* * * Пролог Labor diabolus Он волосы мои взметнул да щеки обмахнул, Подобно ветру луговому, что гуляет там весной, С кошмарами моими чудно сплелся он, И все же знал я – мне здесь рады. Сэмюэл Тэйлор Кольридж «Сказание о старом мореходе» 1 Наконец, долгое могильное молчание нарушил голос Джозеф Раговски, и ничего приятного в нем не было – ни по звучанию, ни по смыслу. – Да вы только взгляните на себя, – молвил он, рассматривая пятёрку магов, пробудивших его от лишенного грёз сна. – Вы что привидения, все до единого. – Ты и сам выглядишь не ахти, Джо, – отозвалась Лили Саффро. – Твой бальзамировщик слегка переусердствовал с румянами и подводкой для глаз. Раговски заворчал, вскинул руку к щеке и стер немного грима, которым пытались скрыть подарок жестокой смерти – тошнотворную желтизну. Его забальзамировали (вне всяких сомнений, наспех) и задвинули на полку в фамильном мавзолее, находившемся на окраине Гамбурга. – Надеюсь, вы так потрудились не просто затем, чтобы забросать меня дешевыми остротами, – сказал Раговски, осматривая объекты, усеивавшие пол вокруг. – Как бы то ни было, я впечатлен. Некромантические ритуалы не терпят халатности. Колдуны воскрешали Раговски ритуалом Н’гуз, требовавшим яиц от безупречно белых голубок, которым вкололи кровь первой девичьей менструации, – их следовало разбить и вылить в двенадцать алебастровых чаш, окружавших труп, при этом каждый сосуд содержал и другие причудливые ингредиенты. Чистота являлась главным условием данного ритуала. У птиц – ни перышка другого цвета, кровь – первой свежести, а две тысячи семьсот девять цифирей, начертанных чёрным мелом, должны были начинаться под кругом из чаш и спиралью закручиваться к месту, где лежал труп воскрешаемого, – в строго определенном порядке, без затёртостей, разрывов или исправлений. – Элизабет, это ведь ты постаралась, не так ли? – поинтересовался Раговски. Элизабет Коттлав – старшая из пяти магов; женщина, чьи знания некоторых из самых сложных и неуловимых сохраняющих заклинаний и ритуалов не уберегли ее лицо, и оно выглядело так, будто ее владелица потеряла аппетит и способность спать десятки лет тому назад – кивнула. – Да, – ответила она. – Мы нуждаемся в твоей помощи, Джоуи. – Давно ты меня так не называла, – сказал Раговски. – Обычно это случалось, когда мы трахались. Меня и сейчас собираются объебать? Коттлав метнула быстрый взгляд на своих сотоварищей магов – на Лили Саффро, Йяшара Хейадата, Арнольда Полтэша, Теодора Феликссона – и увидела, что оскорбления Раговски забавляют их не больше, чем её. – Вижу, могила не лишила ядовитости твой язык, – заметила она. – Да ёб вашу мать, – вздохнул Полтэш. – В этом-то и заключалась главная проблема! Что мы сделали, что не сделали, что имели и не имели – все это неважно, – он покачал головой. – Сколько времени и сил было растеряно на попытки переплюнуть друг дружку, а ведь мы могли сотрудничать… у меня слезы на глаза наворачиваются. – Вот и рыдай, – сказал Теодор Феликссон. – А я буду сражаться. – Да. Прошу. Избавь нас от зрелища твоих слез, Арнольд, – подала голос Лили. Из пяти магов сидела только она – по той простой причине, что у нее отсутствовала левая нога. – Всем бы нам хотелось, чтобы всё сложилось иначе… – Лили, дорогая, – молвил Раговски, – не могу не заметить, что ты уже не та женщина, что была раньше. Что стало с ногой? – Вообще-то, – отозвалась она, – мне повезло. Он меня почти сцапал, Джозеф. – Он?.. То есть, его не остановили? – Мы – вымирающий вид, Джозеф, – сказал Полтэш. – Настоящий вымирающий вид. – Сколько членов Круга осталось? – внезапно в голосе Джозефа послышалась тревога. Пятёрка обменялась молчаливыми взглядами. Наконец, кто-то заговорил – это была Коттлав. – Мы – все, кто остался, – сказала она, вперив взор в одну из алебастровых чаш и её окровавленное содержание. – Вы? Всего пятеро? Не может такого быть. Из манер и голоса Раговски улетучились весь сарказм и мелочная сварливость. Даже яркие краски бальзамировщика не могли смягчить ужас на его лице. – Сколько времени я пролежал? – Три года, – ответила Коттлав. – Пошутить решили? Как такое возможно? – недоумевал Раговски. – В одном Высшем Круге было двести семьдесят один человек! – Да, – сказал Хейадат. – И это только те, кто пожелал числиться среди нас. Невозможно сказать наверняка, скольких непосвящённых он забрал. Несколько сотен? Тысяч? – И ещё никак не узнать, чем они владели, – добавила Лили Саффро. – У нас был довольно точный список… – Однако даже он был неполным, – сказал Полтэш. – У каждого из нас есть тайное имущество. У меня точно. – Ах-х… святая правда, – вздохнул Феликссон. – Пятеро… – повторил Раговски, покачивая головой. – Почему вы не собрались, не пораскинули мозгами и не придумали, как его остановить? – Вот зачем мы взяли на себя труд вернуть тебя к жизни, – сказал Хейадат. – Поверь, никто из нас не совершал этого по доброй воле. Думаешь, мы не пытались поймать ублюдка? Еще как, блять. Но демон чертовски умен… – И с каждым разом он всё умнее, – кивнула Коттлав. – В некотором роде, ты должен быть польщен. Тебя он забрал в числе первых потому, что как следует подготовился. Он знал, что только ты мог объединить нас всех против него. – А когда ты умер, мы бранились и тыкали друг в друга пальцами, как склочные школьники, – вздохнул Полтэш. – Он настигал нас по очереди, поодиночке, появляясь в разных частях земного шара – мы и предположить не могли, где он нанесет следующий удар. Многие пропали так, что никто ничего и не заподозрил. Вести находили нас позже – обычно через несколько месяцев. А то и год спустя. Просто так, случайно. Пытаешься с кем-то связаться, и оказывается, что их дом продан, сгорел до основания или же просто брошен на поживу плесени. Я навещал парочку таких мест. Помните дом Брэндера в Бали? Я там бывал. А поместье доктора Бигандзоли в окрестностях Рима? И туда ездил. Не обнаружилось и следа мародерства. Местные так боялись слухов о жителях усадьбы, что не осмеливались и шага туда ступить – даже несмотря на тот очевидный факт, что дома никого не было. – И что ты там нашел? – поинтересовался Раговски. Полтэш достал пачку сигарет и закурил. Его руки дрожали, и Коттлав помогла ему подкурить. – Исчезло всё, что имело магическую ценность, – продолжал он рассказ. – Уртексты[1] Брэндера, коллекция ватиканских апокрифов Бигандзоли. Всё, вплоть до самого никчемного богохульного памфлета, исчезло. Полки пустовали. Очевидно, Брэндер без боя не сдался: было много крови на… кто бы мог подумать – на кухне. – Разве необходимо всё пересказывать? – не выдержал Хейадат. – Всем нам известно, чем заканчиваются эти истории. – Вы вырвали меня из желанных объятий смерти, чтобы я помог вам спасти ваши души, – молвил Раговски. – Меньшее, что вы можете для меня сделать – это поделиться фактами. Арнольд, продолжай. – Ну, кровь была старой. Её было много, но она уже много месяцев, как высохла. – С Бигандзоли так же? – спросил Раговски. – Когда я приехал, поместье было наглухо заперто. Ставни и двери закрыты, словно Бигандзоли уехал в отпуск, но он всё ещё находился внутри. Я нашел его в рабочем кабинете. Он… Господи, Джозеф, он был подвешен к потолку. На цепях. Они оканчивались крюками, пронзавшими его плоть. И там стояла такая жара… По моим догадкам Бигандзоли был мертв уже месяцев шесть. Тело полностью иссохло. Возможно, выражением на лице он был обязан тому, как усохли его губы, но, Богом клянусь, выглядел Бигандзоли так, будто умер с криком на устах. Раговски по очереди осмотрел лица всех присутствовавших. – Значит, пока вы воевали себе за мальчиков и дам прекрасных, этот демон пресёк жизни и разграбил умы самых изощренных адептов магических наук на всей земле? – В общем и целом? Да, – кивнул Полтэш. – Зачем? Какова его цель? Это-то вы разузнали? – Думаем, такая же, как и у нас, – сказал Феликссон. – Накопление силы. Он забрал не только трактаты да свитки с гриму арами. Он вымел подчистую все облачения, талисманы, амулеты… – Цыц, – внезапно прервал его Раговски. – Слушайте. На миг среди них воцарилось молчание, а затем вдали тихо пробил погребальный звон. – О, Боже, – сказала Лили. – Это его колокол. Мертвец засмеялся.