Прижав телефон поближе к груди, Мэгги начала заполнять анкету. Травмы в пубертатном периоде? Разумеется. Тревожность/депрессия? Клинической нет, а так – определенно да. Травля в школе? Хм, в девятом классе она возглавляла школьную антибуллинговую кампанию (подвергая безжалостной травле всякого, кто не желал вступать в ряды). Вопросы становились все специфичнее, и в конце концов на экране появилось сакраментальное: «Потеря родителя в период становления личности». Тут-то в кафе и вошел человек, который совершенно точно пережил ту же самую травму. Итан похорошел относительно недавно, и Мэгги до сих пор всякий раз дивилась его привлекательности. Короткие волосы внезапно стали чуть ли не белокурыми. На щеках алел детский румянец. Уютный свитер с шалевым воротником казался мягким, словно измятые денежные купюры, прошедшие через множество рук. Живот слегка выдавался вперед, как у беременной на небольшом сроке. Мэгги не видела брата месяца два, но сразу узнала его походку. Манеру держать себя. Точнее, не держать – он всегда немного горбился под весом собственного тела. Она сунула телефон в карман и встала поприветствовать Итана. Они обнялись: их тела образовали над низким столиком букву А. Мэгги сразу почувствовала его живот и уже хотела как-то это прокомментировать, но передумала: чего доброго, брат обратит внимание на ее болезненную худобу. Впрочем, он был так укутан – в свитер, в собственные мысли, – что ничего не заметил. На столике лежали завернутые в салфетки столовые приборы и табличка с бессмысленным приказом: «УБЕРИТЕ НОУТБУКИ». – Спасибо, что пришел, – сказала Мэгги. – Пешком добирался? – Нет, нет. – Итан потянул за конец своего тонкого шарфа. Тот мгновенно размотался и мягко упал ему на колени. – На такси. – Он опасливо забегал взглядом по залу. – Напрасная трата денег. И… э-м… ресурсов – ископаемое топливо, все дела. Брат молча взглянул на меню: – Уже решила, что хочешь? – Тут ветка «джи» проходит. – Она скрестила руки на груди. – Мог бы и на метро доехать, вот я к чему. Зевающий официант принял заказ. Итан попросил черный кофе, а Мэгги хотела со сливками, но теперь, конечно, не могла в этом сознаться и тоже заказала черный. Тут у нее в кармане завибрировал и завыл мобильник – раньше он подобных звуков не издавал. – Как твоя квартирка? – спросила она. – Район по-прежнему нравится? Нашел кого-нибудь? – Мэгги, умоляю, – вздохнул Итан. – Что? – Хватит кудахтать. Превращаешься в наседку. – Да мне просто интересно! Я же добра тебе хочу! – Она забарабанила пальцами по столу. – И как дела с работой? По-прежнему… – …Наслаждаюсь жизнью, да, – процедил Итан. – Я думала, ты… – Мэгги. – Ипотека все-таки… – Мэгги. Уймись. – Не понимаю! – Она покачала головой. – То есть понимаю, конечно, столько всего случилось… Но как ты мог уволиться?! Ума не приложу. Консалтинговая фирма наняла Итана сразу по окончании университета – «внедрять прогрессивные принципы и императивы в рабочие процессы». То есть – объяснять успешным великовозрастным бизнесменам, как им оптимизировать производство. Фирма отправила его в кругосветную командировку – проводить исследования и представлять их результаты в виде презентаций тем мировым компаниям из списка Fortune 500, которые могли себе это позволить. Итан установил, что причиной неудач одной компании, выпускавшей программное обеспечение, была слабая узнаваемость бренда; нашел тридцать кандидатов на сокращение в некоммерческой медицинской организации; провел приснопамятное исследование для фирмы «Доктор Шолль», производящей ортопедическую обувь и косметику для ног, – опрос полутора тысяч китайских крестьян об их предпочтениях при выборе обуви. Поначалу дела шли замечательно: Итан непрерывно работал, и времени на праздное самокопание не оставалось. Он отрубался на гостиничных кроватях и от усталости спал без снов. Но вскоре работа начала его тяготить; с каждым годом он все острее чувствовал нелепость своего могущества, ведь он ничего не смыслил в программном обеспечении, медицине и ортопедической обуви. Открытия, совершаемые командой его «специалистов», приводили к увольнению десятков сотрудников из компаний, которые он при всем желании не мог изучить досконально. От гостиничных кроватей начала болеть шея. Причем его коллеги не испытывали никаких угрызений совести: они благополучно поднимались по карьерной лестнице, а их места занимали все новые выпускники вузов. Итан, не считавший себя адептом политики самопродвижения, превратился в эдакого меланхоличного ветерана компании. – Ты же сама называла меня продажной шкурой, пока я там работал! – Ты и был продажной шкурой. Но хоть при деле. – Бесконечные разъезды… – Тогда они тебе даже нравились. И вообще ты был весь такой высокофункциональный и продуктивный. Ну да, потом все пошло наперекосяк. Мама умерла. Ты захандрил. Но подумай: сколько времени прошло с тех пор? – Чем дольше я об этом думал, тем несчастнее становился. – Значит, слишком долго думал. – Давай лучше обсудим то, ради чего встретились. – Хорошо. Она сунула руку в карман пальто и достала оттуда папино послание. Итан вытащил свой конверт и положил его сверху. – Смотрю, ты тоже получила голубиную почту. – (Ее телефон опять пронзительно взвыл.) – Папа прямо расстарался. – Что думаешь? – Пока не знаю, – ответил Итан. – Я не в восторге от идеи. – Из-за него? – Из-за него. Мэгги надеялась услышать другое. Она не особо скучала по отцу, но ей хотелось почтить память мамы, съездить на ее могилу – и заодно перевезти из Сент-Луиса в Нью-Йорк кое-какие вещи. Личные вещи. Принадлежавшие Франсин. Папино приглашение давало ей возможность вернуться домой под достойным предлогом – как будто она вовсе не мечтала перерыть весь дом на предмет памятных вещиц, а приехала навестить отца. – Да ладно тебе, – не слишком уверенно возразила Мэгги. – Не такой уж он и плохой. – Я все думаю о том, что ты мне сказала после похорон. Ну, мол, у него была масса возможностей поучаствовать в нашей жизни. А мне давно пора смириться с простым фактом: он никогда не изменится. – Я так сказала? – Да. Вой. – Ну… – Мэгги накрутила на палец кудряшку. – Ну да. – Ты сказала, цитирую: «Ты вконец избаловал его вторыми шансами». – Брось, не могла я так сказать. Мэгги не хотелось ехать в Сент-Луис одной. Она нуждалась в Итане, в каком-то буфере между нею и отцом. Провести все выходные наедине с Артуром? Немыслимо! Без Итана химический состав семьи приобретал ощутимую горючесть. – Может, на сей раз будет по-другому. Он ведь сам написал, в конце-то концов. Сам нас пригласил. – Твои слова ломают мою картину мира, если честно. – Съездили бы все вместе на мамину могилу… – «Ты избаловал его вторыми шансами» – твои слова. – Да не могла я такое сказать! Подошел официант. Он хотел эффектно поставить чашки, но случайно грохнул их об стол. Мэгги поднесла кофе к губам и подула: темная поверхность подернулась рябью. Итан сделал глоток… и резко охнул: – Вот черт! – Обжегся? – Нет. – Он опустил голову и прикрыл лицо ладонью. – Сзади. Выходит из туалета. Только не смотри! Мэгги рывком развернулась. За соседний столик садился высокий мускулистый блондин с выбритыми висками. – Я же сказал: не смотри! – Кто этот неонацик? – спросила она. Итан свирепо зашикал: – Тише ты! Она вновь обернулась и повнимательней рассмотрела блондина: – Симпатичный. Не знала, что ты западаешь на арийцев. – Идем отсюда. – Нам только что кофе принесли! – Мля, мля, мля… – Итан опустил голову еще ниже. Опять вой. – Это у тебя?