Поиск
×
Поиск по сайту
Часть 8 из 48 В начало
Для доступа к библиотеке пройдите авторизацию
Сама я зарабатывала полтора доллара в день, что для портнихи в ту эпоху было очень неплохо. Борьба за избирательные права для женщин помогала новому поколению девушек покинуть родительский дом и выбрать для себя профессию из весьма ограниченного списка: уход за детьми, пошив одежды, преподавание, садоводство и искусство. Новые учебные заведения, такие как Калифорнийский университет в Беркли и Чикагский университет, открывали свои двери для студенток. Подобно многим другим незамужним женщинам той эпохи, я сняла комнату в доходном доме в трехэтажном кирпичном здании на Дирборн-стрит, который мне посоветовала Софа. Ее консультативный салон находился на том же этаже в конце коридора, и это означало, что мимо моей двери постоянно проходили посетительницы, ищущие спиритического наставления. В тот день я лежала в своей комнате на жесткой койке и читала «Трибьюн», краем уха подслушивая разговор двух хорошо одетых дам, судачащих о том, что Софа способна исцелить молитвой разбитое сердце. Через час вернулись три женщины, работающие в швейной мастерской, – осунувшиеся, с распухшими пальцами. Одна из них плакала. – Да смилостивится надо мной бог, но я не могу оставить этого ребенка! – дрожащим голосом прошептала она. – Его отец – плохой человек. После того, что он со мной сделал… – Она снова начала всхлипывать, охваченная меланхолией. – Софа поможет, – принялась утешать ее другая женщина. – Мы будем молиться. Ей известны тайны ангелов. – Ты хочешь сказать, она знакома кое с какой акушеркой, – презрительно фыркнула третья. Дни сливались в сплошную череду, каждый последующий теплее предыдущего. Я наблюдала практически забытые грани женской культуры Золотого века. Большинство американских женщин были спиритистками – последовательницами таинственной смеси язычества, оккультных верований и христианства. А Софа была одной из самых известных наставниц в Чикаго. Наблюдая за тем, как женщины жеманничают с мужчинами в общественных местах и терпят от них насилие дома, я не могла поверить, что мы находились в переходной точке истории, когда растущая сила женщин смогла наконец опрокинуть давно устоявшийся общественный порядок. Однако перемены никогда не бывают линейными или очевидными. Нередко прогресс становится заметным только тогда, когда провоцирует отчаянное отступление назад. Вот почему я практически не сомневалась в том, что здесь и сейчас встречу последователей Комстока, готовящих фундамент для своего злонамеренного редактирования. Глава 6 Бет Бальбоа, Верхняя Калифорния… Ирвин, Верхняя Калифорния (1992 год н. э.) Самая большая машина – у Лиззи, поэтому, когда мы собираемся куда-нибудь вместе, возит нас всегда она. Что сейчас оказалось очень даже кстати, поскольку, как выяснилось, Хитер пригласила своего двоюродного брата Хамида, а Сооджин притащила этого выпендрежника Марка. По дороге в кино я гадала, остались ли у Марка шрамы после того невыразительного эксперимента с резьбой по груди. Но затем я ощутила прилив тошноты, вспомнив, что пару месяцев назад мы оставили лучшего друга Марка плавать в озере Вудбридж. Я решила, что в кои-то веки постараюсь быть с ним любезной. В этот вечер в Бальбоа показывали «Вспомнить все». Мы расселись на балконе, на заляпанные кресла, обтянутые псевдобархатом. Я оказалась между Лиззи и Хамидом. Сперва я была этим недовольна, однако затем выяснилось, что Хамид смотрел по видаку «Робокопа» и даже мог связать несколько предложений по поводу фильма. – Мне очень понравилось, как в «Робокопе» прошлись по рекламным роликам и пропаганде в выпусках новостей. – Повернувшись ко мне, он протянул пачку с попкорном. Хамид иногда заглядывает к Хитер, так что мы с ним уже встречались, однако я знала о нем только то, что он старше и поступил в Калифорнийский университет. – Да. Я люблю, когда в фильме дерутся, но при этом он смешной. Судя по анонсам, «Вспомнить все» должен быть таким. И режиссер тот же. – Точно! Пол Верховен – просто класс! Я редко встречала людей, которым есть дело до того, что у фильма есть режиссер, не говоря уж о том, что режиссер имеет какое-то отношение к его тональности. На самом деле до сих пор я сама об этом особо не задумывалась, но Хамид оказался клевым парнем. И дело было даже не в его внешности, нормальной, но ничем особым не примечательной (у него были короткие черные волосы и тот идеальный золотисто-коричневый калифорнийский загар, о котором мы все мечтали). Главным было то, что мне нравилось с ним говорить. Мы обсуждали наших любимых режиссеров до тех пор, пока в зале не погас свет, и к этому моменту я определенно уже успела немного в него втюриться. Мы взялись за руки приблизительно в тот момент, когда у Арнольда Шварценеггера в разреженной марсианской атмосфере лопались глаза. Это было то самое таинственное мгновение в темноте, взгляды старательно отведены друг от друга, какое я уже с десяток раз переживала с другими парнями. Обычно оно заканчивалось лишь дополнительным маслом от попкорна на пальцах и смущенными взглядами после того, как зажигался свет. Но не сейчас. Во время похода в пончиковую после кино Хамид умудрился вложить мне в руку сложенную салфетку. Поздно вечером, одна у себя в комнате, в наушниках с ревущим «Миллионом глаз», я развернула салфетку. Там был номер телефона. Ниже Хамид написал: «Отправляйся живее на Марс. Или позвони мне. Или сделай и то и другое». Разумеется, я ему позвонила. * * * В следующие выходные Хамид подобрал меня на стареньком помятом седане, определенно считавшемся у него в семье обносками. Наконец школа закончилась. Начались летние каникулы, и мать весь день распевала по телефону про то, что мне нужно пойти на подготовительные курсы. Каким же облегчением было сидеть на потертом сиденье рядом с человеком, у которого имелось свое мнение о чем-то еще помимо моего дальнейшего образования. – Кондиционер сломан. Извини. Мне было все равно. В опущенные стекла врывался горячий воздух, закат окрасил горизонт в грязно-оранжевый цвет. Хамид установил в машине приличную магнитолу. Я вытащила из нее кассету – никаких надписей. – Что это? – Сборник, который составила для меня Хитер. Думаю, тебе понравится. Хамид не ошибся. Салон заполнился песней «У Норы проблема». Мы свернули в сторону пляжа. – И кем же ты выйдешь из университета? – спросила я. – Если честно, понятия не имею. Я еще не выбрал специальность и собираюсь сохранять такое положение дел как можно дольше. Я опешила. Мы с Лиззи собрались изучать геологию. Много времени мы проводили, обсуждая будущую карьеру. Разумеется, все начиналось с того, чтобы вырваться из Ирвина, но заканчивалось обычно в каком-нибудь отдаленном уголке Арктики, где мы раскрывали тайну появления жизни на Земле. – Разве у тебя нет никаких особых интересов? Ты мог бы заняться кинематографией. – Обучение оплачивают мои родители, – горько усмехнулся Хамид. – Мне не позволят заняться кинематографией. – А кем тебя хотят видеть родители? – Ну, или врачом, или банкиром. – Ужас какой!
Повернувшись ко мне, Хамид криво усмехнулся, и на какое-то мгновение он показался мне таким восхитительным, что я потеряла нить своего пророчества о том, что через несколько лет он превратится в подавленного управляющего среднего звена, выкладывающего в «Юзнет»[22][Одна из старейших компьютерных сетей для общения и обмена файлами, создана в 1980 году (прим. пер.).] материалы о культовых фильмах. – Ну а ты чем хочешь заниматься? – Я собираюсь стать геологом. – Вот как? Ты будешь путешествовать во времени? – Ты имеешь в виду культурную геологию, – закатила глаза я. – Так она называется только потому, что все Машины обнаружены в скалах. Я же намереваюсь изучать настоящую геологию. Ну, науку о строении Земли. Рассмеявшись, Хамид свернул с шоссе в направлении пляжа Бальбоа. – Ты мне нравишься, Бет Коэн. Пожалуй, ты самая классная девчонка из всех, кого я только встречал. Все, чем мы занимались в тот вечер, давало возможность поговорить. За пиццей мы обсуждали неестественность старшей школы; разуваясь, чтобы почувствовать босыми ногами песок там, где он встречается с водой, мы говорили о фильме «Крылья желания». Вокруг нас гремели усиленные звуки зоны отдыха – смесь многоголосого писка видеоигр, музыки из десятка динамиков и крика подростков, наслаждающихся кто сладким, кто выпивкой, но все это приглушалось сдерживающей стеной наших голосов. Наконец мы снова умолкли, держась за руки в темноте и впитывая остатки дневной жары, излучаемые песком. – Временами мне кажется, что учиться в университете – это, в каком-то смысле, умереть. Вот ты один человек, с самыми разными интересами, но затем тебе вдруг приходится отрезать все это и стать совершенно другим. – Хамид говорил, опустив взгляд, копая в песке ямку. Я чувствовала, как нас объединяет скорбь, а также трагедия того, что мы лишь сейчас начинали узнавать друг друга. Хамид вот-вот должен был исчезнуть в будущем, которого мы себе даже не представляли. Повинуясь внезапному порыву, я пропустила пальцы сквозь его волосы, и ощущение оказалось мягким, но в то же время грустным, глубоким и пугающим. А затем, совершенно внезапно, оно стало раскаленно-горячим и настойчивым. Хамид повернулся ко мне, и мы поцеловались, а затем стали трогать друг друга так, что мои мышцы непроизвольно напряглись. Меня заполнила такая ноющая боль, описание которой я видела только в низкопробной эротике, стоящей в разделе «секс» в книжном «Брентано». Наконец мы оторвались друг от друга, и я прошептала: – Ты очень красивый! Мне уже так давно хотелось сказать кому-нибудь эти слова искренне. Хамид посмотрел мне в глаза, и его лицо стало серьезным. – И ты тоже. Мы встали, обнимаясь, прижимаясь друг к другу с такой силой, с какой только было возможно. – Наверное, нам нужно возвращаться домой. – Да, нужно. Мы снова поцеловались, и я подумала, имело ли какой-то смысл то, что происходило сейчас между нами. Быть может, нам больше никогда не суждено заниматься этим, а может быть, у нас будет летний роман в духе Джона Хьюза[23][Джон Хьюз (1950–2009) – американский кинорежиссер, сценарист, продюсер (прим. пер.).] и мы полюбим друг друга. Мы устало добрели до стоянки, успевшей по большей части опустеть. Затем какое-то время сидели в машине и слушали музыку, повторяя, что нам пора ехать, но на самом деле прикидывая, как нам разложить сиденья так, чтобы можно было лечь рядом. Мне хотелось поцеловать все те части тела Хамида, где поцелуи, как я читала, ощущаются приятнее всего: шею, веки, грудь, живот. Всё. И каждый раз он отвечал на мои поцелуи, в то же самое место, и я ощущала его мягкие губы даже теми частями своего тела, к которым он не прикасался. В какой-то момент нам показалось, что самым очевидным будет накрыться заплесневелым покрывалом, лежавшим сзади, и раздеться под ним. До этого я еще ни перед кем не обнажалась вот так, единственно ради исследования. Это казалось чем-то вроде науки. Мы двигались на ощупь к тому, что, как мне говорили, принесло бы нам наслаждение, а я не переставала гадать, что должно было чувствовать мое тело. То и дело я немела. В сознании всплывали образы, происхождение которых я не хотела вспоминать. Грубые руки у меня между ногами. Голос, превращающий мое имя в ругательство. Сделав над собой усилие, я сосредоточилась на звуках вздохов Хамида и провела руками по неглубокой впадине у него на спине. Однако я успела потерять нить того, чем мы занимались. Это было все равно что смотреть фильм, не понимая ключевые ссылки. Хорошо. Возможно, даже очень хорошо, но также очень путано. Потом мы держали друг друга, дрожащие и вспотевшие, и снова поглощенные разговором. – Я опасалась, что будет больнее, – сказала я, прижимаясь губами к изгибу шеи Хамида. Я почувствовала, как напряглись ниточки его мышц, когда он приподнялся на локте и посмотрел на меня. – Что? Почему? – Ну, потому что… Знаешь, обычно в первый раз девочкам бывает больно. – Ты сейчас потеряла девственность? – изумленно пробормотал Хамид. – Я полагал… Ну, вела ты себя совсем не так. – А как ведут себя девственницы? – Я хочу сказать, ты одна из припанкованных подруг Хитер. Я думал, вы, девочки, уже все знаете, что к чему. – Он рассмеялся, и ему удалось показаться мне одновременно бесподобным и смущенным. – Наверное, это звучит глупо. – Я так понимаю, мне нужно принять это как похвалу? – Просто я тоже был девственником. – Хамид смущенно поежился, затем произнес, изображая педагогический голос: – Что ж, ребята, добро пожаловать во взрослую жизнь! Надеюсь, вы готовы к ответственности. – Я готова, – сказала я, крепко обнимая его. На протяжении следующих нескольких недель все мое время делилось на драгоценные часы, проведенные с Хамидом, и несущественные, посвященные всему остальному. * * * Мы с Хамидом стали завсегдатаями ресторана «Ноулвуд» в торговом центре Вудбриджа. Он был старательно оформлен под идеализированный дом в стиле пятидесятых, вплоть до ограды из белого штакетника, всяческих реликвий Второй мировой войны и обоев в цветочек. На стенах висели черно-белые фотографии белой семьи, с губами и щеками, раскрашенными вручную в различные оттенки розового цвета. Каждый раз, когда мы сюда приходили, я гадала, кто эти люди. Я смотрела, как Хамид уплетает жареную картошку, посыпанную сырной крошкой и кусочками бекона, и пыталась решить, спросить ли у него, что он делает завтра. Не покажется ли это странным? Он не звонил мне пару дней, а мне не хотелось выглядеть навязчивой. Но затем, прежде чем я успела спросить, Хамид выложил мне все, что я хотела знать.
Перейти к странице:
Подписывайся на Telegram канал. Будь вкурсе последних новинок!