассница. Она снова пролаяла безумный смешок, и я отчетливо разглядела под кружевным лифом ее платья футболку с Чудо-женщиной[8][Супергероиня комиксов, по мотивам которых впоследствии были сняты художественные фильмы и выпущены мультфильмы (прим. пер.).]. В старших классах школы все мы были одержимы фильмами про Чудо-женщину и их затянутой в кожу и сетку героиней. Я в панике огляделась по сторонам. Я тоже нахожусь где-то поблизости? Мне казалось, что тогда я сидела на трибуне, вот почему сейчас я так старательно избегала амфитеатра. Однако мои воспоминания о сегодняшнем концерте были очень расплывчатыми. Возможно, именно в этом и крылась проблема: молодая я казалась себе такой далекой, что теперь я понадеялась (полная глупость), что избежать встречи с ней будет очень просто. Я искала взглядом саму себя в прошлом до тех пор, пока луч прожектора не выхватил крутые ряды кресел, на которых я мельком разглядела ее (себя) в обществе двух своих лучших на тот момент подруг. Сидевшая справа от меня Сооджин сосредоточенно изучала технику игры на гитаре Мариселы, а рядом, слева, сидела та, с кем мы дружили с глубокого детства. Вскинув в воздух кулаки, мы с ней вопили во всю глотку, подпевая Великолепной Гарсии. Увидев нас со стороны, я отметила, что наша дружба проявлялась даже в том, что одевались мы одинаково. Мы были в старомодных потрепанных платьях и высоких армейских ботинках. В ту пору все принимали нас за родных сестер, что было не так уж и далеко от правды, ведь мы были клонами девочки-бунтарки и отличались только волосами. Этот бледно-белый парень грубо схватил Хитер, и та, не удержавшись на ногах, повалилась на него, с растянутыми в широкой улыбке ярко накрашенными губами на коричневом лице. Правое ухо парня было утыкано булавками и покрыто спекшейся кровью. Травматический пирсинг. Очень в духе панка. Как его звали? У меня в памяти застрял зазубренным осколком образ, болезненный и нечеткий. Твою мать! Месиво психологической грязи, в котором обыкновенно тонули мои школьные воспоминания, исчезло, оставив четкую картину того, как будет выглядеть лицо этого парня через три часа (залитое кровью). Я смотрела, как он дергается в такт музыке, такой сердитый и живой. Мне нужно было вмешаться. В противном случае произойдет что-то ужасное. Много всего ужасного. И все это приведет к изуродованному телу, которое лишили жизни и сбросили с моста. Теперь, когда я находилась здесь, быть может, я могла исправить это повествование и сделать так, чтобы все было хорошо. Я протиснулась из толпы, прочь от смеха Хитер и своего собственного помолодевшего лица, на дорожку, ведущую к стоянке. Проходя мимо ларька с сувенирами, я ощутила болезненный укол ностальгии, прочитав широко известный в свое время призыв «Черной Образины»: «СДЕЛАЕМ ТАК, ЧТОБЫ КАЛИФОРНИЯ СНОВА СТАЛА МЕКСИКАНСКОЙ! ОТСОСИ МОЙ ПЛАСТИКОВЫЙ ЧЛЕН! ШЛЮХИ ВСЕХ СТРАН, ОБЪЕДИНЯЙТЕСЬ!» Наконец я добралась до своей взятой напрокат машины. Музыканты еще не начали исполнять на бис – это давало мне достаточно времени, чтобы сделать правку. Повернув ключ зажигания, я ощутила волну безрассудства. Я правда вернулась сюда из-за донесения Беренис или же с самого начала подсознательно надеялась на что-то подобное? На какой-то предлог вмешаться в свое собственное прошлое? Я пожалела о том, что не могу вспомнить ту кратчайшую дорогу, по которой проехала тридцать восемь лет назад, напрямую мимо торговых центров, церквей и обнесенных стеной жилых комплексов Ирвина. Сейчас мне предстояло бороться со сплошными заторами. Вывернув на шоссе 405, я сбросила скорость, размышляя о том, что делаю. «Дочери Гарриэт» ждали моего возвращения в 2022 год, и мне нужно было рассказать им о последователях Комстока. Я должна была вернуться к Машине. Однако ситуация была чрезвычайной – необходимо спасти тому парню жизнь. Глава 2 Бет Ирвин, Верхняя Калифорния (1992 год н. э.) Я обожала эту короткую паузу перед выступлением на бис. Можно было притвориться, что «Черная Образина» не вернется на сцену, если мы не взорвем мир своими оглушительными криками. Все повскакивали со своих мест и вопили, а я колотила ногой по своему креслу так, что амфитеатр «Мидоус» превратился в эпицентр небольшого землетрясения, проникающего своими высокочастотными вибрациями сквозь земную кору. На какие-то считаные мгновения мы стали цифрой на шкале Рихтера[9][Имеется в виду шкала магнитуд Рихтера для измерения силы землетрясений (прим. пер.).]. Я подняла взгляд на небо, покрытое рассеивающимися облачками от взрывов пиротехники, страстно желая, чтобы это ощущение длилось вечно. – Где Хитер? – склонилась ко мне Лиззи, и я ощутила щекой колючую щетину ее налаченного ирокеза. Все называли нас родными сестрами, до тех пор пока она не выкрасилась блондинкой и не проколола себе нижнюю губу. Я указала на толпу перед сценой: – Она ушла туда вместе со Скоттом! Великолепная вернулась на сцену, следом за ней – Марисела с гитарой, и они с ходу рубанули песню со своего первого альбома «Наше время украли». У меня дома в комнате на стене висел плакат с его обложкой, с красочным изображением того, как выглядели Машины сотни миллионов лет назад, до того как интерфейсы разрушились, превратившись в ничто. Это был вид с высоты птичьего полета, с двумя красными скалами в форме полумесяцев, которые изгибались вокруг круглой перламутровой площадки, закрывающей вход в подземную нору. С такого ракурса это было похоже на красивое стилизованное влагалище и клитор. Однако на самом деле это было древнее скальное образование. Я сразу влюбилась в эту картину, и с тех пор меня приводило в восторг все, что делала «Черная Образина». После того как затихли последние аккорды, все стало далеким и пустым. – Надеюсь, мы разыщем Хитер, – проворчала Лиззи. – У нее мои сигареты, блин. Пожав плечами, я попыталась ухватиться за это ожидание возвращения на бис, но поймала себя на том, что меня захлестывает разочарование. Наверное, концерт получился неплохим, но настроение все равно было отвратительным. «Черная Образина» не исполнила одну свою новую песню, которая мне очень нравилась. Тесные лосины натерли кожу на бедрах. Скоро мне придется возвращаться домой и разбираться с родителями. Музыка не имела ничего общего с жизнью. После того как Великолепная прекратила петь, мне недоставало ее замечательного голоса, обладавшего силой, которая позволяла моей душе объединиться с толпой и забыть про одиночество. Я опять оказалась заперта в собственном теле, опять была вынуждена общаться с помощью жалких языковых фонем. Внезапно у меня запершило в горле и защипало в глазах, и пришлось сглотнуть комок в горле, чтобы не сломаться прямо здесь, на глазах у всех любителей панк-рока в Ирвине. Такое случалось со мной сплошь и рядом – что-нибудь совершенно случайное вызывало непреодолимое желание расплакаться. Но в последнее время стало хуже. Было все труднее взять себя в руки до того, как потекут слезы. – Вот они! – Лиззи указала на Хитер и Скотта, машущих нам с площадки перед сценой, внезапно залитой ярким светом прожекторов. Рабочие начинали уносить аппаратуру, и мы влились в медленный людской поток, вытекающий к стоянке. Во время концерта завороженная Сооджин молча взирала на сцену, однако сейчас ей захотелось подробно обсудить с нами технику владения педалью звуковых эффектов Мариселы. – Я так думаю, эту педаль ей сделали на заказ. – Она задумчиво поправила пластмассовый обруч на взъерошенных волосах. – В каталогах я ничего похожего не видела. Когда мы добрались до стоянки, Хитер подкидывала в руке пачку сигарет, а Скотт теребил покрытые спекшейся кровью булавки в мочке уха. Все дружно начали обсуждать концерт. Скотт не согласился с мнением Сооджин насчет гитарной педали, а Хитер тем временем корчила гримасы у него за спиной. Эти бессмысленные споры велись постоянно. С каждым словом и предложением мне казалось, будто я отхожу от разговора все дальше и дальше. Их голоса стали отдаленным гулом. Быть может, я скользила вниз по линии времени, обреченная вечно колебаться между слезами и оцепенением. В то время как мои подруги решительно врывались в будущее, я застряла здесь, в прошлом, не в силах двинуться дальше. Но когда заговорила Лиззи, я мгновенно вернулась в настоящее. – Девочки, давайте не будем возвращаться прямо домой, – сказала она. – Можно поехать на Тертл-Рок и насладиться огнями ночного города. Хитер пронзительно хихикнула, потирая руки. – Отлично придумано! Сооджин молча подняла большие пальцы обеих рук. У меня было целых шестьдесят минут до «комендантского часа», и от желания расплакаться не осталось и следа. – Согласна. Только к полуночи я должна быть дома. * * * У Лиззи был бесконечно длинный «универсал» с двумя рядами просторных сидений и большим грузовым отсеком с ковриком; заканчивался «универсал» задней дверью, которую в откинутом состоянии можно было использовать как столик для пикника. Машина была разработана для пирушек прошлой эпохи. Мы устроились спереди и, врубив на полную «Мешки»[10][The Bags (прим. ред.).], обсуждали лучшие моменты прошедшего концерта, куря «травку» из банки из-под «Кока-Колы» с пробитыми гвоздем дырками. С этой стоянки на вершине Тертл-Рок нам открывались огни Ирвина, разорванные лужицами пустырей в темноте. Лиззи очень правдоподобно изобразила, как наша хиппующая учительница обществознания всегда делает в воздухе кавычки, говоря про «систему Западных ценностей». Мы с Сооджин не сдержали смеха. Скотт и Хитер развлекались в грузовом отсеке. – Давайте подышим свежим воздухом, – вопросительно подняла бровь Лиззи, вытряхивая пачку сигарет. Кивнув, я громко произнесла театральным голосом: – Да, давайте разомнем ноги. – А мы останемся в тепле! – откликнулась сзади Хитер. – Кто бы сомневался, – пробормотала я. Выбравшись из машины, мы направились по неосвещенной грунтовой дороге, деля сигарету и стараясь найти точку, откуда бы открывался панорамный вид. Когда машина скрылась в темноте, Сооджин презрительно фыркнула. – Там становилось несколько неудобно. – Как думаете, сколько времени мы им дадим? – Подобрав с земли камень, я бросила его вниз. – Не знаю. – Лиззи выпустила длинную струйку дыма. – Десять минут? Пятнадцать? Как вы думаете, сколько времени нужно, чтобы сделать этому козлу минет? Мы рассмеялись. – Ладно, в таком случае мне определенно нужна еще одна сигарета. Лиззи протянула пачку, и я вытащила засунутый в целлофан коробок со спичками. И тут мы услышали звук, похожий на волчий вой. – Это еще что, черт побери? Мы молча простояли минуту, и звук повторился. В нем даже было что-то человеческое. Широко раскрыв глаза, Лиззи затоптала окурок. – Это Хитер! Она бросилась бежать со скоростью, какой я от нее не ожидала, тряся жесткими иглами волос на голове, зарываясь ногами в песчаную почву. Мы с Сооджин бежали следом. Через считаные секунды впереди показалась машина, и стало очевидно, что это кричит Хитер. – НЕТ, НЕТ, НЕТ! А Скотт смеялся так, что это совсем не было похоже на смех, и из заднего окна под неестественным углом торчала чья-та босая нога. Первой добежав до машины, Лиззи распахнула заднюю дверь, ныряя в грузовой отсек. – УБЕРИ ОТ НЕЕ СВОИ РУКИ, ДОЛБАНЫЙ КОЗЕЛ! – Это прозвучало как боевой клич. В кромешной темноте я сперва могла различить лишь смутные очертания согнутой спины Лиззи. Расположившись перпендикулярно к Скотту, она навалилась левым боком ему на горло, обхватив руками спину и прижимая его к полу багажника. Всякий раз, когда он лягал крышу или пытался высвободиться, Лиззи повторяла движения тела Скотта, упираясь в него согнутой ногой. – Ты не понимаешь шуток? – наконец простонал он. – Это была шутка, хорошо? Хитер неловко перебралась на заднее сиденье, учащенно дыша, всхлипывая и зажимая рукой красную ссадину, обвившую ей шею. Ее длинные черные волосы были спутаны, тушь размазалась по щекам влажными подтеками. Забравшись в салон через переднюю дверь, Сооджин протиснулась к ней и осторожно прикоснулась к отметине. – Что он с тобой сделал? – Он меня душил!